Наталья Илишкина: «Улан Далай. Степная сага»

Джангарчи поставил кибитку у подножия кургана. Вокруг большого костра уже собрались мужчины. Издалека видны были высокие квадраты шапок, какие носили старики.

— Стариков много! — обрадовался старший дядя. — Не может джангарчи их не уважить! Вдруг им уже умирать скоро, и это последний раз, когда они сказание послушать могут?

Тут дядья увидели знакомых из своего хотона. Те сидели в первом к костру круге — похоже, давно караулили. Подвинулись, пригласили сесть рядом.

— Что, будет исполнение? — почти шепотом спросил старший из дядьев у своего соседа.

— Ждем. Молится джангарчи, просит у неба знака, — так же тихо ответил сосед.

— Идет, идет! — пронесся по рядам шепот.

Полог кибитки откинулся и оттуда вышел великан с широченными плечами, у которого грудь и живот составляли одно целое. Домбра в его руках казалась детской игрушкой. Кто-то постелил у костра белую кошму и поставил чашку с дымящейся джомбой. Великан сел на кошму, подобрал под себя ноги, неспешно выхлебал чай, поднял обе руки к небу. Слушатели сложили ладони бутоном. Баатр повторил жест за взрослыми и закрыл глаза…

И вдруг он услышал звук.

Казалось, землю разорвало и это из ее нутра доносится гул.

«Это было в начале времен, в стародавний век золотой…. У Баатра задрожали кишки и позвоночник, по спине забегали мурашки. Как человек извлекает из себя такой зык? Баатр приподнялся, встал на колени и смотрел сказителю прямо в рот. Так и стоял столбиком, как суслик в дозоре, не помня ни себя, ни времени. А джангарчи бил без устали по струнам, и этот бесконечный звук, похожий на топот коня, бегущего рысью по окаменевшей августовской степи, обессиливал и обездвиживал.

Пел джангарчи про мальчика-сироту, который в три года разрушил ворота трех крепостей, в шесть — покорил владельца золотой башни, а потом женился на красавице, дочери владыки бескрайней степи, — и слезы катились из глаз Баатра от ощущения собственной ничтожности. Вот, ему уже скоро десять зим будет, а он никого не завоевал и ни на ком не женился, и денег у него — всего две маленькие монеты на счастье… Баатр украдкой посмотрел на отца. Отец тоже плакал. И дядья плакали. Может, оттого, что дожили до взрослого возраста и всё еще не разрушили ни одних ворот?

Пел джангарчи про заповедную страну, где посчастливилось родиться мальчику Джангру, где не было ни холода, ни зноя, но вдоволь прохладной воды, где люди были вечно молоды, а кони скакали быстрее ветра. Повезло мальчику Джангру родиться в такой стране, хоть и стал он там сиротой, бедняга, съел его родителей злой мангус.

Злобные чудовища-мангусы могут принести горе в любую страну, даже в страну вечного блаженства. Не зря мать их так боится, понял Баатр.

Пел джангарчи про дворец из кораллов и яхонтов, который мастера построили для Джангра. Получалось, что девятиярусный дворец богатыря в три раза выше Балдыр- хурула — вот какой огромный дворец!

Пел джангарчи про красавицу-жену, белозубую ханшу с алыми, как кровь, губами, прекрасную певунью, украшенную серебряными серьгами размером с шарики помета двухлетнего верблюжонка — вот какие тяжелые серьги!

Пел джангарчи про двенадцать могучих богатырей, что окружали Джангра, и был среди них и музыкант, и предсказатель, и силач, и храбрец... Шесть тысяч шестьдесят богатырей сидели кругами вокруг Джангра, пировали, пили арьку. (Баатр не знал, сколько это — шесть тысяч шестьдесят, но понимал, что очень много.) И пировали богатыри так долго, что не только лица, но и глотки у них покраснели… А у отца и дядей тоже глотки от арьки краснеют или нет, сгорал от любопытства Баатр. Теперь они сидели протрезвевшие, неподвижные, с открытыми ртами, и только на их лбах, несмотря на ночную прохладу, выступали капли пота.

Желтые полчища силачей

Стали кичиться силой своей,

Озираться стали вокруг,

Вопрошая соседний круг:

Ужели сражений для славы нет?

Сайгаков — и тех для облавы нет?

Ужели для боя державы нет?

Врага для расправы нет?. —

так закончил песнь джангарчи, опустил домбру и замер, закрыв глаза.

«Всех победил Белый царь», — вспомнил Баатр слова отца. Но Бембе вот упражняется, надеется, что на его веку найдется держава для боя и враги для расправы.

— Это всё? — спросил Баатр у отца.

— Нет, это только вступление.

— А почему он замолчал?

— Молится.

— Отец, а страна Бумба в верхней стороне или в нижней?

— В нижней, там, где солнце встает.

— А кто-нибудь из нашего хотона бывал в Бумбе?

— Нет, сынок. Далеко от нас Бумба. Просто так в нее не попасть. Но туда можно переродиться — если накопить в этой жизни отваги и доблести, прослыть бесстрашным героем…

Джангарчи зашевелился, двинул по струнам рукой. Вновь пропел про пир шести тысяч богатырей, вновь богатыри стали озираться в поисках врагов, и великий Джангр вспомнил про мощного Бадмина-Улана, который пощадил его в давние годы, а теперь грозился согнать народ Бумбы с родной земли… И хоть озирались все шесть тысяч богатырей, но не нашлось во всей стране смельчаков кроме трех трехгодовалых мальчиков, которые вызвались доставить врага живым во дворец…

Замолк джангарчи, когда заалела заря, а юные храбрецы доставили великому властителю его давнего соперника.

Чувствовал Баатр, как громко стучит его сердце, как бьется кровь в кончиках пальцев, как искры пронзают занемевшие ноги. Баатр взглянул на отца, на дядьев — и не узнал их. Они вдруг распрямились, помолодели, морщины вокруг глаз и ртов разгладились. Казалось, они прямо сейчас готовы отправиться совершать подвиги, если б только великий Джангр или Белый царь указал им землю, где обитают враги.

Джангарчи сидел теперь неподвижно, словно прирос к кошме, которую заря окрасила в нежно-розовый цвет. Слушатели подходили к нему, желали долгих лет, сильного голоса, богатства и счастья, вручали подарки: табак, арьку, деньги. Джангарчи принимал подношения с легким наклоном головы. Отец и дядья тоже вручили джангарчи по монете, подвели Баатра. Лицо у Баатра пылало, язык горел, он так много хотел бы пожелать джангарчи, но не знал должных слов и молчал.

— А я для тебя пел, мальчик, ты понял? — вдруг сказал джангарчи.

Для него?! Баатр совсем смешался.

— Не забуду вашей милости! — пробормотал Баатр.

— Это честь для всей семьи! — восхитился отец. — Быть тебе, сынок, героем! — И рассыпался в благопожеланиях джангарчи.

А между тем край солнца показался из-за кургана, осветил пятицветные флажки с текстами молитв, ленточки и тряпицы, завязанные на шестах. И вдруг за спиной грянула музыка. Баатр слышал такую на праздник Зул, когда в хотон приезжали монахи-гелюнги, дудели в трубу, били в медные тарелки, звенели колокольчиками. Но сейчас звук был мощнее, значительнее, торжественнее. Баатр оглянулся. В лучах рассвета, теперь весь розовый, сиял Балдыр-хурул, и толпа народа, пешего и конного, собралась перед ним.

— Поспешим, служба начинается! — заторопил всех старший дядя.

У закутанного в белую овчину, украшенного лентами тополя их окликнул сидевший верхом на жеребце Бембе:

— Айда, Батырка, ко мне, лучше видно будет.

Отец помог Баатру взобраться на круп коня. Сквозь проем открытых дверей Баатр увидел золотое убранство храма. С двух сторон от фигуры Бурхана-бакши сидели монахи в бордовых одеждах и хором читали молитву. Баатру не терпелось рассказать старшему брату про джангарчи, но тут грянули медные тарелки, загудели трубы, затренькали колокольчики, и монахи стали выходить наружу, неся в руках чашки с кислым молоком-чигяном и пучки голубоцветной вербены.

— Кропить, кропить сейчас будут, — заволновался Бембе. — Хочу, чтобы на моего Лыска попало. Тогда победа в скачках точно будет за мной! С фланга зайдем! — И он решительно направил коня, огибая человеческий муравейник справа, покрикивая время от времени «Поберегись! Поберегись!».

Лыско они окропили. Монах так рьяно махнул в их сторону, что не только морда коня, но и новый бешмет Баатра оказался заляпан жирными пятнами. Баатр забоялся гнева матери, но Бембе его успокоил. И вправду, мать нисколько не рассердилась, а когда отец рассказал ей про джангарчи, даже прослезилась от радости.

Выпив на завтрак джомбы, семейство отправилось на ярмарку, оставив Бембе сторожить имущество — мать строго наказала ему не спать, народу пришлого в станице много, могут стащить котел или еще чего.

Отец был в хорошем расположении духа, купил матери и сестре по отрезу материи, себе — фунт хорошего табака, Бембе — фуражку с красным околышем, а Баатру — ножик в чехле из телячьей кожи. Потом зашли в деревянный ряд, и тут Баатр увидел домбру. Она лежала на телеге среди дудок и свистулек, пахла свежей стружкой и лаком и еще чем-то непонятным.

— Отец, а тех денег, что мне дядья вчера подарили, на домбру хватит? — спросил Баатр.

Отец рассмеялся.

— Нет, сынок, тех денег хватит только на счастье. — И добавил утешительно: — А домбру можно и самому сделать из липовой доски и конских жил. На доску тех денег хватит.

Домой Баатр ехал, крепко сжимая в руках будущую домбру, время от времени прикладываясь носом к спилу и вдыхая сладкий аромат дерева. Положить деревяшку в телегу вместе со свернутой кибиткой Баатр отказался — мало ли что…

Приобрести книгу можно по ссылке.