Антония Сьюзен Байетт: «Дева в саду»

Влюбленные женщины

Сестры, уже в ночной одежде, сидели у электрического камина в комнате Стефани. Стефани капала молоком, вливала его в котят, изрядно замусоленных, но пока живых. На ней была полосатая мальчишеская пижама из «Маркс и Спенсер», в просторном чехле которой ладная, округлая Стефани теряла очертания и смутно виделась громоздкой. Фредерика была в длинной белой сорочке с пышными рукавами и большой ажурной кокеткой, продернутой по краю черной ленточкой. Ей нравилось представлять, что сорочка струится с ее плеч потоками тонкого батиста. Но то был не батист, а нейлон — кроме него да вульгарно-блескучего ацетатного шелка, ничего нельзя было добыть ни в Блесфорде, ни в Калверли. Нейлон никуда не струился, а облипал ее длинные, тонкие, суставчатые конечности и вдобавок неприятно скользил. В одежде Фредерику прельщал не сам предмет, а некий платоновский идеал его, посещавший, вероятно, и создателей тех дешевых подделок, что были ей по карману. Будь у нее деньги, приложилось бы к ним и хваткое йоркширское чутье на добротную ткань. Но денег не было, а быть практичной в вопросе вторых сортов она отказывалась.

Говорили об Александре, о себе, о жизни. В любви к нему сестры были не соперницами, а скорей сообщницами — возможно, потому, что каждая на свой лад считала это дело безнадежным. Во Фредерикином случае безнадежность мнилась исключительно временной: Александр просто пока не разглядел ее интеллектуальных и телесных великолепий под гнусной кожурой формы и обычаев Блесфордской средней школы для девочек.

У Стефани безнадежность была другая, трудная. На глазах у Александра она за пять лет из подростка превратилась в женщину, а он ни разу толком не вгляделся в нее. Никаких не было оснований надеяться, что внезапно он прозреет. Ей нравилось думать о нем далеком, чистом, неприкосновенном. Эту часть его образа сестры лелеяли вместе, уточняли и достраивали в беседах — вот и еще причина их странному согласию. В Александре сошлось все то, чего они не имели, чего желали и боялись никогда в жизни не отведать: творчество — вместо критики его, мужская свобода странствий — вместо женской провинциальной оседлости, небрежное искусство жить, обещание столичного блеска. На долгие праздники Александр уезжал за границу. Имел друзей среди актеров, лондонских и оксфордских профессоров. В отличие от прочих учителей, безвылазно сидевших в школе, в конце каждого семестра он устремлялся в более цивилизованные края. Известное дело, что женитьба для учителей неблагоприятна, а для жен их и вовсе пагубна. Любя Александра, сестры боялись, что, полюбив их — или полюбив вообще, — он будет несчастен. Сегодняшний их разговор лишь с большей страстью повторял разговоры прошлые.

— Он сегодня был такой красивый.

— И с таким достоинством вытерпел все эти вопли. Он всегда держится достойно.

— Недолго ему терпеть. Он уедет. Ох, Стеф, он уедет, а мы останемся в этом кошмаре.

— Вероятней всего. Он, наверно, только и ждал, чтобы спокойно закончить пьесу.

— Вот с тобой он говорит: как пишет, как нужно писать. А со мной нет. Я его раздражаю. И не хочу, а все равно раздражаю...

— Что, если он действительно написал большую вещь?

— Быть способным на большое — и знать это. Можешь себе представить?

— Нет. Нет, не могу. Это страшное что-то.

— А Шекспир, Стеф... Шекспир не мог не знать, что он другой, чем все...

— Александр — не Шекспир.

— Это пока неизвестно.

— Просто я так думаю. И Шекспир мог не знать.

— Должен был.

В глубине души Фредерика думала, что это ужасно тяжело — жить, ежеминутно ощущая в себе силу и диапазон Фредерики Поттер, особенно если не решила пока, куда их применить. Преимущество Александра бесспорно, но все ли там дело в силе? С другой стороны...

— Твой курат, Стеф, прямо неистовый муж какой-то.

— Да, до ужаса. И он вовсе не мой... Ты бы видела, как он работает!

— Не понимаю, почему большинство просто сидит в своем болоте, и все. Я ни за что не стану.

— Ты — нет.

— А ты почему не уедешь отсюда, Стеф? Ты-то могла бы.

— Уеду, наверное. Мне просто нужно немного собраться с мыслями.

Она склонилась к котятам, не желая пока вдумываться в вопрос сестры.

— Иди спать, Фредерика. Мне всю ночь еще сидеть, я пока капельку вздремну. Иди спать.

Купить книгу можно по ссылке