Татьяна Цвигун
Татьяна Цвигун Фото: из личного архива

В последнее время, сталкиваясь с проблематикой искусственного интеллекта, мы все чаще задаемся вопросом: может ли машина создавать по-настоящему оригинальные, новаторские тексты или ей суждено быть лишь вечным учеником и подражателем, «косплеером» великих писателей и поэтов?

В свое время при знакомстве с проектом Павла Пепперштейна «Пытаясь проснуться» — книгой, в которой 12 новелл из 24 написаны нейросетью, обученной на прозе самого Пепперштейна, — меня поразило, насколько искусно ИИ смог освоить и имитировать стиль и образность своего «учителя». Читателю этой книги весьма сложно безошибочно и уверенно определить, где перед нами оригинал «антропного» автора, а где стилизация автора «цифрового». Выходит, нейросеть способна блестяще подражать почерку живого писателя.

Еще один пример — нейросеть «Порфирьевич», обученная на прозе русских классиков и способная генерировать продолжение заданного ей текста-стимула. «Порфирьевичу» было предложено дополнить первую строфу знаменитого пастернаковского «Февраль. Достать чернил и плакать…», и среди множества заурядных и часто бессмысленных вариантов нейросеть предложила следующий: «Достать мне перо и найти на белом листе слова… О чем? Как дальше? На белом листе остаться листом с первого декабря. А дальше? Дальше бросил бумагу на стол». Удивительно, но нейросеть как будто угадывает пастернаковский тон, движение образов, основную тему стихотворения, предложенный ею вариант почти что способен произвести полноценный эстетический эффект. 

Достаточно ли этого, чтобы говорить о полноценном литературном творчестве? Кажется, пока что ИИ остается именно эпигоном (и иногда вполне талантливым!), а не подлинным новатором. Ведь программный код работает в пределах своей обучающей выборки, комбинирует знакомые элементы, возникающий у него «писательский талант» оказывается скорее случайностью, нашим читательским умением его распознать. С другой стороны, так ли это далеко от творчества некоего обычного писателя?..

Если голосовому ассистенту «Алиса» предложить написать страшную сказку, она вполне способна воспроизвести всю узнаваемую атрибутику жанра: здесь найдется и маленький мальчик, и старая кукла, и чудовище, и клыки с когтями. Но стоит предложить «Алисе» продолжить сюжет каким-либо социально запретным действием героя (например, преступлением), как она, обученная быть вежливой и уважительной к человеку, уходит от сюжетного напряжения и завершает текст вполне банально. Выходит, нейросеть способна творить лишь до определенного предела, пока не включается встроенный в нее этический протокол. Там, где антропный автор опишет преступление, чтобы заострить этическую, социальную, философскую проблематику, нейросеть предпочтет спокойную нейтральную интонацию. Но ведь гениальность — это всегда на грани.

При всем этом представляется ошибочным однозначно противопоставлять естественный и искусственный интеллект в сфере творчества. Да, ИИ пока остается «имитационным продуктом», он подражает, а не изобретает. Но так ли далеки от него в этом смысле живые авторы? Любой текст, если вдуматься, соткан из заимствований, аллюзий, вариаций на темы предшественников. Кажется, идеал абсолютной оригинальности недостижим и для человека.

Не исключено, что в будущем нас ждет не конкуренция, а своеобразная коллаборация, «партнерство в творчестве» писателей и нейросетей. ИИ возьмет на себя технические аспекты литературного труда, предоставляя человеку пространство для игры смыслами и образами. Именно такой опыт сотрудничества, кажется, и предлагает проект Пепперштейна.

Так что же, стоит ли нам, филологам и лингвистам, опасаться экспансии ИИ в сферу художественного слова? Полагаю, что закрываться от этого процесса точно не стоит. Напротив, важно быть внутри него, наблюдать, анализировать, пытаться понять, как меняется на наших глазах языковой профиль «нейроавтора». Да, сегодня это еще «цифровой помощник» и инструмент в руках человека. Но кто знает, каким станет ИИ завтра и какие новые горизонты откроет для литературного творчества?

Пока прямых ответов нет. Мы имеем дело с новой реальностью, с новым исследовательским объектом, который невозможно, да и не стоит игнорировать. Задача филолога-исследователя — не противиться новой технологической реальности, а пытаться осмыслить это явление, концептуализировать, понять те новые возможности (не только пользовательские, но и исследовательские), которые открываются благодаря нейротекстам.

Нейросеть уже пишет «как бы» исследовательские тексты. У преподавателей накопились истории (иногда комичные), как студенты выдают за свои курсовые, дипломные работы и даже эссе — казалось бы, жанр самый субъективный, где важен личный тон автора, его интонация, — написанное нейросетью. 

Да, пока с определенной вероятностью мы можем распознать стиль «цифрового» автора (если здесь можно говорить о «стиле») и автора «антропного». Граница между текстами этих двух авторов ощущается реципиентом, и эксперименты это подтверждают. Нейросетевой язык шаблонизированный, отвлеченно-абстрактный, даже где-то избыточно «стерильный», в нем нет еще того, что мы хотим от живого научного стиля, ведь даже научный язык, при всей его подчеркнутой строгости и стройности, тем не менее креативный, со своим лицом, со «стилевым почерком» исследователя. Пока всего этого у цифрового «как бы» исследователя нет — это все имитационные продукты. Таковы и художественные произведения, которые создает ИИ, иногда такая фантазия у нейроавтора прорывается, но это чистая алеаторика, ведь свойство «быть поэтом» мы видим в ИИ, радуемся случайному «таланту» чат-бота. Но закрыться от процесса, который происходит рядом, исследователю нельзя. Нужно понимать этот процесс, быть внутри него, видеть, как он развивается.

И главное — помнить, что язык, стихия человеческой речи, всегда будет сложнее и мудрее любой, даже самой продвинутой нейросети. В конечном счете мы уйдем, а язык останется. И сохранит память о каждом из нас.