Издательство Ивана Лимбаха

Ночь была глубокой, теплой и звездной; из далеких деревень доносилось пение петухов. Во всем пространстве царило умиротворение, поля и леса дышали спокойствием. Туманная пелена расстилалась над землей непрозрачным, белесым и застывшим морем.

Ни одна птица не пела, не слышно было выходящих на охоту хищников. Даже леса погрузились в непроницаемую тишину. Весь мир провалился в глубокий безмятежный сон. Даже выпавшая роса не прервала его.

Не спали лишь в руинах у леса.

На большой куче кирпичей сидел Рекс, а рядом дремал Немой, отвечая время от времени псу коротким бормотанием. Они прекрасно понимали друг друга.

— Последняя ночь! — проворчал Рекс, напрягая глаза, будто всматриваясь в завтрашний день.

— Кручек мне уже про все пробрехался. А я был так болен, что и внимания не обратил...

— Пойдешь с нами, — твердо решил пес. — Ты можешь нам пригодиться.

— Я ж не дурак, понимаю, что без человека вам никуда! Вы взаправду уходите? — все еще не мог поверить Немой.

Рекс крепко задумался о приближающемся завтрашнем дне. Внутри он весь трепетал от радостной тревоги и тихого счастья. Пес только не мог себе представить, как это будет выглядеть. Он старался все предугадать и, весь встревоженный, метался в мыслях по каким-то непреодолимым пустошам среди непонятных видений, скитался по неведомым дорогам, объятый тоской, наполнявшей его сердце.

— В путь! Пойдем на восток, к солнцу, на свободу! — вспыхивал он и в напряжении долго поводил носом во все стороны. — Волки где-то поблизости.

— Я думал, они все погорели.

— Хромой умен, вывел всех выживших по реке. Много их погибло, но некоторые выбрались из огня, хоть и с опаленной шкурой. Люди погибли все.

— Неправда! Я сам видел двух спасшихся, они пришли в усадьбу, всё рассказали, аж все прослезились. Они сваливают всю вину на волков. Говорят, что как соберут отряд и пойдут облавой, то от волчьего семени ничего не останется. И в усадьбе на волков обозлились: пара дворовых с экономом не вернулись с облавы.

— За наши шкуры не бойся, — заскулил Хромой, растянувшись рядом с ними. — Скорее мы их всех передушим. Пусть с нами не связываются.

— Ты сам это им и скажи! — с вызовом пробормотал Немой.

— Наскучило нам их смердящее мясо, — рявкнул волк, презрительно ткнув парня носом.

— Что вообще тут делает этот человеческий щенок? — Хромой ощерил клыки.

— По нашему закону имеет право. Ни один волос с его головы не упадет, — предупредил Рекс.

— Пусть только попробует меня тронуть! — пригрозил Немой, блеснув длинным ножом.

Хромой выбил оружие из его руки и, наступив лапой на клинок, издевательски прорычал:

— Укуси меня теперь, щенок!

Немой в ту же минуту схватил волка за язык у самого его основания и залопотал:

— Кусай меня, поджаренная шкура! А захочешь — я тебе еще огня высеку!

Рекс тут же пресек стычку, так что они снова улеглись рядом, будто бы ничего и не произошло.

— Нет у нас уже нашей родины, — скулил Хромой, с трудом шевеля языком. — Несчастные изгнанники! Примем ваш закон и будем вам верно служить. Пойдем туда, куда прикажешь.

— В дороге волки могли бы присматривать за рогатыми, — невольно заметил парень.

— Волки даже пересчитанный скот сожрут! — проворчал Рекс.

— Вы тоже не травой питаетесь, — Хромой поставил вопрос ребром.

— Мяса хватит на всех! Многие падут в дороге! — быстро решил Немой.

Довольный волк, облизав Немого, скрылся в зарослях, чтобы выспаться.

Неудержимо наступала ночь, звезды начинали бледнеть, небо темнело.

— А если бы барыня снова стала добра к тебе?

Вопрос этот был столь ошеломляющим и прозвучал так неожиданно, что Рекс задрожал и лишь спустя какое-то время проворчал сдавленным голосом:

— Уже слишком поздно! Они вспоминали обо мне? Нет, я порвал с людьми навсегда. То, что умерло, — не воскресишь. Я проклял даже память о старой жизни. Я уже не смогу жить в неволе, искать милости у человека и спокойно сносить обиды, голод и унижения. Весь полевой и дворовый народ ждет меня, каждая обида вопиет, чтобы я за нее отомстил, каждая печаль — чтобы я обернул ее в радость. Я — их вожак. Они доверили мне свою судьбу и будущее своих потомков. И я выведу их из неволи, выведу. Уже поздно, — простонал он и, припав мордой к земле, разразился рыдающим воем. — Человек зол, коварен и вероломен! Он не может обойтись без лжи, убийств и угнетения.

Пусть люди попробуют пожить сами, а мы-то без них обойдемся. Перед нами — далекая дорога, но в конце нас ждет свобода!

— Если вы по дороге с голоду не передохнете, — пролопотал Немой с презрением.

— А разве мало вокруг полей, стогов и дичи! Наш стол всегда будет полон.

— Точно, — почесал в затылке парень. — А как ударят морозы, снег заметет, дожди польют?..

— Там всегда зелено и всегда греет солнце. Журавли знают эти счастливые страны. Это они рассказали мне обо всем и обещали указать дорогу. Они еще нас догонят.

— Если там такой рай, зачем же они прилетают сюда?

— А зачем ветра дуют куда попало? Говорили обо мне в усадьбе?

— Как разнеслась весть о том, что ты задрал медведя, сама барыня выбранила кухарку за то, что морила тебя голодом и выгнала из усадьбы. Очень жалела тебя.

Пес тихонько всхлипнул и погрузился в размышления.

Немой, войдя в сводчатый зал, принялся высекать огонь и, разведя большой костер, напек принесенной с собой картошки. Он поделился ею с псами, и один из них в благодарность принес ему жирного гуся, отобранного у лисов. Парень очень обрадовался.

— Будет настоящий пир! — бормотал он и, выпотрошив птицу, обмазал ее глиной и, обильно присыпав углями, пек до тех пор, пока глина как следует не обожглась, — тогда Немой выудил из нее прекрасно подрумянившегося ароматного гуся. Все перья остались в глине.

— Тот, кто хотя бы по воскресеньям получал такой кусок, не гонялся бы за счастьем по всему свету! — признался Кручек, жадно грызя свою порцию.

— Да, Кручекам этого было бы достаточно, — проворчал Рекс и, воротя нос от дразнящих запахов, снова углубился в размышления.

Немой заснул рядом с псом. Слова парня об усадьбе взволновали Рекса гораздо больше, чем он готов был признаться самому себе. Он попался на них, как на крючок, с которого не мог сорваться, хоть тот и разрывал его внутренности.

Это прошлое, недавнее и уже такое далекое, что едва можно было припомнить его контуры, вырывало из его груди тихие тоскливые стоны. Он не хотел забывать нанесенные обиды, наоборот, ревностно припоминал их, усердно составляя длинный скорбный список жалоб и сетований, и вместе с тем в нем просыпалось какое-то боязливое почтение к человеку. В его воспоминаниях люди превращались в безмерно могущественную силу. Чем более он от них отдалялся, тем менее понятными они становились, как солнце, как горы, как холод и как небо.

«Что же мы по сравнению с ними? Что? Стадо, подгоняемое неутолимым голодом, бесчисленная колония муравьев, снующая у них под ногами и рискующая быть раздавленной в любой момент».

Рекс затрепетал перед разверзнувшейся вдруг пропастью, из которой повеяло морозным дыханием смерти.

«Никто из нас ее не перепрыгнет! Никто!» — Горечь обездоленного, горечь жабы, следящей взглядом за пролетающим орлом, стиснула его сердце льдом отчаяния.

И долго еще пес искал причины этого жестокого неравенства. Протестовал против него, словно был голосом каждого обиженного создания, голосом целого мира. В конце концов ему показалось, что он нашел единственный способ засыпать эту пропасть.