Стина Джексон: Последний снег

Ранняя весна 1998 года

Девушка идет одна в ночи. Бледная луна улыбается ей, когда она огибает лужи от растаявшего снега. Круглосуточная автозаправка отбрасывает неоновый свет на пустынную парковку. Она покупает на заправке банку колы и пачку красного «Мальборо». У продавщицы добрые глаза. Девушка избегает встречаться с ней взглядом. Выйдя, она встает рядом с освещенной автомойкой, зажигает сигарету, выпускает дым в ночное небо и следит взглядом за трейлером, припаркованным сбоку от заправки. На переднем сиденье спит мужчина. Голова в темной кепке свешивается на грудь. Она выпускает недокуренную сигарету из пальцев и тушит подошвой. Лужи блестят в свете фонарей, как пролитая нефть.

Тишину нарушает только шум проезжающих вдали одиноких автомобилей. Девушка медленно идет к трейлеру. Дрожь предвкушения пробегает по позвоночнику. Она хватается за зеркало заднего вида, взбирается на ступеньку и заглядывает в окно. Вблизи водитель выглядит моложе. У него редкая щетина и блестящая сережка в ухе. 

Костяшки пальцев сами собой стучат по стеклу. Осторожный стук, но мужчина резко просыпается и сдергивает кепку, обнажив лысеющую макушку. Моргает, стряхивая сон, и опускает стекло.

— В чем дело?

Адреналин бушует в крови. Ей с трудом удается выдавить улыбку. Рука, цепляющаяся за зеркало, ноет. 

— Хотела узнать, не нужна ли тебе компания. 

Дальнобойщик смотрит на нее с открытым от изумления ртом. Сперва кажется, что он собирается протестовать, но потом кивает на пассажирскую дверь: 

— Залезай.

Она спрыгивает, обходит трейлер кругом, вертит головой, проверяя, не следит ли за ней кто-нибудь, но из людей тут только продавщица с заправки, и та не смотрит в ее сторону. Под ложечкой сосет от предвкушения. На часах почти два, других машин нет, никто и не узнает о том, что произойдет. 

Мужчина часто дышит ртом, когда она садится на сиденье рядом. 

— И кто же ты?

— Просто девушка. 

В кабине пахнет спертым дыханием.

— Ну, это я вижу. 

Ему явно неловко, он трет глаза и бросает на нее подозрительные взгляды, словно она диковинный зверь, которого нужно опасаться.

— И с чего это вдруг тебе захотелось составить мне компанию? 

— Мне показалось, что тебе одиноко.

Она смотрит на него призывно. Его страх придает ей мужества. Дальнобойщик смеется, пальцы нервно теребят щетину.

— А ты не из тех, кто делает это за деньги? 

Она накрывает его руку своей. Серебряные кольца блестят в темноте, как слезы. Кровь в жилах бурлит.

— Нет, я не такая.

Сзади в кабине полно места. Мужчина вдавливает ее тело в узкую койку, сжимает руками бедра, пока они занимаются сексом прямо в одежде. Штаны болтаются у него вокруг лодыжек. Он словно боится, что кто-то их застукает. 

Девушка поднимает глаза — с фотографии на стене ей улыбается ребенок. Малышка обнимает ручонками шоколадного лабрадора. Кажется, будто оба улыбаются. 

Акт продолжается недолго, мужчина со стоном выходит из нее, и все семя оказывается на полу. Она натягивает трусы. Сглатывает подступающие к горлу слезы, сглатывает снова и снова. 

Мужчину же переполняет энергия. Руки застегивают ремень с уверенностью подростка после первого в его жизни секса. Просто поразительно, насколько они все похожи. Мужчины.

Они пересаживаются вперед и закуривают. За окнами темный дождливый мир. Между ног свербит, но желание разрыдаться прошло.

— Так куда ты дальше? — спрашивает она.

— В Хапаранду. — У него забавный диалект, слова он произносит нараспев. — Поедешь со мной?

Девушка отворачивает голову и выпускает дым.

— Мне нужно дальше, чем Хапаранда.

Его зубы поблескивают в темноте. Видно, что у него это первое такое приключение. Он пытается говорить спокойно, делает вид, что ничего особенного не произошло, но угрызения совести уже начинают терзать его. 

— Я думаю купить перекусить. Тебе что-нибудь взять?

— Булочку с корицей, пожалуйста,

— О’кей, скоро буду.

Дальнобойщик вынимает ключи, вежливо улыбается и выходит из машины. Ноги у него колесом. Шлепает прямо по лужам, не боясь промочить ботинки. Девушка провожает его взглядом. Думает, не поехать ли с ним. Можно было бы попросить высадить ее в Лулео. Лулео достаточно большой город, там можно затеряться.

Хуже всего было на закате. Появлялось ощущение, что еще один день из жизни потерян. Такой же день, как и все остальные. Стоя за кассой, она старалась не смотреть, как темнеет за окнами заправки. В свете флуоресцентной лампы стоять за прилавком — все равно что на сцене. Всем подъезжающим хорошо видно кассиршу с ее замедленными от усталости движениями, с вечно опущенным взглядом. Тонкие волосы, не достающие до плеч, и натянутая улыбка, от которой болели щеки... Сама она как на ладони, но со своего места может разглядеть только тени за рулем.

Заправка находилась в поселке, и ей были известны имена всех, кто сюда заглядывал, но так чтоб лично — нет, она никого не знала. А они, наверное, думали, что знают ее. О ней ходило много слухов. Говорили, что весь мир лежал у ног дочери Бьёрнлунда, но она и пальцем не пошевелила, чтобы вырваться отсюда. А теперь уже поздно. От былой красоты и жизненной энергии не осталось ни следа. Спета ее песня. Из достижений — только сын, да и то никто не знает, как ей это удалось, потому что парня у нее никогда и не водилось. Мальчик возник будто из ниоткуда, и несмотря на все пересуды, никто так и не выведал, кто его отец. Эта тайна до сих пор будоражила умы местных: перебрали всех, кого знали. Только в одном деревенские были единогласны: Лив Бьёрнлунд не такая, как все. Ее можно было бы пожалеть, если не деньги. Сложно жалеть человека, у которого водятся такие деньжищи.

Она пригубила холодный кофе из автомата и бросила взгляд на часы. Минуты тикали у нее в висках. В девять часов наконец можно покинуть свое место. Если, конечно, голова не взорвется раньше. Однако ночной сменщик появился, когда часы показывали пять минут десятого. Целых пять минут! Если он и заметил ее бешенство, то виду не подал.

— Твой отец ждет снаружи, — только и сообщил он.

Видар Бьёрнлунд припарковался на пятачке за дизельной заправкой, где и всегда. Сидел в старом «вольво», вцепившись крючковатыми пальцами в руль. На заднем сиденье уткнулся в мобильный Симон. Надевая ремень безопасности, Лив задела его рукой, мальчишка оторвался от экрана, и их глаза встретились. Оба улыбнулись.

Видар повернул ключ в замке зажигания, и развалюха вернулась к жизни. Эта консервная банка была родом из начала девяностых. Место ей на автосвалке, а не на разбитых местных проселочных дорогах, но отец и слушать ничего не хотел.

— Она, может, и не мурлычет как кошка, но ездит исправно.

— А тебе не кажется, что пора смириться с неизбежным и разориться на новую машину. 

— Только через мой труп! Купить новую машину — это все равно что подтереться деньгами. 

Лив повернулась к Симону. Ха, мальчишка! Длинные, торчащие из рукавов руки и такие же длинные ноги, чуть ли не все заднее сиденье занимает. Изменения произошли так быстро, что она и не успела заметить. В один прекрасный день вместо пухлого малыша на сиденье оказался здоровенный детина. Нежный пушок на щеках сменился рыжей щетиной, густеющей с каждым днем. Ни следа от ее ангелочка.

Симон, не обращая на нее внимания, продолжал судорожно стучать пальцами по телефону, погруженный в другой мир, куда ей не было доступа.

— Как дела в школе? 

— Хорошо.

— Школа, — фыркнул Видар. — Пустая трата времени.

— Не начинай, а, — попросила Лив.

— В школе можно научиться только трем вещам: пить, драться и бегать за юбками. — Видар повернул зеркало заднего вида, чтобы посмотреть на внука. — Я прав?

Симон опустил голову ниже, но Лив уловила улыбку. Парень еще не утратил способности смеяться над тем, что вызывало у нее бешенство.

— Ты так говоришь, потому что сам не имеешь образования.

— Да на кой мне это образование? Я и без него знаю, как пить и драться. И в юбках у меня недостатка не было. В молодости.

Лив покачала головой и перевела взгляд на лес, чтобы не видеть крючковатые руки на руле и не чувствовать несвежее старческое дыхание. Асфальт сменился гравием, деревья встали сплошной стеной. Ни одной машины не попалось им навстречу. Фары освещали только дорогу,  все остальное было погружено во мрак. Она расстегнула верхние пуговки на униформе и вонзила ногти в грудь. Чем ближе они подъезжали к дому, тем сильнее чесалось тело, словно хотело выпрыгнуть из плена собственной кожи. Бывало, она расчесывала кожу до крови. Если Симон и Видар и замечали что-то, то ничего не говорили, привыкшие к ее выходкам. Время от времени мобильный Симона вибрировал, требуя его внимания. Старик вел машину, уставившись вперед, и перекатывал желваками. Видно было, что слова вертятся у него на языке, но он не спешил делиться ими. 

На подъезде к Одесмарку на нее нахлынули воспоминания. Все те разы, когда она выбегала из машины и бросалась в объятия елей в надежде на защиту. Их деревня была последней на дороге, которая уже никуда больше не вела. Через пару миль к западу начинался дремучий лес. Этот лес обступал деревню со всех сторон, угрожая и ее поглотить со временем. Дома находились на приличном расстоянии друг от друга, разделенные соснами и топкими местами. Всего здесь насчитывалось четырнадцать домов, но только в пяти еще жили люди, остальные стояли с заколоченными досками окнами, выбеленные дождями, готовые к скорой и неминуемой кончине. Даже черное озеро, разлившееся посреди леса, излучало одиночество.

Лив знала эти места лучше, чем саму себя. Ее ноги исходили все тропинки в лесу, она знала каждый родник, каждую россыпь морошки, каждый заброшенный колодец. Людей она тоже знала, но старалась избегать. По смеху и запахам, приносимыми ветром, она могла угадать, чья машина царапает гравий и чья бензопила разрывает тишину. Слышала лай их собак и звяканье колокольчиков их коров. Все это одновременно и давало, и отбирало жизненную энергию. Земля и люди. 

Медвежья усадьба, ее родной дом, располагалась на возвышении. Кругом деревья, а из комнаты на втором этаже открывался вид на озеро в долине. Видар построил дом еще до ее рождения. Тут она и увязла, как в трясине, хотя еще в детстве поклялась, что ни за что не останется. Осталась. Да еще и Симону позволила вырасти в этом богом забытом месте. Три поколения под одной крышей, как в прежние времена, когда у людей не было другого выхода. Времена изменились. Однако некоторые все равно продолжают цепляться друг за друга и за прошлое. И чем больше проходило времени, тем сложнее было поднять глаза к небу над верхушками елей и представить себя где-то еще. Гораздо проще погрузиться в спячку вместе со всей деревней.

Видар остановил машину перед деревянным шлагбаумом и дурашливо пропел: 

— Дом, милый дом. 

На самом деле не дурашливо — во взгляде его светилась любовь. 

Симон вылез из машины и нагнулся над замком. Со спины его практически не узнать: широкие плечи, бычья шея. Мужичок. Пропустив машину, парень снова завозился с замком.

— Он уже не ребенок, — сказала Лив, скребя ногтями шею.

— Нет, к счастью.

К счастью... Она перевела взгляд на отца и отметила, как он постарел. Исхудал, съежился, морщинистая кожа на щеках обвисла. Но жизнь все еще горела в его глазах, запалу-то надолго хватит.

Лив поежилась и устремила пустой взгляд в окно. Сумерки давно уже выдохлись, осталась одна сплошная темнота. 

Перевод: Е. Н. Хохлова

Оформить предварительный заказ книги можно по ссылке

Больше текстов о сексе, детях, психологии, образовании и прочем «личном» — в нашем телеграм-канале «Проект "Сноб" — Личное». Присоединяйтесь