Письмо месяца. Тема — тело

Мы боимся своего тела. Мы не знаем его, хотя, как правило, начинаем свой день с того, что смотрим на себя в зеркало. Чаще всего с отвращением или растерянностью.

К сожалению, тут многое идет от стереотипов, навязываемых медиа. Включите телевизор и убедитесь сами: с утра до ночи нам показывают, как тело калечат, мучают, кромсают, убивают. Перед нами то и дело мелькают изувеченные лица, брошенные на асфальт тела, скрученные наручниками руки. Тело – как постоянный объект насилия и как образ непрерывного страдания. Это одна картинка. Но есть и другая. Тело как объект купли-продажи. Тело – секс. Причем глянец и порно тут стараются заодно. И в том и в другом случае наличествует некий прейскурант. Иногда завуалированно в виде отлакированных рекламных имиджей, иногда впрямую и без всякого стеснения: позвоните, заплатите, получите… Опять же что продается и эксплуатируется? Тело!

Можно ли сегодня освободить его от этих парадигм? Мне кажется, да. Собственно, этим последние три столетия занимается классический балет. С самого начала его главной миссией и назначением было превратить тело в объект искусства. С детства танцовщик должен овладеть некоей системой движений, позволяющей ему вывести тело из привычных бытовых рамок и поместить его в пространство абсолютной красоты. Обычному человеку тело нужно, чтобы ходить, сидеть, лежать, совершать какие-то нехитрые бытовые действия, а танцовщику – чтобы летать, парить, преодолевать земное притяжение. Нам даны руки, чтобы держать ложку-вилку, а в балете – чаще всего это крылья, проводники сложнейших чувств. Тело в балете – прежде всего отказ от будничного, бытового существования, вызов скучной обыденности и рутине. Сегодня через балет и через современное искусство человек открывает другую реальность. Неслучайно такие художники, как Марина Абрамович или Олег Кулик, доказывают на собственном примере, что тело можно читать как текст или познавать как пространство. Благодаря их творчеству мы открывали для себя новую телесность в искусстве, которая долгое время находилась под запретом, ассоциируясь с чем-то позорным, грязным, мерзким.

Особенно в России, где, с одной стороны, всегда существовал культ классического балета, вписанного в парадигму официального высокого искусства, а с другой – на всякую другую телесность было наложено жесточайшее табу. Современный танец долгие годы у нас оставался под запретом. В самом его существовании виделся вызов классическому канону и самой идеологической системе, возведшей этот канон в непререкаемый, непреложный абсолют. Неслучайно любые попытки привлечь западных хореографов или освоить новый пластический язык неизменно вызывали бешеный отпор у ревнителей балетной классики. Да, собственно, и сегодня новая телесность на театральной сцене или в музейном пространстве провоцирует зачастую патологическую реакцию: запретить, закрыть, убрать, спрятать. Сознание, травмированное советскими табу, отказывается воспринимать тело как источник радости, гармонии, счастья.

И это изменить сложнее, чем общепринятые стандарты красоты. Сравните фотографии знаменитых балерин начала ХХ века и нынешних танцовщиц. Это абсолютно разный женский тип. Женщин с пикантными формами, затянутых в корсет, сменили совершенные существа, сверхженщины, дивы, состоящие из железных мускулов и воли. Манерных красавцев в трико и бархате сменили агрессивные мачо в татуировках. Жизнь диктует новые стандарты красоты и законы бытия.

Мы все меньше начинаем понимать, что нам делать в мире, который теряет свою материальность, где все большую власть захватывают новые технологии. Как нам существовать в этой новой реальности? Как вписать свое родное тело в этот иллюзорный виртуальный мир, где все возникает и исчезает по мановению одного клика или щелчка? Почему так стремительно деградирует слово, за которое мы по привычке еще держимся? И почему возрастает значение тела как единственного внятного доказательства, что мы еще существуем?

Все это не праздные вопросы. Сегодня в современном искусстве проводится множество исследований, цель которых сводится, в сущности, к одному – очеловечить пространство, в котором мы живем. Отсюда размывание границ между театром драматическим и пластическим. Отсюда невероятный бум танцевальных фестивалей, который отмечается по всему миру. Интересно, что даже такая цитадель академического искусства, как Государственный Эрмитаж, нынешней осенью планирует распахнуть свои двери перед главным апологетом новой телесности, замечательным художником Яном Фабром. Мы возвращаемся к своему телу. Это все, что у нас есть. Это все, чем мы действительно владеем и что нам хотелось бы сохранить подольше.С