Фото: Александр Андриевич/Пресс-служба Театра на Бронной
Фото: Александр Андриевич/Пресс-служба Театра на Бронной

Дворец на Яузе, где временно располагается Театр на Малой Бронной, впечатляет монументальностью и огромными подсвеченными шарами и деревьями — но великих «Благоволительниц» Литтелла здесь поставили по принципу минимализма и сокращения всего и вся. 800-страничная эпопея — за полтора часа, актеры и зрители сидят на сцене, которая как бы скромный берлинский бар. Именно здесь образованный эсэсовец Максимилиан Ауэ будет вспоминать свою военную эпопею, реалистическую и фантастическую одновременно: Украина, Кавказ, Сталинград, Аушвиц и «решение» еврейского вопроса. Плюс инцест с сестрой и убийство матери и отчима. Плюс античная тема возмездия: ведь благоволительницы — это богини мщения Эринии. И еще множество плюсов, сделавших роман едва ли не главным литературным событием нового века. 

Недавно мне на глаза попалась научная статья о том, почему современные школьники мало читают (или вообще не читают): их сознание, приученное к гаджетам, не способно воспринимать пространные тексты, как наше — с трудом считывает «Илиаду» или «Слово о полку Игореве». Им нужны картинки, клипы, фрагменты. Им нужен дайджест. Сознательно или нет, но молодой режиссер Микита Ильинчик, выпускник ГИТИСа прошлого года, вполне соответствует этим ожиданиям. Возглавивший Театр на Малой Бронной Константин Богомолов совершенно очевидно хочет наследовать политике Олега Табакова в МХТ (а Олег Павлович был не только гениальным актером, но и гениальным менеджером) — и привлекает молодых и необстрелянных. Ильинчик показал эскиз — и, скорее всего, Богомолову, который сам смело и успешно работает с классическими текстами, заявка понравилась. Хотя она такая достаточно традиционная, что ли. Как и спектакль — своего рода устройство для просмотра шокирующих картин.

Фото: Александр Андриевич/Пресс-служба Театра на Бронной
Фото: Александр Андриевич/Пресс-служба Театра на Бронной

Он странно балансирует на грани психологического театра и того, который исповедует учитель Ильинчика Дмитрий Крымов. Я вспомнила о нем, когда увидела этих самых благоволительниц — стайку детей в белых одеждах и масках, грубо заклеенных белой марлей. Их откровенно бутафорский вид вызывает улыбку и сожаление о том, что волшебства, как у Крымова, когда столярно-малярные усилия оборачиваются поэзией, не происходит. Или их тоненькие голоса и фальшивый вид призваны снизить пафос?

Тогда почему в многочисленных эпизодах (постановщик ни от чего не смог отказаться) актеры играют вполне серьезно, по тексту, и по замыслу авторов мы явно должны ужасаться и каннибализму в Сталинграде, и повешенной женщине, под юбку которой заглядывают немцы и дети, и охраннику-садисту в Аушвице. Да и Дмитрий Цурский — Максимилиан Ауэ — не отстраняется, а искренне старается передать трагедию своего героя, из любителя Рамо и Куперена превратившегося в хладнокровного убийцу. Психологически это совершенно не объяснено, хотя к финалу Ауэ из садиста на глазах становится почти что обвинителем режима. Понятно только, что от содеянного его постоянно рвет и у него запоры. Об этом сказано недвусмысленно.

Наивно было полагать, что фрейдистскую линию отношений героя с сестрой и матерью — для ее визуального воплощения нужны Висконти и Бергман — удастся раскрыть в двух-трех сценах. Хотя они и эффектно воспроизведены камерой (куда ж без этого). Молодому режиссеру вообще, на мой взгляд, явно не хватило смелости привнести в спектакль и новые, неожиданные смыслы, и перелицевать хрестоматийные сюжеты, как это делает тот же Богомолов, — текст явно заворожил его, взял в плен, и он только старался ничего из него не упустить.

Ближе к финалу этого довольно скучного (для тех, кто роман читал) действа я все ждала сбежавших из берлинского зоопарка после бомбежки зверей — помните, «я остался один на один с умирающим гиппопотамом, страусами и трупами, один на один со временем, печалью, горькими воспоминаниями, жестокостью своего существования и грядущей смерти. Мой след взяли Благоволительницы». Не дождалась — стена бара двинулась с места и поехала на зрителей, они увидели на ней себя, и уже их самих пожирало пламя (на экране, конечно), а благоволительницы тонкими голосками вещали: «Я не знаю, что делать. Трибунала больше нет». Театральный дайджест на тему смерти, в котором было всего понемногу — эротики, эмпатии и хоррора, завершился.

Больше текстов о культуре и политике — в нашем телеграм-канале «Проект “Сноб” — Общество». Присоединяйтесь