Любимые пельмени Бродского, или Почему пицца в США оказалась вкуснее итальянской

Работа в легендарном издательстве «Ардис», куда я попала вскоре после своего прилета в США в 1974 году, шла по ночам. Издательство занимало нижний этаж большого, стоявшего на вершине холма, особняка, в котором когда-то был загородный клуб, а потом он стал собственностью Карла и Эллендеи Проффер. Там они поселились со своими детьми и там же в 1971 году основали издательство «Ардис», чтобы издавать книги русских авторов XX века. Карл Проффер был профессором Мичиганского университета в Анн-Арборе, замечательно знал русский язык и русскую литературу. Эллендея и Карл буквально посвятили свою жизнь изданию современных русских писателей на русском языке и в переводах на английский. К нам в Союз приходили изданные в «Ардисе» книги в виде «тамиздата». На вечере памяти Карла Проффера (он умер в 1985 году) о нем замечательно сказал Бродский: «Он вернул русской литературе непрерывность развития и тем самым восстановил ее достоинство. То, что Карл Проффер сделал для русской литературы ХХ века, сопоставимо с Гутенберговым изобретением, потому что Проффер заново открыл печать. Публикуя по-русски и по-английски книги, которым суждено было никогда не увидеть черноту типографской краски, он спас многочисленных русских писателей и поэтов от забвения, от искажения их слова, от нервной болезни и отчаяния. Более того, он изменил сам климат русской литературы <…> [Карл Проффер] сделал для русской литературы то, что сами русские хотели сделать, но не могли».

Я познакомилась с Профферами еще в Москве, в доме их большого друга и моего родственника Льва Копелева, но даже не мечтала когда-нибудь работать в «Ардисе». К тому же этого не хотела моя мама, которая перед моим отъездом на прощанье мне сказала: «Только не иди работать на Би-би-си и в “Ардис”». По дороге в США, остановившись в Англии, где тогда жила моя английская бабушка Айви Литвинова, я, по ее настоянию, подала заявление на работу на Би-би-си и сдала тест. Бабушка, конечно же, хотела, чтобы я жила поблизости, в Англии. Мама же опасалась, что я пойду по легкому пути со своим знанием английского и заброшу учебу. Она хотела, чтобы я училась в каком-нибудь приличном университете, неважно где, в Англии или в Америке.

Пока я ждала решения Би-би-си и контракта, я улетела в Америку, куда, собственно, я и должна была прибыть на ПМЖ, как гласил штамп в моем советском заграничном паспорте, выданном на один год. Если на Би-би-си меня подтолкнула моя бабушка, то в «Ардис» меня устроил работать Иосиф Бродский. Он просто купил нам с сыном билеты на самолет, даже не спросив Профферов, нужна ли им ничего не умеющая делать девица с восьмилетним ребенком. Иосиф вообще любил осчастливливать людей, к которым он хорошо относился. «Ну, какие планы?» — спросил он меня по-отечески, когда мы с ним встретились в Нью-Йорке вскоре после моего прилета. «Никаких», — честно ответила я. Я действительно не представляла, как буду жить в Америке, чем заниматься и на какие деньги содержать себя и сына. «Старуха, ты в маразме», — сказал Иосиф (я не возражала, диагноз был точным) и отправил нас с сыном в Анн-Арбор.

Оказавшись в «Ардисе», я рьяно взялась за работу. До этого я никогда нигде не служила, училась в МГУ, давала уроки английского, а иногда и русского иностранцам, немного переводила. Нерастраченных сил у меня было много, а работать в издательстве было очень интересно. Эллендея научила меня печатать вслепую, чтобы набирать книги на огромном IBM «композере». 10-часовой рабочий день, то есть ночь проходила незаметно и приятно. Но вокруг была еще и другая жизнь: Анн-Арбор — это кампус Мичиганского университета, так что я несколько запоздало (мне было уже 28 лет) пожила еще и американской студенческой жизнью с «патис» и знакомствами, которых у меня в 70-х в Москве, конечно же, не было и быть не могло.

После ночной смены в «Ардисе», под утро мы ехали в круглосуточный «дайнер». Сейчас эти заведения можно увидеть во всех американских фильмах, но тогда для меня это было открытием. Какие типы собирались там к пяти утра! Дальнобойщики, какие-то непонятные мне неприкаянные типажи… На каждом столике свой джукбокс, а иногда большой общий в зале, с популярными тогда песнями. Кофе, который трудно назвать кофе, — это была какая-то рыжая жидкость. Он лился рекой, его наливали сразу, как ты садился за стол, а потом официантка постоянно наполняла чашки. Тогда же я узнала, что эти заведения называются greasy spoon — жирная ложка. Действительно все плавало в масле — яичница, колбаса, гренки, а еще это можно было залить всякими непонятными соусами. В общем, после рабочей ночи все это хорошо шло. И разговоры о книгах, сплетни про общих и не общих знакомых. Эллендея это любила, Карл тихо улыбался в усы. Дома, то есть на работе, мы пили много пепси-колы, без которой Карл Проффер просто не мог жить. Помню, однажды среди ночи мы помчались в круглосуточный супермаркет, потому что в холодильнике не осталось упаковок пепси. Не банок, банки были, просто надо было, чтобы там всегда была коробка. Но обычно в доме Профферов запасы пепси-колы, которая мне не очень нравилась, я тогда предпочитала виски, почти никогда не иссякали. Я уехала из СССР еще до революционного договора «Пепси» в обмен на водку «Столичная», но пепси попробовать как-то довелось. Родители взяли нас с сестрой на выставку достижений американской промышленности (1959), где бесплатно раздавали пепси в бумажных стаканчиках. Был страшный ажиотаж, очередь за вожделенным и экзотическим напитком вилась по залу змеей, кто-то приходил с бидонами.  

В Анн-Арборе иногда мы заказывали пиццу с доставкой из любимой пиццерии «Домино». Ее привозили в любое время суток. Пицца «Домино» была моя первая в жизни, мне казалось, что ничего вкуснее я не ела. Оказавшись через несколько лет во Флоренции и жадно схватив горячий треугольник пиццы в какой-то закусочной, я была страшно разочарована. Ничего общего с той, моей первой американской пиццей «Домино»! Потом уж я узнала, что в Италии сколько регионов, столько и пицц, а та, американская, делалась итальянскими выходцами не из Тосканы, а откуда-то из другого региона, где тесто делали тонким и хрустящим.

Когда я иногда приезжала в Нью-Йорк, Иосиф водил меня по ресторанам. «Русского самовара», которым Бродский на пару с Барышниковым владел с середины 80-х, тогда еще не было, но Иосиф любил шикануть. Так я в первый и в последний раз оказалась в легендарном ресторане Four Seasons. Как это ни странно, я не запомнила, что мы ели, кажется, это был красиво оформленный стейк. Но вокруг была такая красота и роскошь, что впечатление от еды просто меркло. Стены были украшены картинами Марка Ротко, огромный, натянутый на раму ковер работы Пабло Пикассо… Я редко помню разговоры, но почему-то наш разговор в том ресторане мне запомнился. Я поделилась с Иосифом недавно сделанным открытием: как-то, стоя перед зеркалом в ванной комнате своей маленькой квартирки в доме Профферов, я вдруг поняла, что впервые в жизни оказалась совершенно одна, без подпорок, которые у меня, как у очень многих в Союзе, были. Как будто мне сказали: а теперь иди, и я отбросила костыли и пошла сама, без поддержки семьи, мамы, друзей. Как большая. Это открытие меня ошарашило, но одновременно оно как-то приятно щекотало нервы, как будто обещало, что впереди меня ждут интересные приключения. Я ни с кем этим не делилась и боялась, что Иосиф будет надо мной смеяться. Но он посмотрел на меня серьезно и сказал: «У меня тоже было что-то подобное».

Настоящей любовью Бродского были китайские рестораны. Он первым открыл мне прекрасный мир китайской еды, которую я тоже, с его легкой руки, полюбила навсегда. В Нью-Йорке, насколько я помню, мы лишь пару раз бывали в китайском ресторане, но в Лондоне, когда он туда приезжал, а я уже там жила, мы частенько ходили в China Town в Сохо. У китайцев есть блюдо, которое я обожаю и которое любил Иосиф, — димсам, очень напоминающее пельмени, только сделанные из рисового теста. Их и называют китайскими пельменями. Иосиф обожал пельмени еще в Союзе. Помню, как в Москве, по дороге ко мне, он часто заходил в «Пельменную» у Белорусского вокзала, а ко мне приходил уже сытым.  

Я так никогда и не вернула Иосифу деньги за билеты в Детройт. Я до сих пор помню о том долге. Я его вечный должник. Это был подарок, за который я благодарна Бродскому. Отправив меня к Профферам, он подарил мне такой важный первый год эмигрантской жизни.

И любовь к димсамам. 

Про все остальное — в другой раз.

Больше текстов о культуре, политике и обществе — в нашем телеграм-канале «Проект “Сноб” — Общество». Присоединяйтесь