Психиатр Венедикта Ерофеева — о том, каким он был человеком

Стиль жизни Ерофеева был довольно опасным. Он не боялся окончательного саморазрушения? Боялся ли он в принципе чего-либо?

Я полагаю, что ничего он не боялся. Фобий за ним я не замечала, ипохондриком он тоже никогда не был. Хотя он сам себе диагностировал рак. В 1985 году у него стало болеть горло, и он сразу заподозрил онкологическое заболевание. Его водили к разным врачам — хирургам, стоматологам, даже к аллергологу, но доктора ничего не обнаруживали и разводили руками. В итоге все почему-то решили, что у него таким образом проявляется депрессия — так иногда бывает, что депрессия сопровождается болевыми ощущениями в отдельных органах. С этим диагнозом его и решили положить в клинику, где я работала в то время. Он охотно согласился. Ерофеев и раньше попадал в психиатрические лечебницы, он перенес несколько алкогольных психозов по типу белой горячки. В больнице Ерофееву назначили небольшие дозы антидепрессантов, ставили капельницы, но жалобы на боли в горле продолжались.

Как доктор я не могла успокоиться. К тому же у него под челюстью я рассмотрела странный неподвижный лимфоузел. Я решила свозить Ерофеева на дополнительное обследование в онкологический центр на Бауманской. В течение часа специалисты оттуда подтвердили, что у него раковая опухоль.

Было ли в его жизни что-то такое, что заботило бы его по-настоящему?

Да. Это была литература. Он так много знал, так много читал! Вы бы видели его квартиру… Она вся была заставлена книгами. Он мог ответить на любой вопрос о любой книге, литература и была его настоящей жизнью. Ерофеев был феноменальным интеллектуалом, такое даже трудно представить. Меня поразило, что в нем, русском человеке, гармонично сосуществовали две личности: с одной стороны — алкоголик, с другой — рафинированный интеллектуал, интеллигент. В случае с Ерофеевым между двумя этими ипостасями не было никакого противоречия и конфликта. Русская разнузданность, разудалость, пьянство и губили его, и в то же время никак не меняли его личность. Его алкоголизм существовал как бы отдельно от него, сам по себе, не деформируя сознание Ерофеева.

Ерофеев написал не так много. Он чувствовал, что сполна реализовался в литературе? Задумывался ли о своем месте в литературном процессе, в писательской иерархии, был ли самолюбив?

Он об этом не переживал и всегда знал, что занимает значимое место в литературе. У него не было самомнения, но была адекватная самооценка. К тому же Ерофеева окружали многие люди, которые перед ним просто преклонялись. Весь литературный мир, кроме официоза, его безоговорочно признавал. Он написал не так уж и мало, но некоторые свои планы не успел реализовать. Так случилось, например, с его трагедией «Фанни Каплан», опубликованной в журнале «Континент» в 1990-м в неполном виде. В это время Ерофеев уже не мог ни над чем работать. А еще однажды в 1972 году он потерял рукопись романа про Дмитрия Шостаковича. Он ехал в электричке пьяный, уснул, а когда проснулся — обнаружил, что рукопись пропала. Но ко всему этому он относился достаточно легко.

Что Ерофеев больше всего ценил в других людях?

Для него было важно то, насколько человек вкладывается в свое дело. А вообще, он был очень многогранным человеком с крайне широким кругом общения. Мне сложно выделить что-то одно, что объединяло всех этих людей вокруг него. Ему нравились слишком многие и слишком разные люди.

По воспоминаниям многих знакомых Ерофеева, писатель при всей его экстравертности не был по-настоящему открыт людям. Он доверял вам? Вас можно назвать другом Ерофеева?

Да, Ерофеев действительно не был открыт людям, никогда не лез в детали чьей-то частной жизни, держался сам по себе. При этом при возможности мог дать тонкую и точную оценку любому человеку, не боясь ответной реакции. Но хамства и грубости с его стороны никогда не было. Ерофеев был очень тактичным.

Я бы не сказала, что мы были друзьями, но общение наше сохранялось до самой его смерти. Наши отношения были теплыми. Приятно, что в своих записных книжках он упоминал меня. Мы вели переписку и периодически виделись, ходили друг к другу в гости. В квартире у Ерофеева проходили настоящие литературные собрания, было очень интересно слушать его приятелей.

Что вам понравилось в этом человеке, чем он зацепил вас?

Во-первых, он был очень величественный. Высокий, с яркими голубыми глазами, льняными волосами… У него была выверенная походка, прямые широкие плечи. При этом в нем совсем не было примитивной гордыни. С одной стороны, он был похож на вариант Есенина, но в то же время сильно от него отличался.

Во-вторых, конечно, я знала, кто он такой. Когда он поступил в наше отделение, я прекрасно понимала, что это большой русский писатель. С его книгами в то время был знаком любой нормальный интеллигентный человек, по крайней мере в Москве, хоть эти книги и не выходили в официальной печати. И это, безусловно, привлекало мое внимание к нему.

Как Ерофеев относился к своему онкологическому диагнозу, когда узнал о нем?

Спокойно. Мы оба поняли, что дело швах, но никаких истерик не было. Ерофеев очень мужественно встретил это известие. Он в принципе всегда отличался сдержанностью и интеллигентностью, умел принимать в жизни многое. Это была совершенно неординарная личность…

Он был готов к смерти или просто о ней не думал?

Ерофеев хотел жить, и ему удалось победить болезнь. Из психиатрической больницы его перевели в онкоцентр имени Блохина, где его прооперировали. После операции ремиссия длилась почти пять лет. И именно в эти годы он получил «официальное» признание — я имею в виду постановку его пьесы «Вальпургиева ночь» на Малой Бронной. Ерофеев стоически переносил отсутствие голоса, пользовался специальным аппаратом, который подносил к горлу, чтобы произнести что-либо. Из-за этого его голос звучал как механический, будто из подземной трубы. Почему он не захотел заниматься особой гимнастикой, позволяющей вернуть голос после операции, я не знаю.

Почему Ерофеев так много пил? В этом была какая-то трагедия, обреченность, или алкоголь, наоборот, от чего-то его спасал?

Нет, никакой обреченности не было. Просто он так жил, с этой привычкой.

Можно ли сказать, что выпивка была для него побегом от реальности, которая казалась ему отвратительной?

Тоже нет. Просто он начинал пить и не мог остановиться, напивался до грани. Алкоголь не заменял ему реальность, и пил он не для побега от реального мира. Писал он, кстати, исключительно на трезвую голову.

Как Ерофеев выстраивал отношения с реальным миром?

Он никому не бросал вызова своим поведением, просто игнорировал социальные условности. У Ерофеева был свой круг единомышленников для общения по интересам. Но в бытовом плане он, конечно, был несостоятелен. Все условия для жизни ему создала вторая жена, Галина, которая очень ценила его литературный дар. Благодаря ей у него была квартира, место, где он мог собираться с друзьями, читать, писать.

Насколько для Ерофеева была важна семья?

Трудно сказать. Ерофеев часто заводил романы, даже брак с Галиной не препятствовал этому, но его отношения с дамами нельзя назвать поверхностными. Каждая такая история была довольно интересной. И сам он был влюбчивый, и в него постоянно влюблялись. При этом он не бросал жену. Наверное, семья была ему нужна.

Еще у Ерофеева оставалось довольно трогательное отношение к своей первой жене, которая воспитывала их сына. Он все время их навещал. Не знаю, любил ли он своих жен… С первой женой, скорее всего, они расстались из-за его пристрастия к алкоголю. К тому же она была далека от литературы и не могла оценить его писательского величия.

Можно ли сказать, что Ерофеев ставил над своей жизнью некий эксперимент? Чего он хотел добиться своим образом жизни, что ему это давало?

Никакого эксперимента он над собой не ставил. Это было его естество.

Беседовал Алексей Черников