Мария Ревякина. Неравный бой

Мы встретились в зеркальном фойе Театра Наций. На сцене шли репетиции срочного ввода в спектакль «Гроза» Евгения Марчелли. Жестокая реальность нашего времени и нынешнего театрального сезона: постоянные отмены, замены, да еще зрительный зал, заполненный на 25% — а иначе неминуем штраф от Роспотребнадзора и многие другие неприятности. Иногда думаешь, что, может быть, было бы безопаснее уже закрыть все театры, пока волна пандемии не пойдет на убыль. Но Мария Ревякина придерживается другого мнения.

Ɔ. Мне кажется, пандемия ударила по театру больнее всего. Перед вами и многими вашими коллегами сейчас стоит вопрос «как выживать дальше?». Какие тут перспективы и как театры справляются с этой проблемой?

Пока мы можем полагаться только на помощь Министерства культуры. Когда в марте нас первый раз закрыли,  все федеральные театры получили финансовую поддержку, которая очень помогла свести концы с концами и пережить лето. Но что будет в следующем сезоне — непонятно. При официальном сокращении посадочных мест до 25% стало очевидно, что нам просто не выжить. И тут речь не идет о новых постановках. По счастью, в Театре Наций мы как-то удачно все спланировали, успели заказать и выпустить декорации, сшить костюмы до начала пандемии. Сейчас ситуация усугубляется: все время кто-то заболевает. Мы вынуждены либо отменять спектакли, либо делать новые вводы, если, конечно, речь идет не об исполнителях главных ролей. 

Ɔ. Символично, что театр, в помещении которого мы сейчас с вами находимся, раньше принадлежал самой знаменитой частной театральной антрепризе Корша. Основой его репертуарной политики были еженедельные премьеры. Все знали, что каждую пятницу здесь идет новый спектакль. Это был коммерчески успешный проект, если уж он просуществовал больше 30 лет до революции и еще десять — при советской власти. Как вам кажется, в сегодняшних условиях возможна ситуация, при которой театр был бы абсолютно независим ни от спонсоров, ни от министерства, а только жил бы на деньги от продажи билетов?

Нет, это невозможно. Хотя частных независимых театров становится все больше. В афише «Золотой Маски», по-моему, одна треть независимых коллективов. Но сейчас, когда наступила пандемия, им просто не на что жить. Они не могут выпускать спектакли, не могут их играть, у них вообще нет денег. Некоторые театры просто закрываются. И не факт, что откроются после. Поэтому без поддержки государства, каких-либо фондов или партнеров театр существовать не может. 

Ɔ. Знаю, что время от времени разные, может, не слишком просвещенные головы одолевает сомнение: а не слишком ли много театров в России? Есть ли еще какая-то страна мира, где такое же количество театров поддерживает государство? 

Из расчета  на один миллион жителей в России количество театров в среднем составляет 4,2. Это мало, учитывая наши необъятные просторы и расстояния. Нас никак нельзя сравнивать с той же Германией или Австрией. Расходы на культуру на душу населения составляют во Франции 241 евро, в Германии — 142 евро, в России — 40 евро. Я приведу еще один пример. При предыдущем министре культуры перед всеми успешными театрами было поставлено условие: 50% бюджета выделяет министерство, то есть государство, другие 50% театр должен заработать сам. Мы согласились, и какое-то время справлялись. Но грянула пандемия. И в самом бедственном финансовом положении оказались именно такие театры страны. А другие коллективы как получали раньше свои 90 или 80% бюджета, так и продолжают их получать. Где справедливость? Если бы не позиция нового министра культуры, не партнеры Театра Наций, не наши спонсоры, я не знаю, как бы мы выпустили восемь спектаклей нынешней осенью. Считаю, что политика государства должна быть тут сбалансированной и гибкой. Театр — это все-таки не про финансовые показатели, а про что-то совсем другое. Это такое долгосрочное вложение в человека, в его душу, так называемые инвестиции с отложенным эффектом. Поэтому тут одними цифрами нельзя отделаться. 

Ɔ. Есть один аспект, который очень беспокоит людей театра. Звучит он с грубоватой очевидностью: «кто оплачивает музыку, тот ее и заказывает». И в этом смысле довольно часто раздаются голоса со стороны официальных институций, что, мол, театр должен больше прислушиваться к пожеланиям власти, Госдумы, Министерства культуры. Как вам, директору, в этой ситуации удается находить компромисс?

Наверное, об этом мог бы больше рассказать Владимир Георгиевич Урин, потому что при Большом театре существует попечительский совет. Насколько я знаю, у этого совета есть обширные права, но есть одно четкое ограничение: никогда не вмешиваться в репертуарную политику. У Театра Наций такого попечительского совета нет, и ни о каких таких условиях спонсоры не говорят и даже не заикаются. Мы представляем нашу программу, подписываем долгосрочные договора. Спонсоры с удовольствием ходят на премьеры. Часто спорят с нами, обсуждают наши спектакли, с чем-то не соглашаются. Например, недавно мы выпустили громкую премьеру «Горбачев». И накануне наши партнеры мне говорили: «А вы не боитесь, это же такая спорная фигура?» Потом пришли на спектакль и сказали: «Слушайте, а вы были правы, это совсем не о политике». Это история о любви двух людей. Видеть, как на сцене преображаются Евгений Миронов и Чулпан Хаматова, — невероятное наслаждение. 

Ɔ. Я видел ваши фотографии с Михаилом Сергеевичем на премьере. Как он отреагировал на спектакль? 

Горбачев — очень закрытый человек. Первое, что он сказал, когда вошел в зал: «Ой, это же Раечкины портреты». Там в гримерке у Чулпан на зеркале много фотографий Раисы Максимовны разных периодов. Лезть с расспросами мне было неудобно. И, честно сказать, мы даже боялись. Это очень пронзительный спектакль. У нас самих комок в горле стоял. Во втором действии, я видела, Михаил Сергеевич немного всплакнул. 

Ɔ. Само устройство Театра Наций достаточно необычно для традиционного русского театра. Его называют проектным, то есть актеры собираются на спектакль. Здесь нет постоянной труппы, но при этом есть постоянная постановочная часть. 

Конечно, у нас в штате есть постоянные сотрудники, но все актеры у нас на контрактах. Для каждого спектакля мы проводим кастинг, и каждый режиссер выбирает тех актеров, которые ему больше подходят. Поэтому у нас огромный бумажный оборот. Посудите сами: в сезон больше 350 договоров только с актерами. Еще одна особенность проектного театра — невероятно сложно сформировать репертуар. Актеры работают в разных театрах, кто-то снимается, кто-то уезжает в длительные съемочные экспедиции или на гастроли. Все это надо утрясти за два, а то и за три месяца. Утвердить все расписания не только с самими актерами, но и с их театрами. Получить письменное подтверждение, чтобы в этот день наших актеров не занимали. То есть это такая довольно сложная, нервная и скрупулезная работа.

Ɔ. Хотел спросить вас и про «Новое пространство» Театра Наций. Там устраиваются разные перформансы, концерты, выставки, ну и небольшие спектакли иногда проходят. Вообще, для чего эта площадка существует?

Вот она-то как раз существует для чистого эксперимента. Там легко придумывать разные междисциплинарные форматы и их апробировать. Вот недавно прошел Съезд современного танца в режиме онлайн. Мы пригласили Дину Хусейн, и каждый день у нас показывали разные представления. В «Новом пространстве» мы выпустили спектакль «Я убил царя» с использованием VR-технологии. Там была проделана большая подготовительная работа с архивами и следователем, который до сих пор ведет  дело гибели царской семьи. Сейчас планируется большой театральный блог, связанный с Ф. Достоевским: это и опера, и разные перформансы, и спектакли по ранним рассказам Достоевского, предназначенные детям. Недавно был объявлен конкурс: будем собирать заявки, а в феврале объявим результаты конкурса молодых режиссеров до 35 лет, чтобы они предоставили свои театральные эскизы. И по итогам дадим им возможность постановки в «Новом пространстве». 

Ɔ. Довольно давно ведется спор о том, что такое русский репертуарный театр? Вы, похоже, являетесь апологетом другой модели — театра-антрепризы? 

Но Театр Наций и есть самый настоящий репертуарный театр. У нас в афише много названий. Конечно, есть спектакли, которые особенно любимы зрителями, например «Рассказы Шукшина». Это, можно сказать, наш главный хит много-много лет. Другое дело, что форма сотрудничества с актерами не формализована в договорах. То есть мы не оплачиваем больничные, отпускные, а только заключаем контракты на определенное количество репетиций и показ спектаклей. Да, мы стараемся обновлять репертуар, а когда понимаем, что спектакль исчерпал лимит зрительского спроса, то прощаемся с ним, а значит, и с актерами, которые в нем заняты. Мне кажется, такая модель тоже имеет право на существование. 

Ɔ. И она доказывает свою жизнеспособность уже много лет. Безусловно, главным достижением Театра Наций является приглашение западных режиссеров. Все-таки ни один театр в нашей стране не может похвастаться таким созвездием режиссерских имен. Но полагаю, что это представляет дополнительную трудность для вас как директора театра. Такие художники, как Боб Уилсон, или Робер Лепаж, или Томас Остермайер, обычно приходят со своими командами ассистентов, предъявляя постановочной части театра немалые требования.

Но это всегда захватывающе интересно и для театра, и для актеров. Как правило, это совершенно новая эстетика, в которую все втягиваются и становятся ее ярыми фанатами. Да, для тех, кто занимается бумагами и оформлением, это, конечно, безумно сложно. К тому же иностранные режиссеры, как правило, не в состоянии понять, что если есть 44-й федеральный закон (о госзакупках — Прим. ред.), то мы не можем самовольно ничего менять. Надо заранее все прописать — вот такие декорации, монтировочная опись, костюмы там должны быть описаны точно, шляпка такая, сякая. Конечно, это чистой воды идиотизм. Мы представляем и защищаем свои сметы на дополнительный грант за год до выпуска спектакля. Кто может знать, какая и у кого там будет шляпка? Но в отделе контроля говорят: нет, вы распишите, из чего будет сделана эта рубашка или как будет сшит этот фрак. Откуда я могу это знать? Вот сейчас у нас великий Робер Лепаж репетирует «Мастера и Маргариту». У него обычно все расписано очень четко. Но он может в любой момент сказать реквизитору: «Нет, мне это не подходит. Давай посмотрим что-нибудь другое». Или: «Нет, здесь нужно какое-то боа накинуть или плащ». То есть идет постоянный поиск. И мы оказываемся между Сциллой и Харибдой. Нам обязательно нужно сделать то, что просит режиссер, но в рамках наших федеральных законов это безумно сложно. 

Ɔ. Судебная история «Театрального дела» наглядно продемонстрировала все несовершенство нашей правовой базы для независимых театральных проектов. И тогда же прозвучали идеи, что нужно эту базу менять. Переписывать законы, нормативы, которые мешают жить и приводят к таким позорным судебным процессам. Какие-то на этот счет были приняты изменения?

Что касается 44-го федерального закона, самого мучительного, тут кое-что удалось изменить. Раньше, если надо было заказать декорации, мы должны были провести аукцион, к которому подцеплялись странные строительные фирмы, и выигрывал тот, кто просто понижал цену, но не имел никакого опыта изготовления декораций. Это была катастрофа. Слава богу, нам удалось это изменить. В свое время в Ярославле, когда президент встречался с деятелями культуры, мы с ним говорили на эту тему и отдали наши просьбы с разъяснениями. До этого более трех лет документы просто ложились под сукно и оставались без движения. Мы объяснили, что эта бюрократия несовместима с театром — в итоге Госдума в течение месяца приняла поправки. Безусловно, чиновники и в Минэке, и в Минфине все равно что-то придумывают. Там сидят люди, которым хочется все оцифровать, подвести все процессы под один знаменатель, а театр не поддается никакой унификации. 

Ɔ. Конечно, хотелось бы поговорить еще об одном проекте — театральном фестивале «Золотая Маска», который вы возглавляете 15 лет. Я специально посмотрел последнюю церемонию награждения, прошедшую на фоне пустого зрительного зала Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко. Это был совершенно новый и непривычный формат. Тем не менее это новая реальность, с которой столкнулись не только российские театры. Например, в следующем году в Лондоне не будет церемонии присуждения театральной премии Лоуренса Оливье. Англичане не набрали нужное количество номинантов для конкурса. Лондонские театры уже год закрыты, и когда они откроются, никто не знает. Какие тут планы и перспективы у «Золотой Маски»?

В этом году у нас героически отработали два состава жюри. Смотр спектаклей растянулся на десять месяцев. При этом я всем очень благодарна, потому что это была тяжелая работа. Когда мы были не в состоянии привезти тот или иной спектакль в Москву, члены жюри были вынуждены сами ехать в провинцию, чтобы его смотреть. За это время они исколесили 12 городов. И так сдружились, что расставались друг с другом чуть ли не со слезами. Мне кажется, что те решения, которые они вынесли, взвешенные и разумные. Получилось, что 20% лауреатов — из Питера, 39 — из Москвы и 41 — это регионы. Что касается самой церемонии награждения, я тогда сказала, что дай бог, чтобы это была первая и последняя такая церемония. Но что интересно, если бы она была, как обычно, в режиме офлайн, ее бы посмотрела в зале от силы тысяча человек, плюс сколько-то там потом на канале «Культура». А в этом году у нас было около полумиллиона онлайн-просмотров.

Теперь что касается «Золотой Маски — 2021». Афиша уже составлена, фестиваль состоится. Мы сейчас продумываем внеконкурсные программы. Возможно, нам удастся привезти, например, те спектакли, которые стали лауреатами в этом году, но по разным причинам не доехали до столицы. В 2021 году грядет 200-летний юбилей Достоевского, мы готовим в честь него специальную программу. Обязательно привезем в Москву замечательный спектакль Льва Додина «Братья Карамазовы».

Ɔ. Хотел спросить о региональной программе «Золотой Маски»: я так понимаю, тут последнее слово за руководством областей и городов. Как вообще происходит процесс отбора?

Этой программе уже 20 лет. Ее инициатором был Михаил Ефимович Швыдкой, еще в бытность свою министром культуры. Тогда спектакли «Маски» можно было увидеть только в Москве. Он сам мне предложил: «Слушай, давай придумаем программу, чтобы вы могли ездить, показывать эти спектакли в регионах. А мы поддержим вас финансово». В этой программе участвуют разные города, они вместе с нами выбирают афишу. Тем более по условиям программы местные площадки сами продают билеты. И вся выручка остается у них. Это их чистый доход.

Ɔ. Я обратил внимание, что в основном это классика. Спектакли современных драматургов выбирают нечасто. 

Тут надо смотреть статистику. Нас раньше часто обвиняли в том, что в лауреаты «Золотой Маски» можно попасть, только если ты занимаешься экспериментальным, авангардным театром. Мы специально проанализировали цифры, и выяснилось, что 80% спектаклей лауреатов поставлены по классике. Другой вопрос, что это за спектакли, кто и как сегодня «читает» классику? Но такова тенденция. Очень немногие российские театры ставят современную драматургию.

Ɔ. С чем это связано?

Очень часто во главе театров сидят худруки довольно-таки почтенного возраста. Они не хотят рисковать. Но там, где есть молодые лидеры, находится и пространство для эксперимента, для поиска. Туда приглашаются и новые драматурги, там идут пьесы, отобранные на основе конкурса, который проходит на «Любимовке» и других фестивалях. Да и молодые режиссеры любят работать с современными текстами. В них слышишь сегодняшнее время. Иногда нас просят привезти что-нибудь легкое, как говорится, чтобы было хорошее настроение. Может быть, это мюзикл «Шербурские зонтики» театра «Карамболь» — лауреат многих фестивалей, замечательный спектакль. Мы стараемся учитывать пожелания регионов. Осенью «Маска» побывала в Казани со спектаклями Петра Фоменко «Сон в летнюю ночь» и «Добрый человек из Сезуана» Бутусова — так это была буря восторга. А «Человек», как известно, не самый простой спектакль.

Ɔ. Довольно распространенная претензия к «Золотой Маске», что есть целый ряд академических театров, которые никогда не попадали в круг внимания экспертного совета. Можно вспомнить и МХАТ им. Горького, и Государственный Малый театр, чьи спектакли никогда не значились в списках на премию «Золотой Маски». Как вы к этому обстоятельству относитесь?

Эксперты смотрят все спектакли — и МХАТа им. Горького, и Малого театра. Значит, это вопрос к их художественному качеству. Только это важно. В 2013 Татьяна Доронина получила почетную премию «За вклад в развитие театрального искусства». Что касается Малого театра: был номинирован спектакль «Горе от ума», режиссер Сергей Женовач. Спектакли «Правда — хорошо, а счастье лучше» и «Мнимый больной» того же Сергея Женовача стали лауреатами премии. А Василий Бочкарев — лауреат за «Лучшую мужскую роль» в спектакле «Последняя жертва».

Ɔ. Знаю, что, например, покойная Галина Борисовна Волчек отказывалась выдвигать спектакли «Современника» на соискание «Золотой Маски».

Московские театры никогда ничего не выдвигают. Эксперты сами смотрят все спектакли. И спектакль «Современника» «Враги. История любви» как раз был выдвинут и стал лауреатом. Другое дело, что у Галины Борисовны были свои обиды на «Маску». Мы с ней однажды говорили на эту тему. Тогда переубедить ее, что в решениях экспертного совета или жюри нет никакой предвзятости по отношению к ней или «Современнику», нам не удалось. Тем не менее, когда номинировали спектакль Евгения Арье, она не возражала. В 2004 году была номинирована постановка Нины Чусовой «Мамапапасынсобака», и за роль в ней Чулпан Хаматова получила Маску. В 2006-м премией был отмечен спектакль Валерия Фокина «Шинель» с блестящей работой Марины Нееловой. Так что безусловные театральные достижения эксперты стараются не пропускать.

Ɔ. Взаимоотношения с творцами всегда бывают нервными и сложными. Как вам кажется, каким качеством должен обладать директор театра?

Мне кажется, нужно очень любить театр, театральное дело и доверять людям, которые работают с тобой рядом. Это очень важно — уметь делегировать полномочия и помнить, что, даже когда твои сотрудники совершают ошибки, они делают это не по злому умыслу. От директора требуются большая выдержка и самообладание. Я не всегда бываю собой довольна. Могу сорваться, а потом думаю: «Ну вот зачем? Ведь ничего страшного не происходит». Конечно, досадно бывает, когда случаются какие-то огрехи, которых можно было не допустить. Мы на них учимся. Главное — любить свое дело.

Больше текстов о психологии, отношениях, детях и образовании — в нашем телеграм-канале «Проект ”Сноб” — Личное». Присоединяйтесь