Иллюстрация: Маша Млекопитаева
Иллюстрация: Маша Млекопитаева

Постепенный процесс снятия запретов, запущенный сексуальной революцией 60 лет назад, дошел до того этапа, когда от необходимости рассказывать о себе, видимо, уже не спрятаться. Как в группе анонимных алкоголиков, когда ты просто не можешь выслушать исповеди всех окружающих и отмолчаться сам.

Вышедшая из ящиков с чужим бельем и запертых спален сексуальность не только повлияла на определение личной идентификации и артистическое самовыражение отдельных людей, но также стала предметом рассмотрения политиков и законодателей. И вот о последнем мне бы хотелось поговорить сегодня.

Несмотря на то что сексуальность является глубоко личным явлением, ее регулирует множество официальных документов, предписывающих, как можно и нужно ее выражать. Законы, регулирующие вопросы секса, сексуального самовыражения, права на секс и на отказ от него, сексуального насилия, защиты от домогательств или нежелательной информации и распространения сексуализированного контента, существуют в большинстве современных государств. Над всем над этим руководящим компасом висят так называемые Джокьякартские принципы (Yogyakarta Principles), названные по имени города в Индонезии, где ведущие мировые специалисты в области прав человека в 2006 году сформулировали принципы применения юридических норм о правах человека в вопросах гендерной идентичности и сексуальной ориентации.

Но давайте посмотрим, как законы регулируют нашу сексуальность. Возьмем, например, мою любимую тему — стремительно шагающий к неадекватности институт брака. С одной стороны, в нем произошли глобальные изменения, такие как признание права на однополые браки, вынудившее законодателей пересмотреть основы «святого союза». Одновременно с этим во многих американских штатах отказ от так называемой консумации брака (вступления в сексуальные отношения после свадьбы) является легальным поводом для аннулирования брачного союза, а отказ от их продолжения — поводом для развода. В Англии, которая разрешает развод всего по несколько причинам, «отказ от интимной близости» квалифицируется как «неразумное поведение в браке» и является одной из таких причин. Обзор юридической практики, связанной с сексом и браком, выпущенный Йельским университетом, подчеркивает, что секс считается одной из обязанностей супругов. И вопрос здесь не только в продолжении рода. Так, например, традиционно бесплодие не являлось официальным поводом для развода, а импотенция — являлась, и это значит, что право на удовольствие было не менее важно, чем возможность передать по наследству корову или сапожную мастерскую. Более того, скрытие факта импотенции или неготовности вступить в сексуальные отношения не только считается поводом для признания брака недействительным, но и может квалифицироваться как мошенничество.

Одновременно с этим, если пара попытается вписать в брачный контракт отказ от сексуальных отношений или сексуальные обязательства, суды большинства стран мира не сочтут такой документ действительным. Мировое контрактное право делает особое исключение для секса: даже если найдется желающий подписать обязательство на ежедневный минет, оно не будет иметь юридической силы. 

Таким образом, мы получаем интересную дилемму: по требованию одного из супругов брак без секса может быть сочтен недействительным (отсутствие сексуальных отношений является одним из способов доказательства фиктивности брака), однако секс не может быть частью брачного контракта.

По мере того как мир постепенно криминализует «изнасилование в браке» (на сегодняшний момент 150 стран признают его уголовно наказуемым преступлением) и уходит от реалий, в которых супругу дано право «истребовать», если второй отказывается «исполнять супружеский долг», наличие каких-либо продиктованных браком сексуальных обязательств становится все более рудиментарным.

Еще одно большое поле, где пересекаются секс и закон, — секс-услуги. Практика регулирования в этой области в разных странах отличается кардинально. Одни криминализируют покупку секса, другие — продажу, третьи декриминализируют всё. Существуют исследования, подтверждающие справедливость почти любой из точек зрения на этот счет, однако авторы одного из последних больших обзоров пришли к выводу, что любая криминализация в этой области снижает уровень безопасности секс-работников. Философ, профессор Университета Чикаго Марта Нассбаум в своем труде «Секс и социальная справедливость» (Sex and Social Justice) защищает право женщин на работу в секс-индустрии как неотъемлемую часть свободы и автономии человеческой личности — при условии, что эти женщины свободны в выборе клиентов. Ее аргументация строится на том, что если женщине (да и любому человеку в этом смысле) в секс-индустрии обеспечены безопасность и свобода выбора, то сам по себе секс является не более унижающим достоинство занятием, чем, например, ощипывание цыплят на птицефабрике. 

Дополнительную сложность в эту область регулирования вносят особенности восприятия людей с разной сексуальной ориентацией. Например, исследования показывают, что среди танцовщиц стриптиза особенно много лесбиянок. Причину этого явления указали сами девушки: «Нам легче заниматься этой работой, чем гетеросексуальным женщинам, потому что нас не привлекают мужчины и мы можем выдерживать более четкую границу между работой, в которой нужно изобразить влечение к мужчинам, и настоящим влечением к женщинам». Иными словами, на людей с разной сексуальной ориентацией схожий опыт оказывает разное психологическое воздействие. Но законы, будь они разрешительными или запретительными, пока не принимают во внимание эту разницу. 

Что касается законов о защите от сексуальных посягательств, то в разных странах регулирование в этой области различается в деталях, но базируется  на общем принципе: сексуальные проявления влекут за собой более жесткие наказания. Например, прикосновение к половым органам будет считаться более серьезным проступком, чем прикосновение к другим частям тела. Юридический запрет на «непристойное поведение» защищает нас от любителей демонстрации половых органов, а законы о сексуальных домогательствах — от скрытых и явных предъявлений сексуального желания.

Все эти законы тем не менее рисуют картинку, в которой наличие сексуального влечения между людьми противоположного пола как бы предполагается по умолчанию. Это непреложный факт, на основании которого существуют раздельные раздевалки, душевые, тюрьмы и туалеты. Однако наличие множества вариантов идентичности и сексуальной ориентации сильно затрудняет поиск решения, которое бы устроило всех. С этой точки зрения интересным является решение окружной тюрьмы Лос-Анджелеса — чуть ли не единственного заведения такого рода, которое создало специальное отделение для заключенных-геев. Первоначальная попытка защитить гомосексуалов и трансгендеров от возможного насилия вылилась в интересный феномен: существование тюрьмы, которая вместо изоляции и невозможности иметь романтические и сексуальные связи стала местом знакомства для людей определенной сексуальной ориентации.

Законы о сексуальных домогательствах на работе уже кардинально повлияли на общение на рабочих местах во многих странах. Профессор Йельского университета Вики Шульц, автор нашумевшей работы «Обеззараженное рабочее место» (Sanitized Workplace), считает, что в попытке избавиться от сексуального харассмента на работе феминизм оказался в одной лодке с бессердечными корпорациями, пытающимися истребить проявления человечности и индивидуальности и сделать всех одинаковыми, лишенными идентичности функциональными винтиками без чувств и эмоций. 

И вот тут открытое проявление сексуальности и ограничение ее проявлений замыкаются подобно Уроборосу. Чем смелее мы готовы предъявлять свою сексуальную идентичность со всеми ее секретиками и предпочтениями, открыто выражая и определяя себя, тем активнее мы боремся за то, чтобы по щелчку эта идентичность исчезала полностью, не проявлялась и не сквозила даже во взгляде. Интересно понаблюдать, как с точки зрения всех этих законов будет восприниматься, например, какой-нибудь очередной каминг-аут: как непристойная отсылка к сексуализированным темам, недопустимая на рабочем месте, или как свобода самовыражения своей сексуальной идентичности? 

Чтобы помочь разобраться с тонкими моментами (например, является ли харассментом комплимент стройности), суды используют формулировку «разумный человек». Когда аргументами сторон являются не факты, а чувства, вопрос «Счел бы это харассментом разумный человек?» остается неким островком разума.

А теперь давайте задумаемся, кто этот самый «разумный человек»? Изменился ли он за последние 20, 30, 50 лет? Какой он ориентации? Он сексуален или асексуален? И насколько это повлияет на то, что мы считаем допустимым, а что нет?

О дивный новый мир.