Рената Литвинова:
Все о Венере
Рассказ командировочной дамы из поезда
- Фото: Али Мадави/Стиль: Наталья Максимова
Однажды зимой в поезде «Красная стрела» в соседки мне попалась солидная женщина за сорок. Манеры, одежда, тон – все в ней было начальственное. Вечно звонил телефон, она сухо и четко отвечала, обложившись бумагами и планшетами… Наконец, ровно в двенадцать ночи, извинившись, она все отключила. Я читала газету, шурша всеми страницами, но испытала на себе ее взгляд, требующий общения.
– Магда Михайловна, – представилась она. – Ваше имя знаю.
Я сдвинула газету набок и уже кивнула ей всем лицом.
– Я все равно не засну. Не могу спать в поездах. У меня есть куча фильмов, вы же из кино, посоветуйте, что посмотреть?
Я стала изучать ее список в компьютере и нашла «Все о Еве».
– Я бы сама его пересмотрела. Там Бетт Дейвис играет даму, которая из жалости берет к себе на работу помощницу…
– Так это про коварную секретаршу? – у соседки сделалось заинтересованное лицо.
– Да, про очень коварную! – пояснила я.
– У меня тоже была помощница, которую я взяла из жалости!
– И она пыталась соблазнить вашего мужа, как в фильме?
– Его в тот период не было!
– Она хотела занять ваше место?
– Не думаю, но…
Слово за слово. Вот ее история.
– Ее звали Венера. Если у Венеры было «убитое горем» лицо – значит, мужчины у нее не было две недели. Четырнадцать дней – это был «край». Она ходила поникшая, суровая, ненакрашенная, не надевала линз – на покрасневшем носу, словно она плакала, красовались учительские страшные очки. Венера постоянно жевала, просила, чтобы я сделала ей чай, хотя была моей секретаршей, громко отхлебывала из блюдечка, как монах какой-то, истово глядела на всех осуждающим взглядом и вдруг говорила высоким, не терпящим возражения голосом:
– Мне нужно сегодня уйти пораньше, и завтра – выходной! Мне надо в клуб. Уже две недели прошло!..
Надо отдать должное ее честности. Голос Венеры был громкий, как со сцены, словно я глухой тупой партнер, от которого ее охватывала истерика.
– Да, Венера, иди, конечно. Если тебе станет легче… – я осекалась на ее трагический взор, но не удерживалась и все-таки каждый раз добавляла: – Вот горе-то какое, бедная!
Это означало, что сегодня Венера пойдет плясать в ночной клуб – надо успеть принарядиться и накраситься. Там она будет искать себе мужчину, а во сколько освободится, пока не знает – как пойдет: она всегда надеялась на «вдруг», неистово веря в свою особенность.
В такие «черные дни» надо было немедленно ее отпускать, при этом одолжив платье.
– Только не черное! – строго и громко указывала она из кухни, то и дело хлопая холодильником. – У вас все черное, даже выбрать не из чего.
Платье напрокат означало «навсегда» – так как платья после ее обладания ими пахли столь пронзительно и невыносимо! Особенно после плясок. Запах, как лисицы, пробирался во все вещи, концентрировался в воздухе вокруг – организм Венеры подавал отчаянные сигналы миру даже через ее поры: вот она я! Так почему же я целых четырнадцать дней одна?..
Как правило, она находилась через день. Войдя в квартиру с уже расправившимся лицом, двигала напрямую к холодильнику в моем кабинете, делала себе бутерброд, чай, основательно садилась и объявляла:
– Сегодня должен позвонить. Наверное, опять пойдем в клуб. Ему нравится, как я танцую. Вообще все мужчины завороженно смотрят, когда я начинаю танцевать! Я в танце забываюсь. Он увидел меня сразу, как я вошла, хлопнув дверью!
– Ты так специально, что ли, делаешь?
– Да! Чтоб все обернулись, и вот он рассказал, как я шла – как-то изгибами-изгибами, что он не смог удержаться... Я постояла одна, никто не подошел, и тогда я начала одна, прямо посреди всех, сама с собой, зайдясь… а ведь не пью!
– А он?
– Он сириец. Моложе меня на сколько-то, учится здесь. Он подумал, что мне тридцать шесть!
Вообще Венере было сорок лет. И у нее было две дочери: двадцати и двенадцати лет.
– Он сказал, что… да! Что полюбил меня, – Венера громко отхлебывала чай, предпочитала пить его «кипятковым».
В периоды «любви» она была даже по-особому сияющая. Гладко зачесанные рыжие волосы, удовлетворенный взгляд серо-голубых глаз, облегающие платья, как у учительницы гимназии… увидев мой стакан с водой, который я поставила перед собой, она крикнула:
– Вот! Вот такой, как у Ахмета! – и стала тыкать пальцем в мой бокал. – Вот вы видите диаметр вашего стакана?
– Ну так что ж?!
– Так вот у него такой же диаметр, у моего Ахмета! …Ну, там, внизу, прям точка в точку. Представляете какой!
Пить из этого пухлого стакана мне расхотелось. А глаза Венеры сияли.
Сияли они где-то дня два, потом потухли. Она стала нервная. В перерыве между переговорами, снова жуя что-то, сухо сообщила:
– Ахмет мне так и не позвонил.
– Ну… – случай «невзаимности» был не первый. Свежего утешения у меня не нашлось.
– Я сама позвонила ему.
Далее последовала пауза. Конечно, он не взял трубку.
Когда мы выезжали в командировки, Венера брала вечернее платье – на всякий случай – и строгий портфель. В гостинице при знакомстве с партнерами могла начать приплясывать, услышав обрывок какой-то музыки в фойе.
При этом все вежливо и с ужасом пережидали ее двадцатисекундный «пляс» с закинутым в потолок лицом… после она резко замирала и сообщала стеклянным высоким голосом:
– Вообще я же никогда не училась на секретаршу, я всегда мечтала сниматься в кино!
Где-нибудь в коридоре гостиницы, отойдя от всех на «непрослушиваемое» расстояние, я шипела на нее:
– Венера, зачем ты так странно изгибаешься? Говоришь всем, что ты актриса… ты же моя секретарша!
– Я сказала правду, – она отвечала, как революционерка перед казнью. – Я поддалась темпам музыки.
– Ты просто позоришь меня! Это выглядит пугающе!
На что секретарша, гордо закинув свою гладко причесанную голову, своими кроваво накрашенными губами отвечала:
– Да, я выгляжу как звезда, но веду себя не как звезда. Как некоторые…
– Ты имеешь в виду меня, Венера, говоря про «некоторых»? – признаюсь, эта ее «роль звезды», в которую она периодами впадала, меня даже завораживала. И плясала она так же искусственно, как звучал ее голос «мертвой учительницы» – в нем не было ни тепла, ни интонаций. Только тайная истерика, которую она всегда готова была включить: крик, оборона, нападение и упреки.
Поезд остановился в ночи на полустанке, проводник объявил, что стоянка десять минут. Мы вышли с моей соседкой на воздух. Она курила. Наконец, не выдержав, я гневно спросила ее:
– Можно узнать, почему вы не уволили ее?
На что командировочная, закуривая новую сигарету, ответила:
– Господи, я сто раз думала, что надо ее отпустить, но куда?.. Вам, наверное, стоит объяснить, откуда взялась эта странная горделивая особа. Давайте вернемся в купе, так похолодало. Читать дальше >>
