Продюсер Леонид Бурлаков: У меня до сих пор сохранилась вера в то, что у нашего человека хороший вкус

Ваш первый продюсерский опыт был связан с группой «Мумий Тролль» или вы занимались какими-то группами и до этого?

Я бы сказал, что первый продюсерский опыт — это Земфира*. А с «Мумий Троллем» мы дружили, я никогда не называл себя их продюсером. В 1982 году мы даже репетировали вместе. Тогда я понял, что лучше мне не становиться музыкантом. В течение недели мы играли у Ильи Лагутенко, а по выходным ездили записываться к одному человеку, у которого был магнитофон «Электроника». И вот мы приезжаем в первую неделю, он говорит: «Все хорошо, только клавишник у вас кривоватый». Во вторую неделю приехали, он говорит: «Все звучит отлично, только с басом какая-то беда». В третью неделю: «Все замечательно, но барабанщик лажает». И после этого, помню, вся группа поворачивается ко мне и говорит: «Леня, прости, мы тебя уже везде попробовали». С тех пор у меня началась продюсерская работа: я нашел старинную драм-машину Sanyo, с которой ходил на репетиции и включал ее. И ритм стал идеально ровным. 

А это продюсерская работа — вникать в технические детали, инструменты покупать? 

Конечно. Я, работая с разными группами, постоянно думал, как примочку гитаристу купить или хороший рабочий барабан ударнику поставить. Я и оформлением пластинок очень люблю заниматься — у меня более семи тысяч пластинок в коллекции. 

Расскажите про вашу судьбоносную встречу с Ильей Лагутенко в феврале 1996 года в Москве, после которой было принято решение возродить «Мумий Тролль». В то время он жил между Китаем и Лондоном и совершенно не собирался возвращаться в музыку. Как вы его убедили?

У него были свежи воспоминания об СССР: он, видимо, думал, что тут выжженное поле, ничего нет, никакой музыки. А между тем здесь как раз кипела жизнь: у меня в то время был магазин во Владивостоке, где мы продавали по 300 компактов в день, была точка на Горбушке. Да и с концертами был порядок: приезжали Ник Кейв, Smashing Pumpkins, Марк Алмонд дал в Парке Горького потрясающий концерт. И я стал водить Илью по складам оптовиков, показывать, что они издают: когда он увидел на пиратском складе CD Land 3000 компактов альбома Pulp — Different Class, то понял, что тут есть аудитория и даже пираты стали в модной музыке разбираться. Pulp, кстати, шел очень плохо — не удивлюсь, если они этот тираж так и не распродали. Но на Илью это произвело сильнейшее впечатление, и уже через несколько месяцев после этой встречи, в апреле 1996-го он прислал мне первую кассету.

И вам показалось, что это, как сейчас говорят, зайдет?

Да, мне безумно понравилось. Это было не похоже ни на что из того, что тогда слушали: ни на «Наутилус», ни на «Хару Мамбуру» «Ногу свело!», ни на «Аквариум». А для меня как для меломана это очень важно — чтобы группа, которой я занимаюсь, была ни на что не похожа. 

Во что обошлась запись «Морской» в Лондоне?

22 тысячи долларов. Восемь я достал из собственных сбережений, еще столько же из оборота моего магазина дисков во Владивостоке. Шесть тысяч заняла мне моя мама — она работала в Дальневосточном пароходстве и собирала по 200–300 долларов у кого могла. К тому времени она проработала там уже 30 лет, ей все доверяли. 

Альбом звучал революционно, но в Москве он оказался не особо нужен. И вы якобы стали писать на кассетах номера телефонов радиостанций и раздавать альбом с просьбой, чтобы люди звонили и заказывали песни. Это правда?

Почти так и было. Я купил справочник Intermedia, где были номера телефонов редакций радио и даже мобильные каких-то людей из индустрии. У меня остался блокнотик с именами тех, кому я посылал записи и что они отвечали. Кто-то из них до сих пор в строю и считает, что именно он открыл «Мумий Тролль». Но мы-то все помним…

Как вы стали работать с Земфирой*? Вы получили кассету от девушки из Уфы и она вас сразила наповал?

Кассету мне передала Юлия Бурулева, сейчас очень крутой фотограф, она снимала для Vogue и других изданий. И я, помню, поставил ее, слушаю первую песню «–140», думаю: «Что за Лайма Вайкуле?» Слушаю вторую, «Снег», думаю: «Что за Пугачева?» Потом слушаю «Скандал» и думаю: «Это же Агузарова». И тут понимаю, что я никому не известную девочку сравниваю с тремя великими, очень успешными певицами. Конечно, меня это зацепило. На кассете был телефон, но дозвонился я не сразу, только через несколько месяцев. Ну а потом мы встретились в Москве.

Какие были первые впечатления?

Пока я не знал, как она выглядит, мне казалось, что это взрослый человек — у нее уже тогда были взрослые тексты, взрослые мысли. Так что в воображении она представлялась женщиной 40+, с длинными волосами. Когда мы созванивались, я не спрашивал, сколько ей лет — неудобно было. Ждал такую зрелую уже женщину. И вот август, я сижу у памятника Пушкину, солнышко светит, и тут голос: «Привет, это я, Земфира*!» И я поднимаю голову и вижу, что это такой воробушек в кепке, лет девятнадцати, ну совершенный еще ребенок, взъерошенный. Помню, что она с первых минут была настроена обороняться: она уже в этот приезд успела поругаться и с промоутером Игорем Тонких, и с продюсером Дмитрием Гройсманом, и с кем только не. Дальше я какое-то время занимался только Земфирой*: все бросил, поссорился с «Мумий Троллем» на целый год. Это же был кризис 1998-го, люди из окон выбрасывались, а я опять в какого-то непонятного артиста деньги вкладываю. Многие на меня обиделись.

Почему вы решили, что она выстрелит? Это то, что называется «чуйка»?

Наверное. Я никогда не думаю, выстрелит артист или нет. Есть какое-то ощущение долга: «Я должен это сделать». Если оно появляется, я уже не могу остановиться и прошу небеса, чтобы все, что есть вокруг, помогало мне в этом деле. Потому что, ну что я один могу — только вам рассказать о чем-то, что мне дорого… Если эта музыка важна для меня и я верю, что она важна для других, мне очень хочется этим поделиться, это единственный стимул. Наверное, поэтому меня нет в журнале Forbes: я в постоянном поиске новых артистов. Получилось с одним — ищем нового.

С чем вы связываете такой оглушительный успех первого альбома Земфиры*?

Мне кажется, это был крик отчаяния, который резонировал с атмосферой 1998 года. Люди реально сходили с ума, царил хаос. Надо было крикнуть в воздух — и Земфира* как будто помогла людям это сделать. С одной стороны, ее можно было увидеть в дорогом клубе, с другой — услышать на рынке в Переделкине. Я сам помню, как из разбитых «Жигулей» на этом рынке звучали «Ромашки». У меня до сих пор сохранилась вера в то, что у нашего человека хороший вкус.

Вы часто ошибались в выборе артистов?

Бывает, без этого в нашем деле никак. Я как-то подсчитал, что за всю свою жизнь потерял порядка $420 000. Для конца девяностых и начала нулевых — очень приличные деньги. Из тех, с кем не получилось, очень переживаю за Луку — была такая певица Анна Лукоянова, звезда мюзиклов «Мамма Миа» и «Зорро». Середина нулевых — это эпоха мюзиклов, у них был невероятный успех. Мне попала запись, где она пела песни под гитару, мне очень понравилось, мы выпустили потрясающую пластинку «Белый голос». Но, видимо, у Луки было недостаточно желания делать сольную карьеру, она хотела остаться артисткой мюзиклов, а песни под гитару исполнять как хобби. А я тогда был недостаточно опытным, не понял этого сразу. Поэтому, когда ко мне обратилась Таис Логвиненко в 14 лет, я ей сказал: «Сначала получи какое-нибудь высшее музыкальное образование, потом я буду подписывать договор». Потому что подпишешь контракт сразу — а музыкант потом в юристы подастся или куда-то еще.

Как вы узнали о Таис? 

Изначально она послала мне на ящик для демок письмо и песню под названием «Я не буду тобою забыта» — ей было тогда лет 14. На это письмо я не ответил, но она не растерялась и послала еще одну песню «Мантра». Я подумал: ничего себе, уже знает про мантры, умная, что ли? Но окончательно меня убедила ее песня, которую я случайно нашел на YouTube. Она называлась «Свобода», и у нее было больше миллиона просмотров — для 2013 года невероятные цифры. Эта песня мне навеяла воспоминания о лучшей советской музыке, и выяснилось, что это резонирует не только со мной. 

Когда я впервые услышал tAISh, мне показалось, что это взрослая музыка для взрослых людей. На ваш взгляд, это так?

Моя шестнадцатилетняя дочь с этим бы поспорила. У нас был уговор, что она никому в школе не рассказывает, что папа работает продюсером. И она как-то раз приходит с глазами по семь копеек и говорит: «Представляешь, у нас самая популярная песня в классе — песня “ɅOVИ”». Она действительно популярна среди подростков, зацепила аудиторию от 16 до 35: сейчас у нее больше 10 миллионов прослушиваний на стримингах. 

У tAISh уже есть хиты, которые пока не услышала большая аудитория, или они еще впереди?

У первого альбома был умеренный успех, но взрыва не было. Рост на стримингах начался с песни «Мы не предатели». Потом как раз вышла очень успешная песня “ɅOVИ”. По сути, это уже очень неплохие доходы, можно безо всяких выступлений выпускать дальше песни и нормально жить. Но Таис — это человек, который рвется на сцену, не может без нее.

А вы в принципе видите «потолок» того или иного артиста? Можете угадать, кто останется на уровне небольшого клуба, а кто соберет арену вроде «Лужников»?

Я всегда стараюсь мыслить масштабно. Как сказал кто-то из великих: «Требуй максимального, получишь необходимое». То есть если я мечтаю, чтобы tAISh собрали «Лужники», то сейчас надо сделать «Известия Hall». Но когда я начинаю работать с артистом, никогда не думаю о конечном успехе. У меня задача простая: я слышу песню, которая сводит меня с ума, и хочу поскорее показать ее людям. 

Как вам, в целом, сегодняшняя музыка?

То, что происходит на Западе, мне нравится. Выходит масса интересных вещей: например, последний альбом Питера Гэбриела великолепный совершенно. Что касается России, то мне кажется, что у нас до сих пор не хватает хороших продюсеров: есть масса классных исполнителей, но материал очень часто сырой. Я помню, одно время журнал «Афиша» декларировал, что больше никакие продюсеры не нужны. Ну и вот что из этого вышло. Возьмем, например, группу OQJAV — Вадик Королев вроде талантливый парень, но пишет какую-то, извините, хрень. Для меня это переписывание стихов Веры Полозковой. При этом первый альбом, над которым я с ними работал, был очень хорошим. 

Вы согласны с известной максимой о том, что с продюсером или без продюсера — талант всегда себе путь пробьет. Состоялись бы без вас ваши артисты?

Я отвечу так: в каждом городе есть свой «Мумий Тролль» и своя Земфира*, единственная проблема — мало Бурлаковых. А если серьезно, то Земфира*, конечно, состоялась бы и без меня: ее жажда жизни, творчества и реализации гораздо больше, чем у всех нас, вместе взятых. И она никогда не остановится в развитии. У Лагутенко бы точно ничего не получилось: когда мы встретились в 1996-м, он уже уходил из музыки, занимался совершенно иными вещами. «Братья Грим» в тот момент, когда мы начали сотрудничать, тоже оставили большие надежды и все больше играли каверы. Что касается Таис, то она бы состоялась как автор-исполнитель, но группы с такими музыкантами (сейчас в tAISh играет, например, басист «Мумий Тролля» Евгений Сдвиг Звиденный) у нее бы не было.

* Минюст России внес певицу Земфиру в реестр иноагентов.

Беседовал Егор Антощенко