Издательство: «Азбука-Аттикус»

Борис Прокудин:

«Старосветские помещики» — удивительная повесть. С одной стороны, это история старичка и старушки, которые только и делают, что едят. А с другой — один из самых пронзительных рассказов о любви в русской литературе. Гоголю удалось написать великую любовную историю без признаний и горячих поцелуев. Даже романтическое слово «любовь» он заменил скучным словом «привычка». Но совершенно невозможно сдержать слез, читая об этих старичках.

Есть писатели в мировой литературе, которые рассказали нам о местах предельно далеких от рая: Оруэлл, Кафка, Камю. А Гоголь, напротив, в «Старосветских помещиках» показал место, близкое к раю. Но к несчастью, оно оказалось беззащитным перед вторжением внешних грубых сил.

Сначала мы расскажем, как старички создали вокруг себя поле абсолютной любви, а потом — об утрате любимого человека и потере земного рая.

Филипп Жевлаков:

Старость ведь и правда находится близко к раю, если подумать. Я говорю не о приближающейся смерти, но о покое, который приходит вместе с возрастом. Нас замедляет сама природа. Наступает время, когда остается только практиковать созерцательную мудрость и переосмысление прожитой жизни. Хочется верить, что люди, которые вели достойную жизнь, встречают старость с удовольствием, вкусно и без боли.

Жизнь поблизости от рая

Борис Прокудин:

Начинается рассказ с описания места, где живут старички. Это маленькое имение в отдаленной малороссийской деревне. Низенький домик с галереей, за ним ряды фруктовых деревьев: вишни, сливы. На дворе — вечное лето. Ходят гуси с гусятами, на заборе висят связки сушеных груш и яблок, проветриваются ковры, рядом стоит воз с дынями. Под яблоней разложен огонь, а над ним на треножнике таз, в котором булькает варенье. Под другим деревом — самогонный аппарат. У крыльца дома дремлют флегматичные барбосы. В общем, полный покой, довольство и уединение. Как и в Обломовке у Гончарова, старосветские помещики Гоголя живут совершенно изолированно от внешнего мира.

Ни одно желание не перелетает за частокол, окружающий небольшой дворик.

Потом мы знакомимся с обитателями этого места: с Афанасием Ивановичем Товстогубом шестидесяти лет и с его женой, Пульхерией Ивановной, пятидесяти пяти лет. Афанасий Иванович, по описаниям, был человеком высокого роста, поэтому сидел всегда согнувшись, и почти постоянно улыбался. Пульхерия Ивановна была несколько «сурьезна», как пишет Гоголь, «почти никогда не смеялась; но на лице и в глазах ее было написано столько доброты, столько готовности угостить вас всем, что было у них лучшего, что вы, верно, нашли бы улыбку уже чересчур приторною для ее доброго лица».

У Товстогубых никогда не было детей, поэтому весь запас нежности и заботы как будто перешел на них самих. Они никогда не говорили друг другу «ты». «Это вы продавили стул, Афанасий Иванович?» — «Ничего, не сердитесь, Пульхерия Ивановна: это я».

Мы узнаеем, что когда-то давно Афанасий Иванович был бравым офицером, дослужился до майора. И даже как-то ловко увез из родного дома Пульхерию Ивановну, которую родители не хотели за него отдавать. Но об этом старички уже не помнили, так это было давно.

И если спросить, чем вообще занимаются старосветские помещики, то придется ответить так: они едят. Их основная забота — это еда и кухня.

Вот как проходит день Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны.

Оба старичка, по старинному обычаю старосветских помещиков, очень любили покушать. Как только занималась заря (они всегда вставали рано) и как только двери заводили свой разноголосый концерт, они уже сидели за столиком и пили кофе.

〈...〉

После этого Афанасий Иванович возвращался в покои и говорил, приблизившись к Пульхерии Ивановне:

— А что, Пульхерия Ивановна, может быть, пора закусить чего-нибудь?

— Чего же бы теперь, Афанасий Иванович, закусить? разве коржиков с салом, или пирожков с маком, или, может быть, рыжиков соленых?

— Пожалуй, хоть и рыжиков или пирожков, — отвечал Афанасий Иванович, и на столе вдруг являлась скатерть с пирожками и рыжиками.

За час до обеда Афанасий Иванович закушивал снова, выпивал старинную серебряную чарку водки, заедал грибками, разными сушеными рыбками и прочим. Обедать садились в двенадцать часов.

〈...〉

После обеда Афанасий Иванович шел отдохнуть один часик, после чего Пульхерия Ивановна приносила разрезанный арбуз…

〈...〉

Немного погодя он посылал за Пульхерией Ивановной или сам отправлялся к ней и говорил:

— Чего бы такого поесть мне, Пульхерия Ивановна?

— Чего же бы такого? — говорила Пульхерия Ивановна. — Разве я пойду скажу, чтобы вам принесли вареников с ягодами, которых приказала я нарочно для вас оставить?

— И то добре, — отвечал Афанасий Иванович.— Или, может быть, вы съели бы киселику?— И то хорошо, — отвечал Афанасий Иванович. После чего все это немедленно было приносимо и, как водится, съедаемо.

Перед ужином Афанасий Иванович еще кое-чего закушивал. В половине десятого садились ужинать.

После ужина тотчас отправлялись опять спать, и всеобщая тишина водворялась в этом деятельном и вместе спокойном уголке.

〈...〉

Иногда Афанасий Иванович, ходя по комнате ночью, стонал. Тогда Пульхерия Ивановна спрашивала:

— Чего вы стонете, Афанасий Иванович?

— Бог его знает, Пульхерия Ивановна, так, как будто немного живот болит, — говорил Афанасий Иванович.

— А не лучше ли вам чего-нибудь съесть, Афанасий Иванович?

— Не знаю, будет ли оно хорошо, Пульхерия Ивановна! впрочем, чего ж бы такого съесть?

— Кислого молочка или жиденького узвару с сушеными грушами.

— Пожалуй, разве так только, попробовать, — говорил Афанасий Иванович.

Сонная девка отправлялась рыться по шкапам, и Афанасий Иванович съедал тарелочку; после чего он обыкновенно говорил:

— Теперь так как будто сделалось легче.

И правда, на первый взгляд перед нами люди, которые только едят, пьют и спят. Когда повесть «Старосветские помещики» прочитал прогрессивный критик Виссарион Белинский, он был почти в ярости, насколько примитивной жизнью живут ее герои, насколько ограниченны их интересы. «Пародия на человечество!» — возмущался он.

Раньше у Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны была какая-то жизнь во внешнем мире. Мы можем только догадываться какая. Но вот они оказались в своем райском имении, на этом солнечном островке, и прошлое отлетело прочь.

Все воспоминания о суете — поблекли. И если поверить, что место это и впрямь находится поблизости от рая, то их сосредоточенность на еде становится понятной. Рай всегда рисуется как место изобилия, как сад плодоносящих деревьев. Там нет страстей и зла, только любовь и довольство. В раю Адама и Евы не было железных дорог, библиотек и театров. И если бы они захотели что-то обсудить, им бы пришлось обсуждать не книги, а еду, дарить друг другу апельсины и цветы.

Гоголь на каждом шагу сравнивает «примитивную» жизнь старичков с жизнью современного цивилизованного городского мира, и сравнение всегда оказывается в пользу старосветских помещиков, несмотря на то что интересы их сильно ограниченны. Почему так?

Потому что обитатели столичных городов, с точки зрения Гоголя, эгоистичны; они пытаются стать успешными и богатыми, вести продуктивный образ жизни. И поэтому вступают в коммуникацию с другими, прежде всего преследуя свои цели, для пользы дела; а сам человек, с которым они разговаривают, им не очень интересен.

А вот старички, не занятые вроде как ничем, кроме еды, обладают неисчерпаемым запасом интереса к людям, запасом внимания и доброты. Когда к ним приходят гости, а это любимое для них время, они их слушают и угощают искренно, без расчета. «Я любил бывать у них, — пишет Гоголь-рассказчик, — и хотя объедался страшным образом, как и все гостившие у них, хотя мне это было очень вредно, однако ж я всегда бывал рад к ним ехать».

Читая все это, нельзя до конца понять, заслуживает жизнь старичков уважения или, скорее, иронии.

Филипп Жевлаков:

Я хочу обратить внимание на то, что Афанасий Иванович — офицер. Мы также можем предположить, что он приключенец и авантюрист, потому что выкрал свою жену, когда ее родня была против. И Пульхерия Ивановна, как мне кажется, не менее авантюрна, раз согласилась на похищение во имя любви. Я думаю, они вели волнующую жизнь, а на склоне лет им осталось только наслаждаться обществом друг друга, кушать и получать удовольствие. И тут волей-неволей задумаешься: а где же дети? Где внуки? Если у старичков столько любви, где же ее продолжение? Возможно, они не могли иметь детей, но, несмотря на это, остались вместе.

Образ этой пожилой пары, их отношения похожи на жизнь молодых влюбленных. Находясь с любимым человеком, мы чувствуем, как уровень счастья и удовлетворения подскакивает до небес. Нам хочется максимально долго поддерживать это состояние, не отвлекаясь ни на что другое. Мы чувствуем себя в безопасности, находимся здесь и сейчас, а значит, меньше тревожимся (спасибо, окситоцин и эндорфин).

«Как обрести вечную молодость в любви, а в старости зарифмовать ее с едой?» — может быть, это и есть мистическая тайна повести Гоголя.