How do you do, Mr. Domovoy? Вспоминая принца Филиппа, герцога Эдинбургского
Опять метель... Нет, это не Россия! К нам они долго не могли приехать. Это Канада, начало 1950-х. И здесь она еще не королева. Хотя, кажется, ею была всегда. Как, впрочем, и он — принцем-консортом. Всегда рядом, но на полшага позади нее, как и предписывал королевский этикет. Но тут они вместе. Счастливые, молодые. В снегу.
«Мы ведь с вами умеем держать дистанцию», — грустно скажет он Жаклин Кеннеди, когда они шли вместе на торжествах по случаю открытия мемориала в память убитого 35-го президента США. А впереди, как всегда, шествовала королева с приготовленными листочками своей короткой речи в сумочке.
74 года он возвышался за спиной свой венценосной жены, обозревая с высоты своих 186 сантиметров меняющийся ландшафт мировой истории. У него была, что называется, арийская красота. Светловолосый, голубоглазый, мужественный. С медальным профилем, так хорошо подходившим для всех юбилейных монет. Немецкой крови в нем было больше, чем любой другой. И сложись жизнь иначе, неизвестно, на чьей стороне ему пришлось бы воевать во Второй мировой войне.
Он был нищий греческий принц. С отцом, картежником-банкротом, и полубезумной матерью-монахиней. Без денег, без прав на престол, без особых перспектив. Если бы не дядя Дикки, влиятельный герцог Маунтбеттен, быть ему рядовым офицером британского флота. Но дальновидный дядя пригрел племянника и срежиссировал ему встречу, которая изменила судьбу английской монархии.
Началось все с большого конфуза. Когда его привели в Сандрингем знакомиться с будущей королевской родней, выяснилось, что у него только одна выходная сорочка. Да и ту прислуга умудрилась отправить сразу в стирку. Пришлось ее сушить над камином, чтобы Филиппу был в чем пойти на ужин. Смокинг одолжил дядя. Худой, мокрый и... неотразимый. Таким он предстал перед юной принцессой Елизаветой. Ей было 13, ему 18. А дальше им надо было пережить еще блицкриг, войну, его службу во флоте, сопротивление королевы-матери, с которой у него всегда были натянутые отношения. Она считала, что он не пара ее старшей дочери. Слишком властный, слишком деспотичный, слишком straight. Она знала, что ее Лилибет будет с ним сложно. Ей не нравился его громкий сардонический смех и язвительные шутки, которые теперь бы точно признали неполиткорректными, да и тогда они были просто на грани фола.
Но тут принцесса, обычно покладистая и послушная, превратилась в камень. Это был ее принц, ее выбор, а его шутки, на самом деле, она всегда находила невероятно смешными. «У Филиппа очень оригинальное чувство юмора», — любила повторять она, как бы заранее давая отпор всем, кто захочет покритиковать мужа. Елизавета была образцовой женой настоящего полковника. Она была абсолютно невозмутимой: и когда он шутил, и когда гневался, и когда превышал скорость, а она сидела рядом на своем законном женином месте, пристегнутая к нему навеки. Лишь однажды она выразила что-то похожее на волнение, когда на ее глазах он свалился с пролетки, не справившись с лошадьми.
В чем был секрет их многолетнего союза? Этот вопрос задают все их биографы. Ее стойкость? Его чувство долга? Ее верность? Его преданность? Их общее самоощущение большой истории, где посторонним или случайным людям не место? Но ведь было и что-то еще. Они оба принадлежали военному поколению. Жизнь вблизи смерти — это ситуация, которая обостряла все чувства. Когда в прошлом году королева обратилась к нации в связи с начавшейся пандемией и процитировала строчку из гимна времен своей военной молодости We’ll meet again — в этом прозвучал не только призыв к мужеству, но и напоминание о том, через что пришлось пройти ее поколению. Когда англичане рассказывали мне, как все в Лондоне сошли с ума от Джульетты Галины Улановой во время гастролей Большого театра в 1957 году, то я понял, что речь шла, кроме всего прочего, о каком-то гениальном попадании в английский женский характер. Именно такими они видели своих мам, сестер, дочерей военной поры. Именно такой они хотели видеть свою молодую королеву. Женщиной великого долга и одной великой любви.
Но это была любовь, о которой не полагалось много говорить вслух и которую нельзя демонстрировать ее на публике. И королева, и Филипп очень сдержанные люди. Все в себе. Ничего личного. Nothing personal! Они потому и не смогли принять Диану, что она по своей экстравертной несчастной натуре все время рвалась нарушить королевскую линию рампы, отделявшую ее от простых смертных. К сожалению, они оба поняли это слишком поздно, когда уже впереди со всей неотвратимостью замаячил тоннель Альма. А про Меган Маркл они все предвидели с самого начала. Только кто их стал слушать?
Все здание современной английской монархии было выстроено принцем Филиппом. Он — главный архитектор и ключевой босс «Фирмы». Этот термин придумал он. В отличие от «нашей четверки» — термин короля Георга VI, отца Елизаветы, предпочитавшего замкнутый, уютный мир своей семьи, где безраздельно царила королева-мать. О глобализации королевского бренда первым задумался Филипп. Это он настоял на трансляции церемонии коронации Елизаветы II, это он вникал в малейшие детали бесчисленных королевских визитов, это он выстраивал отношения Букингемского дворца со СМИ. Королева правила, он руководил. Королева представительствовала, а он рулил. Когда его начинала душить ярость — а это случалось нередко — он садился за старую портативную машинку и яростно долбил по клавиатуре двумя узловатыми пальцами очередное письмо. Письма принца Филиппа — это и есть подлинная история Виндзоров. Надеюсь, что когда-нибудь их опубликуют. Но вряд ли при нашей жизни.
Он, конечно, нравился женщинам. Одну из них я знал лично. Герцогиня Саша Аберкорн, праправнучка Пушкина, покровительница и поклонница Валерия Гергиева. Я был у нее дома на Buckingham Gate, когда она от руки собственноручно подписывала бесконечные пригласительные билеты на благотворительное гала в честь Мариинского театра. Я поинтересовался, будет ли на приеме королева? «Нет, но придет герцог Эдинбургский!», — сказала она с той ликующей интонацией в голосе, по которой легко было догадаться, что это было не просто формальное обещание. Присутствие принца Филиппа в комитетах и правлениях бесчисленных научных и благотворительных организаций придавало им совсем другой статус. Все знали, что он ненавидит рутину, обязаловку и скуку. Что он обязательно что-то придумает, выдаст какую-нибудь находчивую, соленую шутку. Заставит всех вертеться и стараться изо всех сил. Короче, зажжет! Он и на всех королевских барбекю всегда отвечал за огонь, не подпускал никого к жарке стейков. Мясо с кровью — его коронное блюдо.
Что еще о нем рассказать? Надо, наверное, что-то смешное? Филипп любил завершать свои даже официальные речи каким-нибудь смешным анекдотом. Но это не анекдот, а быль, случившаяся со мной в 1994 году во время официального визита королевы в Россию. Так совпало, что в это время полным ходом разворачивалась скандальная история разрыва Дианы и Чарльза. И хотя роковое слово «развод» еще не прозвучало в официальных заявлениях, тем не менее все шло к тому. Посольские люди ужасно боялись, что королевскую чету будут донимать вопросами на тему их отношений с ближайшими родственниками. Чтобы получить аккредитацию от журнала «Домовой» ИД «Коммерсант», мне пришлось подписывать официальную бумагу, что я не имею права разглашать никакую информацию частного порядка, которую могу почерпнуть во время королевского визита.
По традиции для прессы был устроен прием, проходивший в Третьяковской галерее. Нас выстроили в длинную шеренгу, предварительно проинструктировав, что отвечать на вопросы королевы и принца надо быстро, самим вопросов никаких не задавать, и, конечно, не держать при этом в руках бокалы с выпивкой. «Вам потом еще обязательно нальют», — пообещал пресс-атташе. Я встал в длинную очередь поприветствовать королеву. Время от времени адъютант Ее Величества выкрикивал голосом шекспировского трагика чьи-то имена и должности. Когда должна была подойти моя очередь, ко мне вдруг подбежал сотрудник посольства и испуганным голосом стал спрашивать, какая у меня фамилия.
Я назвал.
— Меня не интересует ваше отчество, как фамилия? — шептал он.
— Ну, что делать. У меня такая фамилия.
В это время адъютант выкрикнул: «Сергей Николаевич ДОМОВОЙ!».
И королева милостиво протянула мне руку в перчатке.
— How do you do, Mr. Domovoy? — спросила она, сверкая своими сапфировыми глазами.
Не успел я найтись с ответом, как моя рука перекочевала в жилистую пятерню герцога Эдинбургского.
— What’s your circulation, Mr. Domovoy ? («Какой у вас тираж, мистер Домовой?») — поинтересовался Филипп с таким видом, будто речь шла о предстоящей публикации его мемуаров. И ему надо срочно выяснить, какие ему ждать роялти.
Я промямлил какую-то цифру, явно взятую с потолка. Хватка герцога чуть ослабла.
— Not bad, not bad! — кивнул он, отпуская меня и давая понять, что теперь я свободен.
9 апреля 2021 года Принц Филипп Маунтбеттен, герцог Эдинбургский окончательно и навсегда освободился от всех своих королевских и земных обязанностей.
God Save the Queen!
Больше текстов о политике и обществе — в нашем телеграм-канале «Проект "Сноб" — Общество». Присоединяйтесь