В СССР все должны были работать. То есть «ходить на работу». Все — кроме людей, которых официально признавали «творческими работниками» и зачисляли в «творческие союзы» — писателей, художников, композиторов и т. п.Писатель мог не ходить на службу и при этом не считаться тунеядцем, если он был членом Союза писателей или просто членом Литературного фонда. Важное уточнение: все члены Союза писателей были членами Литфонда, но не наоборот — были члены Литфонда, не входившие в Союз писателей. Членство в СП было нагружено идеологически: надо было писать «правильные, важные и нужные» книги. Не всех пишущих и издающихся принимали. А для членства в Литфонде надо было иметь весьма солидные гонорары (как, например, у авторов либретто оперетт).
Но вода дырочку найдет.
В Москве были целых три «профсоюза писателей». Туда тоже надо было вступать по гонорарным справкам, но я знаю немало случаев, когда на малость гонораров закрывали глаза, и бедный непризнанный автор мог жить и творить, не опасаясь визита участкового милиционера — и даже получать по больничному листку (была такая горькая шутка: если бы писатель не болел, он бы умер с голоду).
И в Ленинграде такое было.
Однако у молодого поэта и переводчика Иосифа Бродского с этой профгруппой что-то не срослось. Скорее всего, потому что «Ленинград — город маленький», как сказано в фильме «Осенний марафон». Город маленький, литераторов меньше, чем в Москве, и грызут они друг друга злее. Увы-увы! На печально знаменитом суде над Бродским прокуратура (!) предлагала писателям взять Бродского на поруки — но братья-писатели (!) отказались. Только суд, только кара!
Не было у Бродского спасительной справки, которая защищала от обвинений в так называемом «тунеядстве».
Я подумал: а если бы эта справка была? Если бы великий поэт ХХ века Иосиф Бродский имел официальное право советского литератора «нигде не работать» (то есть не ходить на службу) — или вообще тем или иным образом, так или иначе был бы избавлен от этого ужасного суда и высылки?
Что бы с ним стало?
Рискну предположить, что он писал бы великолепные, просто великие и даже где-то местами гениальные стихи, поскольку был поразительно одарен, — но эти стихи оставались бы «вещью в себе» (ну скажем так, «вещью внутри клуба знатоков и любителей»), но никакой мировой славы. Бродский, Кушнер, Чухонцев — прекрасные поэты скорее традиционалистского направления.
Но, как сказала Ахматова, ему «сделали биографию».
Причем эту биографию сделала не только власть в лице газетчиков (фельетон «Окололитературный трутень») и судьи Савельевой.
На самом деле биографию ему сделала одна из первых правозащитниц Фрида Вигдорова. Кстати, писательница, автор нескольких милых книг о школе (ее повесть «Мой класс» с дарственной надписью моему отцу стояла у нас на полке, и я ее с удовольствием читал). Кроме того, она была женой писателя Александра Раскина, написавшего хорошую детскую книжку «Когда папа был маленький». Подруга Лидии Корнеевны Чуковской, тоже правозащитницы и диссидентки. В феврале 1964 года Вигдорова присутствовала на суде над Бродским и сделала запись судебных слушаний, которая широко разошлась в самиздате. Эта запись была переведена на иностранные языки, многократно опубликована в мировой прессе и вызвала в Европе и Америке широкое движение в защиту Бродского. Благодаря вмешательству Жана-Поля Сартра — кстати, самого просоветского из крупных западных интеллектуалов — в сентябре 1965 года Бродский был освобожден из ссылки.
Вот именно с этого момента и начался всемирно известный поэт Бродский.
Конечно, если бы это был несправедливо осужденный бездарный или хотя бы не особо талантливый сочинитель, то его освобождением из ссылки дело бы и кончилось. Но оказалось, что прославленный ссыльный — еще и великолепный поэт. Все совпало, лучше не придумаешь!
Но если бы он был просто великолепным поэтом без мировой кампании по его освобождению, без многочисленных публикаций в мировой прессе, без заступничества самого Сартра…
Вот тут внимание! Малоизвестная советская писательница Фрида Вигдорова и знаменитейший и скандальнейший Жан-Поль Сартр, который как раз получил Нобелевскую премию и демонстративно от нее отказался, — они выступали как чистые правозащитники. Они защищали Бродского не как гения, которого сослали, а как человека, которого несправедливо и нелепо осудили. Уверен, что, если бы Бродский (боже упаси!) был бы посредственным поэтом, но попал бы в те же самые жернова, был бы затравлен, судим, выслан, и Вигдорова, и Сартр все равно бы за него заступились.
Так вот. Без этих публикаций и выступлений его творчество вряд ли привлекло бы мировой интерес и получило бы мировое признание.
Жил бы себе, писал бы прекрасные стихи, а также эссе о литературе. Вдобавок переводил бы. Мог бы блестяще перевести что-то монументальное для «Библиотеки всемирной литературы» в 200 томах, она как раз тогда готовилась к изданию. Например, сделать новый перевод «Песни о Роланде» или «Шахнаме». Уверен, это были бы шедевральные переводы.
Но вот великого, всемирно известного поэта Иосифа Бродского, скорее всего, не было бы.
Вспоминается парадокс имяславия (было такое богословское течение): «Имя Божие и есть Бог, но Бог не есть имя Божие».
Биография — это и есть поэт.
Но поэт — это не биография.