Боуи. Возвращение
Дэвид Боуи пропал. Скрылся под толщей старости и недугов. С потрохами растворился в новой, неприятной ему культурной реальности. Послал всех к чертовой бабушке, смылся, слился, исчез. Именно так неравнодушные к певцу трактовали глухое молчание кумира последние лет пять как минимум.
Таймлайн исчезновения Боуи – и постепенного погружения в непроницаемый информационный вакуум – заполнялся следующим образом. 18 июня 2004 года на концерте в Осло сердобольный фанат решил побаловать артиста конфеткой и залепил сосучкой в глаз. Боль Дэвид почувствовал только через неделю, на фестивале в Германии, и не в глазу, а в груди; предположительное защемление плечевого нерва обернулось инфарктом и срочной операцией в Гамбурге. Оставшиеся четырнадцать концертов пришлось отменить (тогдашние гастроли в поддержку альбома Reality остаются последними на сегодняшний день). В сентябре 2005-го Боуи спел три песни вместе с молодыми канадскими рок-героями Arcade Fire на фестивале Fashion Rocks. В феврале 2006-го, получая «пожизненную» «Грэмми», обмолвился, что планирует отдохнуть еще годик. В мае того же года исполнил пару вещей с Дэвидом Гилмором в Альберт-холле, а осенью сбацал дуэт с Алишей Киз на благотворительном балу в Нью-Йорке. Весной 2008-го вышел альбом Скарлетт Йоханссон, на котором Дэвид изобразил бэк-вокал разной степени необязательности в двух номерах. А дальше была тишина – густая, засасывающая тишина, продлившаяся вплоть до 8 января текущего года, когда, словно бутылка с тонущего корабля, в цифровую бездну iTunes безо всякого предупреждения свалился новый сингл Where Are We Now?. И началась самая неожиданная и странная история возвращения в современной музыке.
Странным в этой истории является все. Во-первых, сам сингл – плакучая ностальгическая баллада, психогеографический трип Боуи в их с Игги берлинский период конца семидесятых, смурное трехлетие ночных бдений в трансвеститских кабаре, героинового кочумания в тени Берлинской стены и авантюрного сотворчества с Брайаном Ино. Вместе с синглом в Сеть просочилась и обложка грядущего альбома, оказавшаяся довольно брутальным фотошопным бастардом Heroes – второго альбома берлинской трилогии. Все это звучало и смотрелось вполне вопиюще – до сих пор понятия «Боуи» и «ностальгия» были антонимами. Да и вообще, этот хамелеон, этот «надломившийся актер» сроду не появлялся на публике без новой маски, без свежего шедевра гримеров на физиономии, без очередного инопланетного сценического костюма. Пение от первого лица, да еще в порыве нудной мелкобуржуазной ностальгии (что характерно, по времени эпохальных творческих свершений и наркоугара), – это же вообще не про Боуи!
Самым жестким критиком нового сингла, что характерно, оказалась первая жена певца, Энджи Боуи, выступившая с колонкой в Daily Mail и проговорившая то, что подумали многие: «Когда я слушаю Where Are We Now?, то не перестаю удивляться: что стало с этим музыкальным инноватором? Не хочу быть недоброй, но мемуарная интонация песни несет вполне четкое послание: «Мне осталось недолго, давайте вспоминать прошлое». Саунд песни – тоже так себе. Содержание – вообще тоска зеленая: ностальгия по тем временам, когда ты бежал впереди всех в поп-музыке. Кроме того, песня романтизирует и мифологизирует период в карьере Дэвида, который я вспоминаю с отвращением. Все, что я помню о Берлине тех лет, что Дэвид жил там, – это бесконечное сидение в ночных клубах, где Дэвид изображал статиста из «Кабаре», наблюдающего за подъемом нацизма. Мой отец воевал во Второй мировой, и мне эти игры были противны». Браво, Энджи!
Вторая странность – шпионская секретность, в которой записывался альбом. Уже на демостадии музыкантам пришлось дать расписку о неразглашении. В итоге эпопея «секретов и обманов» растянулась на два долгих абсурдных года. Гитарист Эрл Слик поведал, как ему приходилось отпускать своего помощника за десять метров до подъезда студии – и объяснять странное поведение тем, что, мол, в студии есть свои роудиз, которые-де помогут старику дотащить гитару и остальное оборудование. «Я как раз был на обложке рождественского номера Guitar Player, а ведь это именно тот номер, в котором хочется поделиться чем-то важным – потому что он будет валяться в киосках в два раза дольше, чем обычно. Пришлось нести лабуду – вместо того чтобы рассказывать о том, что я работаю над новым альбомом Дэвида Боуи!» Продюсер Тони Висконти, в свою очередь, поделился с журналистами сценкой: «Нам приходилось иногда говорить на эту тему друг с другом, чтобы не погрязнуть в безумии и фрустрации. А Дэвид просто сидел, наблюдал за нами и улыбался. Впрочем, радость, которую мы испытывали, работая в студии, съела все неврозы».
Стратегия сверхсекретности, разработанная Боуи, сработала. В наше время круглосуточного стрекота социальных медиа нарочно не придумаешь ситуацию, при которой суперзвезда рока оказывается в состоянии в течение двух лет работать над полноценной пластинкой и держать это в тайне. Соответственно, появление сингла стало громом среди ясного неба, царским подарком затворника-небожителя.
Наконец, странность третья – собственно молчание Боуи. Масштаб медийного дауншифтинга певца переоценить трудно. Он уже десять лет не дает никаких интервью и появляется на публике по большей части без былого шика и в уличном кэжуал (чего стоит хотя бы серая куртяга, в которой экс-икона стиля приперлась на премьеру дебютного фильма своего сына Данкана Джонса «Луна»; на фоне непрезентабельного папаши растрепанная шевелюра и неприбранная щетина Данкана выглядели почти актуально). В нью-йоркском офисе бывшего Зигги Стардаста задействован штат в лице одного сотрудника (!); у него нет менеджера – его функции выполняет бухгалтер. Да чего там – босс Sony Music Роб Стрингер узнал о том, что новый альбом Боуи записан и готов к употреблению, только за два месяца до появления Where Are We Now?! Вот уж действительно – где мы сейчас?
Что касается интервью, то случались маленькие комедии: один музыкальный сайт решил оригинально сразиться с информационной голодовкой, устроенной певцом, и организовал серию интервью с... вокалистами трибьют-бэндов и имперсонаторами Боуи. Гениально, согласитесь.
Это патологическое молчание одной из самых влиятельных легенд современной поп-культуры трудно объяснить простой усталостью и нежеланием трепать себе нервы. На протяжении последнего десятилетия иные комментаторы искали в этом неглубокие культурологические корни: мол, Боуи, привыкшему прятаться за масками многочисленных персонажей, просто нечего сказать от первого лица (теперь мы понимаем, что это не совсем так). Мол, нынешняя эпоха доминации корневых стилей – возвращения к сермяжной эстетике простоты и новейших искренностей – окончательно превратила апологета театральщины и стилистического пижонства в архаичную руину. В эпоху Спрингстина и неофолка ему-де нечего предложить – но ведь Боуи и сам когда-то перепевал Спрингстина и начинал карьеру вполне себе фолкером.
Доходило до того, что даже преданные фанаты – включая довольно известных – в прошлогодних трибьютах к шестидесятипятилетию певца пытались дезавуировать столь лелеемый Боуи имидж утонченного артиста и дать ход новой байке о непритязательном брикстонском парне, любящем потрещать про футбол за пинтой, которому просто всегда везло заводить правильные знакомства с продюсерами-визионерами и прочими продвинутыми культуртрегерами (не говоря уж о стилистах-визажистах во главе с вышецитированной Энджи). Известный провокатор-моралист Моррисси еще в 2004-м вполне в своем стиле предсказал наступление эпохи Боуи-ревизионизма: «Он, знаете ли, бизнес. Не совсем, значит, человек. Я бы мог рассказать пару историй, после которых вы не захотите переслушивать Let's Dance. Он не тот, что прежде. Нынче Боуи дает людям то, что, как он сам считает, удовлетворит их, – а они в ответ лишь зевают до отвала башки. Так он теряет остатки актуальности. Да и вообще, его релевантность всегда была делом случая». Боуи между тем этих слов не забыл; уже в этом году, когда Моз попросил разрешения использовать их совместное фото для обложки переиздания своего сингла The Last Of The Famous International Playboys, Боуи наложил веское вето (вероятно, давно переметнувшийся в семейный сектор экс-андрогин испугался возможных гомоэротических коннотаций маневра Моррисси).
Как бы то ни было, нынешнее иконоборческое кредо музыканта – no interviews, no live shows, no explanations, just the album – представляется в некотором роде экстремистским. Что касается выступлений, то Боуи однозначно заявил, что турне в поддержку альбома не будет, но не исключил возможности разовых шоу – или, если следовать букве, разового шоу. Эта позиция, впрочем, не требует дополнительных разъяснений: со здоровьем не шутят. Чего уж говорить, если в жертву самочувствию пришлось принести даже столь неотъемлемую часть музыкального наследия, как саксофон. Нет, от своего любимого инструмента Боуи не отказался – на новом альбоме саксофон имеется, вот только играет на нем приглашенный музыкант. Когда сердчишко шалит, тут уж не до выдувания меди и не до сосучек в глаз. Что, впрочем, не помешало Дэвиду развязать связочные узлы и распеться во всю ширь: Висконти утверждает, что в альбоме есть песни, на которых Боуи-вокалист показал все, на что способен (продюсер опять-таки использовал аналогию с заглавной песней с Heroes – пластинки, от которой в этой истории пробуждения, кажется, совсем некуда деться).
Висконти подчеркивает, что Where Are We Now? – это вообще песня, нехарактерная для всего звучания альбома. Взамен он обещает эклектику – пять темповых рок-номеров и десяток менее забойных шлягеров, «таинственных и вызывающих ассоциации». Кроме того, верный звуковой оруженосец (Висконти в качестве источника цитат неслучайно возникает у нас постоянно – в последние годы он превратился в официальный авторизованный рупор Боуи) поведал об «исторической» подоплеке песенных сюжетов. Оказывается, Дэвид нынче зачитывается книгами о средневековой Англии, каковая, по словам продюсера, «верите или нет, дает шикарный материал для рок-песен». Так, заглавная The Next Day посвящена неназванному тирану, а еще одна вещь – «текущей российской истории, из которой тоже вышла отличная рок-песня». Вот уж кто, право слово, может расставить все точки над нашими i! Да и вообще, эти заявления продюсера волей-неволей корректируют ностальгический посыл Where Are We Now?, помещая его в историческую перспективу, отменяющую все формы ностальгий как незначительные.
Как бы то ни было, 2013-й будет годом Боуи. Во-первых, The Next Day. Во-вторых, та самая выставка в Виктории и Альберте. Ее самые любопытные посетители получат доступ к персональной меморабилии артиста – его дневниковым записям, рукописным сет-листам и рисункам.
Продолжение банкета случится в мае, когда BBC покажет новый документальный фильм, посвященный Боуи семидесятых и восьмидесятых. Специально для фильма были записаны многочисленные интервью с музыкантами и прочими сотрудниками певца соответствующих периодов, включая берлинский. Наконец, все тому же вечнозеленому немецкому периоду посвящен и новый биопик про житье-бытье Дэвида и Игги в сакральном городе, отгороженном великой стеной (фильм снимает автор провокационного мокьюментари «Смерть президента» Гэбриел Рэндж). Тем более что город сей продолжает преследовать его бывшего обитателя. The Next Day впервые появится именно в Берлине – 8 марта, на три дня раньше, чем в Великобритании, на четыре дня раньше, чем в США, и на неделю раньше, чем в Австралии. Так навеки поселившиеся в тексте Where Are We Now? Потсдамер-плац и Нюрнбергер-штрассе первыми получат доступ к новому участку музыкального трипа Боуи. В том, что этот участок оказался кольцевым, есть, безусловно, определенная логика и уж точно осознаваемая только самим артистом творческая необходимость.
Во всяком случае, несмотря на прославляемую Висконти эклектику, для самого Боуи берлинские воспоминания, кажется, стали тем шумом памяти, которые и запустили мотор пробуждения. Недаром же он звал на работу Роберта Фриппа, человека, записавшего когда-то самую иконическую гитарную импровизацию в истории рок-музыки – соло в песне Heroes. Невероятным совпадением (но совпадение ли это?) кажется и гигантоманская кавер-версия Sound And Vision – сингла с первого берлинского альбома Боуи Low, – которую вечный имитатор Бек Хэнсен соорудил в сопровождении огромного оркестра на сто семьдесят человек и которую выложил на YouTube 9 февраля, ровно за месяц до выхода The Next Day.
Но интересно, на самом деле, другое. В фильме «С неба вниз» режиссер Дэвис Гуггенхайм привез U2 в Берлин – в студию «Ганза», где ирландская четверка двадцать лет назад рожала Achtung Baby и где тридцать пять лет назад Дэвид и Игги создавали свои шедевры. В ту самую студию «у стены» (она так и называлась: Hansa By The Wall), где были записаны Heroes и The Idiot, Low и Lust For Life. Собственно, ирландцы когда-то и отправились в Берлин в поисках вдохновения и обновления – припасть к истокам породившего их музыкального мышления, испить святой водицы, пролитой гениями-близнецами Дэвидом и Игги, пройти закольцованный-заколдованный путь заново вместе с неизменным поводырем Брайаном Ино. Боно и компания держались в стороне от трансвеститских кабаре – хотя и вырядились в женские платья для клипа One. Зато они оказались свидетелями падения стены и перехода через границу, совершенного группой восточноберлинцев у поста Bösebrücke – первого портала к свободе и одного из локусов путешествия Where Are We Now? («двадцать тысяч / пересекают Bösebrücke, / пальцы скрещены / на всякий пожарный...»).
Камера Гуггенхайма сопровождает Боно, ступающего под деревянные своды Hansa By The Wall, само название которой утеряло, в отсутствие великого разделителя, всякий смысл. Скрипя паркетом студии, вокалист U2 с печалью в голосе говорит, что от былой магии «Ганзы» не осталось ничего – она выветрилась вместе с дыханием перемен, диким ветром времени, wild is the wind. Прогулка по местам боевой славы обернулась walking the dead – «выгулом мертвецов», по словам Боуи. Новый день отменил ностальгию, и любой ответ на вопрос «Где мы сейчас?» неизбежно превращается в скрип паркета у стены, которой больше нет.С
