Никакой эротики и гуманизма. Что нужно знать о «Декамероне» и его авторе Джованни Боккаччо

Николаю Богомилову, Винсенту Молли, А. М. Джованни Боккаччо писал однажды поэту Гвидо Кавальканти: – Долго лежит у меня моя книжица о судьбах и позорных деяниях мужей знаменитых и дам – «De casibus virorum et feminarum illustrum». Я размышлял, кому бы из властей предержащих посвятить мое сочинение – и не находил достойных ни среди понтификов, ни среди правителей, потому что я вижу, как погрязли они в гнусном сладострастии, в насилии, в ненасытном любостяжании… И вот я и вспомнил о счастливых моих днях при дворе достойнейшего Робера Анжуйского И раздумался я о нем и вспомнил и о Марино Болгаро, чье прозвание Болгаро означало его происхождение от народа болгар, явившихся в италийские земли А я и не забывал об этом человеке… Я жил тогда в Неаполе Тогда еще я не разочаровался в женщинах еще питал иллюзии еще не написал для осужденья женщин трактат именованьем «Ворон»… Отец послал меня в Неаполь для обученья в банковской конторе сьера Барди Но мне было скучно разбираться в торговых и денежных делах Я молод был совсем еще юнец из провинции И вот я и завел себе сапожки с длинными загнутыми носками куртку с пышными рукавами перетянутую тонким ремешком из кожи дорогой и фетровую шапочку из-под которой завитые волосы ложились ровно на мои молодые щеки-яблоки Я научился отдавать изящные поклоны я играл на лютне я весело болтал по-французски Я веселился в молодой компании мы пели, танцевали, развлекались всячески мы катались на лодках зажигая вечерами разноцветные фонарики и бросали в море кожуру очищенных апельсинов и ели устриц, выжимая лимонный сок и пили много вина и много смеялись мы танцевали круговую, то взявшись за руки, то вскинув руки и каждый – каждая – кружась вокруг себя… Я вспоминал об этом веселье юном неподвластном никакой чуме когда писал Десятидневье радостных рассказов о сладости греха и сладком покаянье… Я был влюблен тогда в светловолосую красавицу Марию де Аквино прозванием Фьяметта – Огонек Я сам был яркобровый, большеглазый я нравился красивым знатным девушкам Фьяметта мне дала взаимную любовь Я, в сущности, был счастлив… Помнишь тот роскошный королевский замок – башни, арки, переходы, галереи, анфилады и балконы… В приемной дворца мне указали на Марино Болгаро Он подошел ко мне Кто я, – спросил Я поклонился… На нем было красное одеяние с черным капюшоном, откинутым на плечи мощные Марино – морской – было одно из его прозваний, потому что он был полководец и строитель кораблей и побеждал в морских сражениях… Италийское имя его было Niccolo… Но однажды он назвал мне свое древнее болгарское имя – Демирйан – Железная Душа… Он был отважный смелый мореход Он осаждал Тра́пани, он преследовал в водах Крита враждебные Неаполю генуэзские корабли он снаряжал королевские галеры Король неаполитаский Робер ценил его… Лихой охотник был Марино Болгаро… Вот он привстает в седле на стременах и простирает руку… Вперед! – и тень его, как мощный могучий камень… и мчатся кавалькадой в лесу король и придворные преследуя оленей… Прозвание Болгаро было память о таинственном союзе таинственных племен из этой странной Азии глубин явившихся и покоривших Италию и Францию едой, одеждой, музыкой, и странным новым христианством… как тот античный бык, что покорил Европу-деву… Я не назвал бы моего старшего друга красавцем… Повисшие усы Бородка – острый пучок волосков Лицо большое Раскосые глаза… Но мне нравилось, как он глядел перед собой, глаза прищурив сильно, веки сжав почти, глядел как будто вдаль, как будто видел он перед собой далекие пространства… Далекие-далекие, иные И я уже и верить был готов В его неведомые мне видения чудны́е Неведомых мне стран и городов, В луга безбрежные на Божьей солнечной ладони, Где ветер солнечный свободно шумно говорит, Где неоседланные дико бродят кони, И небо над безбрежною травой парит… Трава безбрежная колышется, как море, И побеждает волны моря в странном споре Под жестким взглядом друга моего… И вечерами холодными располагались после трапезы вольно у большого камина придворные и гости, кидали в рот горячие жареные каштаны marroni и запивали красным вином, молодым терпким и он рассказывал свои странные истории о далеких странах и странных премеждиях… О! Чудесный рассказчик он был Свои он излагал опасности пережитые так влекуще… Я тоже был горазд и сочинять канцоны, и разное рассказывать смешное, а также и печальное… Но он был старше, говорил он лучше… Я слушал и запоминал, и в комнате своей, за книжным аналоем записывал… Ему совсем было не жаль отдавать даром россыпи своих чудесных слов… Я не был таковым Я собирал слова, как пчелы собирают в соты мед, – по каплям драгоценным… Но вот однажды старший друг мой бросил на мою Фьяметту свой жестокий жесткий взгляд Глаза прищурив, жестко на красавицу он поглядел Красив он не был, нет, он был могуче толст, он даже страшным мог казаться… Но я не страх прочел в ее лице, а жажду жестокости мужской и боли женской Я ощутил, как жаждут ее душа и тело хлестанья плетью по ее прекрасной жаркой наготе… Я этого не мог ей дать, я с ним не мог равняться Я не происходил из рода диковинных пришельцев Я мягким был, как воск, изнеженным юнцом. Он был могучим воином каменным с железною душой. Он дал ей это… А дочь его Алессандрой звали в возраст невесты она вошла… И сначала я не понимал… как будто хотел ему отомстить… Но всё как будто… Да он бы меня убил, если бы я попытался соблазнить его дочь… И все же я забыл Марию… Марино Болгаро имел богатые владения на Искье Свадьбу дочери он справлял с королевской пышностью, хотя избрал ей мужем некоего Винченцо с острова Прочида, юношу из семьи достаточной, но не столь богатой, да и незнатной Его отец был славным лекарем, но и только. Однако сам жених был красивый кудрявый и одет по моде щегольской И еще недавно я и не смотрел на дочь Марино Болгаро Ведь она была ребенком, почти маленькой девочкой И вдруг превратилась в юную цветущую женщину Она была красива не так, как Мария, иначе… Лепесток розы – юное лицо Глаза отца, но не жестокий взгляд, а беззаботная доброта в ее лице и губы тонкие в загадочной улыбке Она с детства носила высокую шапку-колпак Однажды мой старший друг сказал мне, что знатные дамы его предков всегда носили такие уборы головы… А на свадьбе она была одета в платье дорогого шелка лиловое, расшитое узором из белых, тонких, как снежинки, цветков… И покрывало прозрачное легкое летело слегка с этой острой верхушки высокого убора головы за плечи юные, покатые узкие… И эта ее странная улыбка несуществующая и существующая, она есть и нет ее Эта улыбка доводила меня до ночного безумия… И на второй день свадьбы молодежь затеяла в саду бег наперегонки, а я сидел молча на дерновой скамье, притворяясь задумчивым. И вдруг она подбежала ко мне, запыхавшаяся, раскрасневшаяся, удерживая обеими руками приподнятый для быстроты бега подол свадебного платья… И попросила меня сочинить поэму или занимательный рассказ в честь ее сочетания браком… Я обещал… Она засмеялась нежно и побежала дальше… И ночью, сбросив рубашку на белую постель, перекатывая голову на подушке, я представлял себе ее в моих руках, как я целую ее жаркими губами, как обнимаю крепко ее нагое тело, такое нежное и сладкое моим рукам, моему телу… И семя изливалось на горячую жаркую постель… Но не все ли равно, что делали мои пальцы ночью, на рассвете они крепко держали перо, и писание шло… И спустя неделю написана была история, похожая на сказку… И в большом саду похожего на дворец дома Марино Болгаро собралась молодежь Алессандра созвала подруг, пришли и юноши… Гости расселись, кто на дерновые скамьи в тени деревьев, кто на оградку низкую фонтана… Новобрачные сидели рядом, обнявшись, держась за руки, и лица их цвели неизбывными улыбками, и они нетерпеливо целовались в губы, сладкие, должно быть, от сладких конфет, доставленных из самой Венеции к богатой свадьбе… Гости тоже не отставали, перешептывались, пересмеивались, обменивались украдкой легкими поцелуями… Не было ни хозяина дома и сада, ни Марии де Аквино. Я начал чтение… Героине моей истории я дал имя Реститута – Возвращенная, ведь после некоторых приключений она возвратилась счастливо домой; но я назвал ее этим именем, еще и потому что после измены Марии молился в базилике святой Реституты в Неаполе, и молитва принесла мне утешение… Эту святую почитают на Искье даже более, чем в Неаполе, где ныне почиют ее мощи В житии ее сказано, что палачи гонителя первых христиан, императора Диоклетиана схватили ее, когда она с другими истинно верующими молилась в пещере, и после многих терзаний бросили ее в лодку и пустили утлую лодку на волю ветра и волн; и как скончала свою жизнь святая дева, неведомо, но принесло бедную лодку с ее телом к берегу Искьи… И вот в своем рассказе я пещеру преобразил в ущелье, а истинных христиан превратил в безбашенных сицилийских парней. похитителей красавицы… А когда я объявил мою Реституту дочерью Марино Болгаро, все рассмеялись весело, но Алессандра лишь улыбнулась. И я было подумал, что она поняла: я почитаю ее как святую, хотя и желаю держать в объятьях… А возлюбленного моей Реституты я назвал Джанни – почти Джованни – мое имя – чтобы хотя бы в словах моей истории, похожей на сказку, любить Алессандру, дочь Марино Болгаро… И я подумал, что она заметила мою игру… И я придумал похищение, бегство, злого короля и благородного советника… Я насладился описанием того, как жестокий король, сам вожделевший девушку, отдал приказ привязать ее и ее возлюбленного к позорному столбу, нагими, да так, чтобы они не могли видеть друг друга… В моем воображении сочинителя все смешалось: мое вожделение, мое желание мести, моя любовь… Слушатели мои немного приуныли, но тут явился в моем рассказе добрый советник, раскаялся злой король, и возвратились домой счастливые любовники… И снова юноши и девушки улыбались И Алессандра, совсем как дитя, захлопала в ладоши… Они все ничего не поняли из того, что я хотел, чтобы они поняли. И теперь я знаю, что чаще всего так и бывает… И с той поры немало лет прошло А я смотрю на книгу, на мое Десятидневье, где на листах красивого шафранового цвета скачут маленькие буковки веселыми парнями-шутниками в камзолах коричневого бархата… А люди умерли и умерли сады и многие дворцы разрушены, а вот мои истории, похожие на занимательные сказочки, еще живут… И будут долго жить.