Дмитрий Глуховский: Лучше всего мне удается болтать, хуже — писать, а больше мне не удается вообще ничего
У Дмитрия Глуховского на платформе Storytel выходит новый аудиосериал «Пост. Спастись и сохранить». Писатель смело экспериментирует с новыми форматами, не боится опасных тем, пробует себя в разных жанрах. Об этом и о многом другом он рассказал на встрече с участниками проекта «Сноб», прошедшей в рамках видеопроекта «Ты и Вы» в галерее «Граунд Солянка». Ведущие встречи — Сергей Николаевич и Ренат Давлегильдеев
Фото: Владимир Яроцкий
Сергей Николаевич, главный редактор проекта «Сноб»:
Дмитрию Глуховскому пора заводить своего Эккермана, степенного, молчаливого человека в очках, который бы все время маячил у него за спиной с айфоном и сразу бросался за ним записывать. Потому что Глуховский — виртуоз чеканных фраз и ослепительных формулировок. Вот только некоторые из них, которые прозвучали в ходе нашей беседы на встрече с участниками проекта «Сноб»: «Художник не должен быть голодным, но должен быть несчастным», «Все это было давно и правда», «Страх смерти — это и есть моя муза»… Глуховского можно цитировать долго. Думаю, тут сказались уроки французского языка. Все-таки в 80-е он учился в одной из лучших московских школ с углубленным преподаванием французского. На самом деле это очень важно, где ты учился, что закончил, какие виды открывались из окна твоей комнаты в детстве. И была ли у тебя вообще эта комната.
Одна из главных проблем отечественной литературы на протяжении всего ХХ и начала ХХI века — жилищный вопрос. Даже в самой качественной российской прозе всегда слышится коммунальный дребезг и стон. Писатель не может написать ничего путного, когда у него за стенкой голосит хор Пятницкого или кричит группа «Любэ». Против воли, все равно получится: «Тишины хочу, тишины, нервы, что ли, обожжены…» Так в большинстве полотен художников-нонконформистов обязательно чувствуется спертый воздух котельной, подвала или другого малопригодного для творчества помещения, где были оборудованы их подпольные мастерские. Что делать? Меты кровного родства. Их не смыть, не замазать, не вывести. Мы все дети своих родителей. И в этом смысле Дмитрий Глуховский, несмотря на свою европейскость и просвещенность по части новейших технологий, не скрывает, что он «родом из детства», прошедшего у него сразу по двум адресам: Строгино, где он жил с родителями в скромной двушке, и Старый Арбат, где располагалась большая бывшая барская квартира его бабушки и ее мужа, главного художника «Крокодила» Андрея Крылова. Можно сказать, что на контрасте этих двух миров и держится мироздание писателя Глуховского. С одной стороны — скромный, малогабаритный, советский быт отдаленного района с его автобусами, маршрутками, бескрайними полями, застроенными типовыми коробками домов. С другой — высокие потолки арбатской квартиры. Фамильный антиквариат, аромат кубинских сигар, сувениры из экзотических дальних стран, иностранная речь заморских гостей. Прописан Дмитрий был в Строгино, а к бабушке и дедушке часто захаживал в гости, поскольку учился на Арбате в школе, которую закончил отец. Два часа в один конец, два часа обратно.
Фото: Владимир Яроцкий
Все эти биографические подробности важны для понимания жизни и творчества писателя. С самого начала Дмитрию дано было почувствовать, что такое быть человеком со стороны, пришлым, чужим. Так было, когда в конце 90-х он уехал учиться в Израиль, и потом, когда устроился корреспондентом EuroNews в Лионе, где отработал три года редактором. А когда его возьмут корреспондентом в штат Russia Today, он тоже там будет чувствовать себя немного чужим. И даже после долгих мытарств и отказов всех издательств, когда выйдут его главные романы «Метро» и «Текст», имевшие сумасшедший читательский успех, он все равно будет чувствовать себя писателем вне своего круга, клана, клуба. Высоколобая критика презрительно кривила губы, давая понять, что эта проза не совсем литература. А миллионные тиражи лишь подтверждали снобистские установки, что сверхпопулярной большая литература быть в наши дни не может. Недавняя ситуация с «Тотальным диктантом», который в этом году поручили провести Глуховскому, обернулась очередным скандалом. Против его кандидатуры резко выступил «Союз русских писателей» — не очень понятное объединение, — обвинивший его в русофобии и прочих смертных грехах. Но, что интересно, прогрессивные писатели с известными именами не поспешили подняться на защиту своего собрата. С кем-то он давно состоит в идейном конфликте, как, например, с Захаром Прилепиным. А кто-то его и за писателя не считает. Модный беллетрист, и только!
При этом Глуховский одним из первых взялся за такую неудобную и опасную тему, как оборотные стороны борьбы государства с наркоторговлей. Первым рискнул превратить книгу в компьютерную игру, почувствовав тонкую грань перехода из виртуальной реальности в реальность земную. Он мощно «зашел» в кино. Фильм Клима Шипенко «Текст» и сериал Владимира Мирзоева «Топи», снятые по его прозе, — очевидные фавориты отечественной киноиндустрии. Не боится он формулировать и свое отношение к нынешней власти, выступая то и дело с гневными видеообращениями. Совсем скоро на платформе Storytel у Глуховского грядет премьера нового аудиосериала «Пост. Спастись и сохранить».
Фото: Владимир Яроцкий
Фото: Владимир Яроцкий
Фото: Владимир Яроцкий
Фото: Владимир Яроцкий
Фото: Владимир Яроцкий
Фото: Владимир Яроцкий
Фото: Владимир Яроцкий
Фото: Владимир Яроцкий
Наша встреча с Дмитрием состоялась в модной галерее «Граунд Солянка». На этот раз мы решили с Ренатом Давлетгильдеевым записать наше шоу «Ты и Вы» в формате public show в присутствии участников проекта, которые могли бы сами задать вопросы нашему герою. Формат диктовал и соответствующую обстановку: полутемный зал, видеокамеры по углам, мы сидим втроем на сцене. В жизни Дмитрий производит впечатление скорее застенчивого и скрытного человека. Но при этом он говорлив, контактен, готов вслух размышлять на любую предложенную тему, кроме вопросов, связанных с его личной жизнью.
Ɔ. По своей судьбе вы классический Global Russian — глобальный русский. Более того, на заре существования проекта «Сноб» были нашим постоянным автором, колумнистом. Свободно владеете четырьмя или пятью языками, включая иврит. Вы много жили и работали за границей. Конечно, концепция Global Russian, придуманная основателем «Сноба» Владимиром Яковлевым, за эти годы претерпела серьезные изменения и даже в какой-то момент показалась кому-то устаревшей. Что вы вообще думаете об этой идее? Ощущаете ли вы себя этим глобальным русским?
Я считаю, во-первых, что нет каких-то исключительных глобальных русских, но идет неуклонный процесс глобализации. Если вы приезжаете в Нью-Йорк или в Лондон, то постоянно встречаете тех, кого раньше называли «космополитами». В советское время добавляли еще уничижительный эпитет «безродный». Так вот космополитом я хотел быть всегда. На это были разные причины. Например, мне очень нравился образ жизни моего деда, точнее, мужа бабушки, отчима отца. Он был главным художником популярного журнала «Крокодил». Много путешествовал по миру, знал иностранные языки, дружил с карикатуристами из ГДР, Польши, Кубы. Наверное, прежде всего под влиянием его образа у меня возникло желание жить как он. Помню, как дед с бабушкой устраивали у себя дома приемы для каких-то зарубежных художников после их выставок, проходивших в Москве. И это была по духу очень буржуазная, совсем не советская атмосфера. Я был под впечатлением от какого-то западного шика этих приемов, несовместимого с моим серым, хотя и уютным существованием советского ребенка из Строгино. И эти дедушкины гости, которые говорили на иностранных языках — кто на испанском, кто на немецком. У меня было ощущение, что я попал в кино. Помню, как дед поделился со мной своей коллекцией монет. У него была большая банка из-под кубинского кофе, куда он ссыпал привезенную из всяких поездок мелочь. А я из серебряных и медных монеток делал солдатиков и играл в них.
Фото: Владимир Яроцкий
Ɔ. То есть это было первое прикосновение к глобальной культуре?
Именно это прикосновение зародило во мне желание красивой западной жизни. При этом я не хотел никогда уезжать навсегда. Не было во мне остервенелого желания бросить все и свалить за бугор. И никогда не было никакой, прости Господи, ненависти, даже нелюбви к России. На вопрос «Где ваша родина?» — у меня был однозначный ответ: «Родина здесь, моя культура здесь». Думаю, что одна часть меня космополитична еще и потому, что я наполовину еврей. Все евреи вынуждены быть космополитами, поскольку, куда они ни приедут, их всегда пытаются выпихнуть. А вторая моя половина, наоборот, очень русская, народная. Мама моя родом из города Мантурово Костромской области. Вплоть до своего поступления на журфак МГУ она жила в обычном деревенском доме. Я потом провел там большую часть детства — все свои школьные каникулы. Это дом с русской печью, которая зимой топилась дровами. Без центрального отопления, без водопровода — с улицы, из колодца надо было носить ведрами воду. Туалет в сарае — обычная дыра в полу. Был огород, конечно. Каждое лето надо было собирать слизняков с капусты, колорадского жука — с картошки. Прополка, полив — в общем, вот так.
Ɔ. То есть вы в детстве и юности прикоснулись к разным социальным стратам.
Но для меня и то, и другое очень важно эмоционально. Наверное, я являюсь сплавом из того и другого. Но себя я безусловно считаю русским человеком. И когда жил в Израиле, называл себя русским, хотя там надо быть евреем. И только! Но тогда и эмиграция была довольно специфическая. Это были так называемые «колбасные» беженцы, люди, которые с трудом вырвались и пытались всячески свои связи с Россией порвать. Мне не хотелось ассоциироваться с ними. Я общался только с местными. Я приехал в Израиль, выучил иврит и практически без акцента заговорил через два года. К Франции я был лучше подготовлен, потому что у меня приличный французский. Но для меня это всегда вопрос личного честолюбия — овладеть языком без акцента. Научиться говорить по-английски с английским акцентом, по-французски — с французским. В Германии я тоже штурмом взял немецкий язык за год с небольшим. И тоже говорю без заметного акцента. Но в какой-то момент я устал отрицать свое русское происхождение и даже научился им гордиться. Я понял, что больше не хочу притворяться кем-то другим, не хочу в другой стране брать другое имя. Это сложный процесс. Он совпал с тем, что и в России шли процессы глобализации. Русские люди тоже становились другими. Учились хорошо выглядеть, приобщались к мировой культуре, к модным трендам. За них перестало быть стыдно. Наоборот, мне захотелось стать частью этого движения. Думаю, что именно в этот момент и возник «Сноб», а Владимир Яковлев сформулировал идею нового поколения «глобальных русских». И сегодня никуда эти русские не делись. Огромная диаспора проживает в Европе, в Израиле, США. И уже второе поколение подрастает, дети глобальных русских, которые ощущают себя частью большого мира. Вы говорите, что феномен исчез. Но это, может быть, здесь, в России, кажется, что он исчез. В 2020 году все немножко закупорились, замкнулись в себе. Из-за пандемии закрылись границы. Отсюда и ощущение, что Россия начинает снова в себе замыкаться.
Фото: Владимир Яроцкий
Ɔ. Будем честны, этот процесс начался не в 2020 году, а шесть лет назад.
Скажем так, этот процесс существенно форсировали шесть лет назад. Именно тогда власть провела водораздел, если не сказать ров, свой — чужой. И принуждает всех, кто не солидарен с ее действиями, считать себя чужими и маркировать себя как иностранных агентов. Хорошо, что это не татуировки, которые мы должны делать, потому что, кажется, я уже начинаю из глобального русского превращаться в иностранного агента.
Ɔ. Вы сказали: «Я ни в коем случае не русофоб», но именно в русофобии вас зачастую обвиняют патриотические писатели.
Русофобия — это шельмование. Это как сказать: «Вот ты теперь иностранный агент, и доказывай, что ты не иностранный агент». Это обвинение, которое не требует доказательств. Плюс это еще и обвинение морального характера: «Ты ненавидишь русских». Повторюсь, я сам считаю себя русским человеком и культурно, и по крови, как многие из тех, кто живут в России. Не стоит забывать, что мы живем в постколониальном государстве, которое за всю свою историю постоянно разрасталось, объединялось, меняло границы. Здесь веками происходило тотальное взаимопроникновение на уровне культур, элит, национальностей. Как известно, поскреби любого русского — и отыщешь татарина. Во мне точно его можно найти, поскольку регионы, откуда родом моя мама, несколько веков находились под татаро-монгольским игом. Поэтому я немножечко скуластый, раскосый, так что и русская моя часть тоже многонациональная. И еще, секундочку, что значит, я не люблю русских? Да, я критикую политические режимы, и нынешний, и предыдущий, которые только и делают, что русского человека принижают, ограничивают, оболванивают. Держат как собаку на палке с петлей. Это такая метафора — страной управляют, народом управляют, но к себе близко не подпускают. Боятся, наверное, что народ их покусает. И, не имея ничего сказать по существу, тебе то и дело повторяют: «Ты русофоб, русофоб, и все».
Ɔ. Тогда кто, по-вашему, патриот?
А патриот в этой логике, наверное, тот, кто любит государство. Но государство наше любить довольно сложно. Потому что в нынешней точке развития государство захвачено людьми довольно случайными, но и неслучайными тоже. Государственный аппарат полностью сросся со спецслужбами — это вот как раз неслучайные люди. И они, разумеется, приватизировали, присвоили себе термин «патриот». То есть они считают, что патриот — это тот человек, кто состоит в их корпорации. Но поскольку они себя противопоставляют народу и, по сути, стране, то мне кажется, что русофобами являются как раз они. А я народу своему как раз очень сочувствую и очень его люблю. Единственное, что с ним, по-моему, надо делать, — это его просвещать, чем я пытаюсь заниматься в перерывах между починкой примуса.
Фото: Владимир Яроцкий
Ɔ. В вашей биографии есть период работы на телеканале Russia Today. Как вы там оказались?
Это было давно. С 2002 по 2005 год я работал на телеканале EuroNews и очень в какой-то момент заскучал. Нет, там было неплохо. Поскольку во Франции давно победил социализм, сотрудникам давались прочные гарантии. Из-за этого не было текучести кадров. Соответственно, ты приходишь в 20 лет и к сорока годам остаешься все на той же позиции. Ты занимаешься одним и тем же. Всю жизнь! Мне как человеку амбиций и желаний всегда хотелось большего. Если умножить это на страх потери времени, то к третьему году работы на телеканале в буржуазном Лионе я испытывал чудовищную тревогу. Я работал преимущественно в офисе и довольно быстро освоил все смежные специальности. А тут открывается канал Russia Today, созданный, чтобы показать, что в России есть свобода слова. И я подумал, что можно предложить себя на позицию корреспондента. Подал заявку — меня взяли.
Ɔ. У вас были столкновения с цензурой, а точнее, редактурой? Как вас там приняли и почему вы оттуда ушли?
Я там как-то быстро пришелся ко двору, потому что у меня был опыт работы в иностранных СМИ плюс знание языков. Практически все время, пока я там работал, они пытались создать впечатление, что в России все не так плохо. У нас есть ночная веселая Москва, матрешки, умельцы в Сибири, которые из моржового бивня что-то там делают. Очень живая и пестрая картинка, которая все время менялась. Более того, меня даже взяли в кремлевский пул, где я проработал три года. Мне ни разу не приходилось врать за это время. Только один раз, когда я сидел месяц в Украине, в моем репортаже отрезали конец стендапа, где я высказывал какое-то личное суждение. Но в основном я придерживался принципа, которому меня научили на EuroNews: один говорит одно, второй — другое. А репортер ничего не говорит, потому что он не аналитик. Я старался балансировать между аналитиками, которых сам же и приглашал. Не могу сказать, что поступился совестью, пока там работал. В 2007 году, за пять лет до Болотной площади и семь лет до Крыма, я покинул Russia Today. Получается, что самые тяжелые моменты трансформации информационного телевидения в пропагандистский канал я не застал. А так там было очень мило. Молодой динамичный канал, где работали разные мгимошники и выпускники журфака МГУ. Потом все это поехало в сторону Воркуты, но я в этот момент уже стоял на перроне. Глупо отрицать, что это часть моего бэкграунда. И работа там помогла мне лучше разобраться в том, как все устроено.
Ɔ. Вы умеете разделять идеологические взгляды и личные отношения?
Я вообще по натуре довольно сентиментальный человек. Если с кем-то подружился, то мне сложно раздружиться. Например, Захар Прилепин. Мы познакомились в одной поездке и сразу сошлись. Захар очень обаятельный и произвел на меня хорошее впечатление. Он всегда звал меня на свой день рождения, но, поскольку дата совпадала с днем рождения брата, я всегда выбирал последнего. В какой-то момент случился Донбасс. Пока он был за Донбасс, мы еще продолжали общаться. Это было просто расхождение политических позиций. Но когда он поехал туда воевать и стал кичиться этим, чтобы оправдать братоубийственную войну, я не смог продолжать наше общение.
Фото: Владимир Яроцкий
Фото: Владимир Яроцкий
Фото: Владимир Яроцкий
Ɔ. История литературы знает примеры, когда писатель сам сочиняет свою биографию. И зачастую она бывает гораздо занимательнее его произведений. Я хотел вас спросить о романе, посвященном распаду семьи, который вы задумали.
Я его еще не писал, но собираюсь. Пока есть только несколько заметок в айфоне. Пока рано об этом говорить. Не могу сказать, что это должна быть исповедальная, автобиографическая вещь. Я не являюсь эксгибиционистом. Но есть чувства, которые почерпнуть ты нигде не сможешь, кроме как из личного опыта. Я бы не стал воспроизводить конкретно сцены из личной жизни, но придумал бы сюжетные линии, чтобы передать те ощущения, которые у меня возникли. Описывать любовь и конец любви сложнее, чем воспроизводить разговоры о зоне и существовании в российской действительности. Тюремной темой заниматься проще, потому что есть понятный эмоциональный триггер. Это как политическая колумнистика, которая не требует глубокого понимания психологии. Важна тема, а здесь требуются полутона. Хочу попробовать себя в пространстве семейного романа. Не знаю, получится ли.
Ɔ. Что планируется в ближайшее время?
Скоро у меня должна выйти книга «Пост. Спастись и сохранить», которая посвящена магии слова. В апреле мы запускаем аудиоверсию. Саундтрек к ней записала оперная певица Аида Гарифулина, а я сам начитал текст романа. Потом у меня выйдет уже бумажная версия. Это история про то, как люди заражают друг друга безумием через слова. Это такой зомбовирус, действующий как нейролингвистическое программирование. Его используют для прекращения брожений в народе и подавления инакомыслия. Некая последовательность слов, от которой человек начинает сходить с ума и, синхронизируясь с другими обезумевшими людьми, совершает хаотичные непредсказуемые поступки. Все происходит в России, сжавшейся из-за разных катаклизмов до границ реки Волги. А то, что происходит за рекой, покрыто завесой тайны. Здесь же существует идеальное государство с царем-батюшкой. Всякие средства коммуникации обрублены, потому что через них можно заразиться. Снег, Рождество, гимназистки, пряники, баранки, казаки. Как раз та Россия, по которой ностальгируют Дмитрий Песков и Маргарита Симоньян.
Ɔ. Очень многие ваши коллеги написали по книге о каком-нибудь писателе: тот же Захар Прилепин выпустил книги о Леонове и Есенине, Дмитрий Быков — о Пастернаке, Сергей Шаргунов — о Катаеве. Есть ли писатель, о котором вы бы хотели написать книгу, чтобы погрузиться в его творчество и жизнь?
Нет, не хотел бы. Но есть мастера, перед которыми я преклоняюсь, если говорить о советских авторах, то это Платонов, Бабель, Шаламов. Еще до известной степени Зощенко. Этих писателей я считаю великими мастерами русского языка. Именно благодаря их произведениям произошла модернизация русского языка, в том смысле, в котором большевики модернизировали общественно-политическое устройство России. Но ничью великую биографию писать пока не собираюсь. Может быть, эта потребность возникнет позже, когда я начну думать о пенсии и захочется поставить себя в литературный контекст. Но сейчас мне совершенно по барабану, как меня будут помнить потомки, потому что я живу текущим моментом. Мне гораздо интересней, что обо мне девушки думают. А что касается потомков, то разберемся когда-нибудь, если это будет еще актуально. Буквально вплоть до прошлого года мною владел страх состариться раньше времени, утратить физическую силу.
Фото: Владимир Яроцкий
Ɔ. А вместе с ней сексуальность, красоту…
Сексуальности и красоты у меня особо никогда не было. Красота только вот еле-еле стала появляться в последнее время. Всю свою юность я бесконечно много вкалывал. То есть я учился, работал за границей. Мне нельзя было расслабляться. Я не чувствовал себя там своим, заменял общение работой. Я не прожег ни одного дня юности, а очень хотелось прожечь ее всю. И так получилось, что юность у меня совершенно упущенная оказалась.
Ɔ. И сейчас вы наверстываете?
Да, наверстываю. Но это типичный кризис среднего возраста, и я его использую, чтобы наверстать упущенное. К сорока я понял, что молодость кончилась. Начинается зрелость. И меня как-то отпустило. Я боялся, что молодость утекает, как песок сквозь пальцы, и я недополучаю от жизни чего-то важного. Теперь понял, что уже все кончилось, расстраиваться поздно, надо поставить на прошлом крест. Ну, ладно, подумал я, наступает следующий этап, который длится лет где-то до шестидесяти семи. Здравствуй, зрелость! У меня она началась только сейчас, но, как я вижу, многие люди к ней хорошо приспосабливаются. Помню, я как-то у дедушки спросил, какой был лучший период в его жизни. И он ответил: «От сорока до пятидесяти. Самое лучшее время, когда у тебя и физически все прекрасно, и ты уже чего-то добился. Есть репутация, любимое дело». И я как-то взял и распрощался со своими страхами. Смущает только то, что я начал нравиться шестидесятилетним женщинам. Они, видимо, почувствовали, что я достиг пика своей формы. И теперь я просто не знаю, что с этим делать, потому что со мной начали флиртовать женщины, которые раньше мне казались слишком взрослыми.
Ɔ. Что вас вдохновляет? Что помогает работать с учетом дедлайнов в смежных сферах, как кинематограф? И помогает ли писателю чувство влюбленности?
Чувство влюбленности очень отвлекает. Главный драйвер творческого человека — депрессия. Когда ты влюблен, ты хочешь проводить время с объектом обожания. Когда влюблен несчастливо — думаешь, что творческой работой сможешь привлечь к себе внимание. Но если влюбленность взаимна, то всему конец. Чем хуже тебе в жизни, чем более ты в отчаянном положении, тем лучше работается. Художник не должен быть голодным — он должен быть несчастным. Тогда он направляет свои силы и энергию в работу. Ощущение уходящего времени больше всего мотивирует меня. Я думаю о необходимости создать что-то важное и не прожить жизнь напрасно. Страх старости и смерти — мой главный мотиватор. Сейчас мотивируют мои обязательства, которые я раздаю другим людям. А дальше наступает дедлайн. Без него я бы вообще ничего не сделал в жизни. Моя муза имеет череп вместо лица. Она совсем не розовощекая и хмельная. Это мрачный призрак, который постоянно напоминает об уходящем времени. Моя муза совершенно никак не Эрос, а Танатос.
Фото: Владимир Яроцкий
Сноб-блиц
Ɔ. Я себе нравлюсь, когда… Когда нетрезвый.
Ɔ. Сложнее всего мне дается… Думать.
Ɔ. Самое прекрасное место на Земле — это... Москва, но Лос-Анджелес мне тоже нравится. Москва сейчас стала гораздо лучше.
Ɔ. Успех приходит к тому… Кто не сдается.
Ɔ. Настоящий писатель не должен себе позволять… Расслабляться.
Ɔ. Женщины лучше мужчин? Они точно умнее, хитрее, тоньше. И вообще, я их побаиваюсь.
Ɔ. Близкие люди считают, что я… Хотел сказать: «Нарцисс». Но надеюсь, что нет. Я милый.
Ɔ. Все, кто меня не знает, думают, что я… Нарцисс.
Ɔ. Я про себя точно знаю, что я… Всегда сомневаюсь в себе.
Ɔ. Фильм, который я готов пересматривать множество раз... «Топи». «Бойцовский клуб», мой любимый фильм, я смотрел дважды, остальные фильмы — один раз. Я смотрел каждую серию «Топи» восемь раз.
Ɔ. Свой каждый день я начинаю с того, что… Читаю соцсети и отжимаюсь.
Ɔ. У меня лучше всего получается… Болтать.
Ɔ. У меня хуже всего получается… Поддерживать самодисциплину.
Ɔ. Лучший совет, который я когда-либо получал… Я не слушаю чужие советы.
Ɔ. Самый экстравагантный поступок, который я себе позволил… Я не позволяю себе экстравагантных поступков.
Ɔ. Что бы я больше всего хотел узнать о себе из соцсетей? Что я все-таки молодец. Джонатан Свифт хоронил себя восемь раз, чтобы понять, что о нем люди думают на самом деле. Мне бы хотелось получить положительную оценку без того, чтобы склеить ласты.
Ɔ. Я люблю запах… Борща. Православно получилось.
Ɔ. Моя жизнь больше всего похожа на… Трип, приключение.
