Издательство: «Дом историй»

Сегодня ей не было страшно. То ли подействовала магия, то ли вышла на первый план та, вторая Даша, мечтающая, смеющаяся, точно знающая, что все будет ровно так, как ей надо. Никите эта Даша, разумеется, нравилась больше, и потому выпускать ее слишком часто не хотелось. Неинтересно, когда тебя любят — такую, на самых высоких оборотах. Неинтересно, но иногда лучше так, чем сидеть и страдать.

И все получилось. Никита сегодня пришел — не смотрел на нее, конечно, но делал это так

естественно, без нарочитой обиженности. Просто будто бы его взгляд всегда перебегал на что-то более интересное. Не придерешься.

Даша ухмыльнулась и во время очередной паузы предложила:

— А давайте в «правду или действие»? Сто лет не играли.

Действительно, расцвет игры пришелся на Дашин десятый класс. Они с подростковой жестокостью препарировали души друг друга: для чего ты живешь, за что умрешь, что думаешь о смерти — такие вопросы. Но постепенно (и при этом слишком быстро) весь интерес перетек исключительно в амурную сферу, и через несколько повторений что шокирующая правда, что остроумные способы не отвечать всем наскучили.

В целом и сейчас им вряд ли будет интересно. Но магия сработала, ребята закивали, и тогда Никита впервые посмотрел Даше прямо в глаза. Она очень постаралась не измениться в лице и подтолкнула в центр кружка стеклянную пивную бутылку.

— Какую суперспособность ты выберешь?

— Что ты тогда на выпускном мне сказать хотел?

— За какой поступок больше всего стыдишься?

— Расскажи о самых важных тебе людях цепочкой тегов!

Становилось темней и отчего-то жарче, хотя сегодня особо не пили. Бутылка крутилась, показывая то на одного, то на другого, а Даше становилось все ярче, все страшней — и все приятней.

— О, Дашка. Правда или действие?

— Правда.

— Ладно. — Гришка вытер о джинсы ладони и смешно нахмурил лоб. — Ну, например, вот: ты была в меня влюблена когда-нибудь? 

— В шестом классе пару недель после субботника. — Даша бросила короткую улыбку,

адресованную даже не самому Гришке, а тому лохматому долговязому мальчику с грязью на переносице, навсегда растворившемуся во времени, и без паузы выдохнула: — Никита. Правда или действие? — Крутить бутылку она не стала, просто развернула ее прямо на Никиту.

Кто-то восторженно охнул. Никита не отвечал, смотрел, чуть нахмурившись, на горлышко.

— Действие.

Показалось или он слегка улыбнулся?

— Прости меня.

Повисла длинная пауза.

— Ну, строго говоря, это не совсем корректное задание, нельзя требовать чувств, нет? — пробубнил кто-то, вроде бы Ваня.

Даша невольно поморщилась, но потом снова впилась взглядом в лицо Никиты. Тот словно бы что-то мысленно просчитывал.

— Хорошо, — проговорил он наконец. — А задание-то в чем?

Ого, даже так.

— Иди сейчас со мной, и до конца вечера ты не можешь от меня уйти. — Максимально глупая формулировка, но почему-то Даша чувствовала, что надо именно так.

Кто-то присвистнул. Не обращая внимания на происходящее вокруг, Даша поднялась и зашагала к дороге. Тишина за спиной нервировала. Вообще-то было бы вполне в духе Никиты пожать плечами и остаться на месте. Ну, она же не попросила прямо, да? Но уже у самой дороги Даша расслышала шуршание гравия за спиной, и от улыбки сразу заболели щеки. Получилось!

Она замедлила шаг, подождала, когда Никита поравняется с ней, и кивнула в нужную сторону.

— Хочу показать тебе кое-что. Мне в детстве очень нравилось.

— Хорошо.

Она зачем-то соврала про детство. Ей нравилось и сейчас — то, как говорили на своем языке обшарпанные стены, как хрустело под ногами стекло, как из-за угла выглядывало что-то. Но эта маленькая ложь словно сложила воедино двух Даш — ту, что нравилась Никите, и настоящую.

— Сюда. — Даша нырнула в незаметный проем, дышащий чернотой и холодом.

Никита помедлил, вглядываясь во мрак, вроде бы даже слегка склонил голову — и вошел.

Старый завод не работал, кажется, никогда. Мама говорила, что Даша все путает, что ее, совсем крошку, водили гулять по соседней дороге, и тогда тут кипела жизнь, но это просто не могло быть правдой. Здание не может прийти в такой упадок за пятнадцать лет. Или может?

Когда-то давно тут тусовались наркоманы — или это тоже была городская байка. Еще — художники. Бандиты. Просто дети того десятилетия, превратившиеся уже в скучных взрослых, мертвых внутри. Здесь на стенах осталась память о них: рисунки, надписи, отпечатки — когда краски, а когда и крови.

Глупости. От крови ничего бы уже не осталось. Органическая субстанция, быстрый период распада.

Даша прижала ладонь к неясному багровому отпечатку и обернулась к Никите. Тот стоял,

запрокинув голову, и словно бы впитывал завод всем собой — каждый звук, каждую смазанную надпись и кусок кирпича.

— Что здесь производили? — спросил он наконец.

Ложки. Вилки. Ножи. Даша окинула заброшенное помещение долгим взглядом и улыбнулась.

— Магию.

— Темную, — кивнул Никита и вдруг улыбнулся в ответ. — Спасибо.

На щеки словно плеснули кипятком, и Даша почувствовала, что поднимается к обшарпанному потолку, словно воздушный шарик. Как же Никита невозможно улыбался. Каким красивым был сейчас, счастливый, без сотни заточенных ножей и панцирей между ними.

— Если что-то нарисовать на стене... — начала было Даша, и Никита подхватил:

— ...он тебя поймет и попробует что-то с этим сделать.

— Ага.

Рядом с ними как раз оставался практически чистый серый кусок бетона, немного крошащийся, но будто бы приглашающий — поговори со мной. Даша достала из рюкзака черный маркер, щелкнула колпачком и подошла ближе. Химический запах растворителя отлично вписывался в окружающую действительность. «Жить», — написала Даша и нарисовала маленькую птичку. Не оглядываясь, протянула маркер Никите.

— Самое простое и самое сложное, да? — Его голос звучал словно бы издалека.

Даша пожала плечами, проводив глазами быструю серую молнию у противоположной стены, — логично, тут есть крысы, но они же боятся людей.

Людей. Она вздрогнула и посмотрела в лицо Никиты. Тот продолжал улыбаться, счастливый, словно бы помолодевший, и от этой его незнакомой солнечной стороны становилось спокойней.

— Можно? — Никита протянул руку, и Даша, поколебавшись, кивнула и вложила пальцы в его ладонь.

Никита помолчал, будто прислушиваясь к чему-то потустороннему, а потом быстрым плавным движением закатал рукав ее рубашки. Мгновение — и на чистой, слишком чистой для этого помещения коже появился первый уверенный штрих. Потом второй. Никита рисовал словно бы абсолютно не связанные друг с другом линии, но постепенно из них проявлялся рисунок. Затаив дыхание, Даша смотрела, как разрастается на ее предплечье импровизированная «татуировка». Девушка? Какое-то животное? Или и вовсе надпись, ребус, который нужно разгадать?

Наконец, Никита закончил и отступил назад. Даша осторожно провела пальцами по линиям и, лишь когда движение закончилось, поняла, что же это такое. Русалка.