Часть 3
Как только прошел дождь и пожар бесславно потух, я быстро нашла новый повод для страданий. В этот раз моя душа тосковала и маялась из-за отсутствия посетителей. Наши постоянные русские клиенты сбежали от туристического ада под названием «август на море». А прибывшие вместо них боснийцы и македонцы ходили на пляж со своей колбасой и пивом, и спускали состояние исключительно на попкорн. Черногорцы же, консервативные и опасливые, пока только приглядывались к русскому кафе. На третий год нашего существования лед тронулся - они стали заходить к нам выпить «бесплатну чашу воды» из-под крана и пописать. Это воодушевляло. Я с нетерпением ждала, когда от «просто пописать» они перейдут к трехчасовым бдениям над чашечкой «кафы». Увы, пока священнодействие с «кафой» местные совершали в черногорских кафе, в которых сидели еще их деды и прадеды.
- Где клиенты? – печально вопрошала я мужа, и в моих глазах плескалась вселенская скорбь. – Еще чуть-чуть - мы разоримся и пойдем по миру.
- Ничего страшного. Мы итак по нему ходим, - отвечал муж, разлегшись на пустых стульях с бокалом вина в руке.
- Тебе-то хорошо – терять нечего! Только две пары носков, и те непарные. А я?!
- В июле ты жаловалась, что гостей слишком много, и ты умираешь от усталости.
- То было в июле! А вдруг к нам больше никто не придет?!
- Это просто затишье перед бурей. Расслабься!
Но я не могла расслабиться, когда на кону стояло мое благополучное будущее, которому все время что-то угрожало: то пожар, то банкротство. Я звонила маме и вздыхала ей в трубку.
- Надо читать акафист Матронушке! – инструктировала мама. – А в блины добавлять топленое маслице! Вы добавляете?
- Не знаю, - бормотала я. – Я ж конобар.
- Вы вообще блины печь умеете?! Может мне приехать научить?
- Приехать со сломанной ногой?! Не вздумай!
- У меня есть костыли и божья помощь.
- А у нас пока есть Петрович. Прорвемся.
Петрович и его семейство, дай бог им здоровья, «делали» нам кассу. Восьмером, от мала до велика, они приходили в кафе на завтрак, обед и ужин и ели не только блины, но и все меню два раза. Только на аперитив заказывали ведро пива и таз салата. «Салат!», - командовал мой муж Владу. Тот, согнувшись над столом в три погибели, рубил овощи с бешеной скоростью. Кака-мырвица тем временем крутилась рядом. «Салат! – тянула она Влада за фартук. – Салат, почитай мне книжку!». Она норовила улечься прямо ему под ноги, но тот не обращал на нее никакого внимания.
После плотного приема пищи Петровичи уговаривали на десерт бутылку сорокоградусной лозы и две печенюшки, и уходили крайне довольные. В промежутках между Петровичами гостей не было. Я бродила между пустых столов и драматически заламывала руки. Муж спал на складе из своих ретро-кресел. А Влад-Салат уходил к морю и там придумывал гидроаккумулятор для дополнительной смазки моторов.
Кака-мырвица тем временем с лихвой оправдывала свое прозвище. Облаченная в одни лишь трусы, босая и лохматая, она сидела в засаде и ждала, когда какие-нибудь заблудшие клиенты приземлятся к нам за столик, и пока я бежала на кухню за напитками, тут же делала рядом с гостями свое черное дело. А затем радостно вопила: «Салат, я покакала!» Вернувшийся Салат делал вид, что не расслышал приятную новость. Я же коршуном хватала дочку и утаскивала ее в туалет. Но поздно - посетители ограничивались лишь напитками.
Зато в соседнем заведении «Popaj» всегда стояла очередь. А все потому, что в «Попадже» продавали любимую еду черногорцев: огромные непропеченные блины с нутеллой и крошеным печеньем, и пиццу, щедро политую майонезом и кетчупом. Я ревностно оглядывала толпы в «Попадже» и шла к мужу страдать.
- Может плюнем на все твои тапенады из вяленых помидоров и блины с лососем? – в сотый раз заводила я разговор. – Давай купим нутеллу, кетчуп, майонез и будем деньги грести лопатой!
- Кетчуп?! Мы делаем отличный томатный соус из розовых помидоров. И майонез у нас вкусный, домашний.
- Ну не едят черногорцы домашний майонез! Им «Хайнц» подавай. У них же тут девяностые годы.
- За девяностыми придут двухтысячные. Куда ты торопишься? Расслабься! Впереди вечность.
Вечность я, конечно, одобряла, но ее было не разбить на сотенные купюры и не купить Каке новые трусы, а мне сумочку. Я обстреливала мужа из всех орудий, но ни разу не попала в цель - он умудрялся ловко уклоняться, даже не двигаясь с места. В ответ на мои жалобы говорил:
- А зачем тебе новая сумочка, если в трех чемоданах хранятся двадцать сумок, а ты не носишь ни одной?
- Конечно, не ношу, - ворчала я. - Что туда складывать конобару? Грязные тарелки?
В конце концов (размышляла я вслух) вместо сумки можно купить платье. Муж был не против платья, но удивлялся, зачем оно мне, если предыдущие двести пылятся в шкафу, так как в них жарко и неудобно работать, и вообще их испачкает Кака. В конце диалога я немножко плакала по уже сложившейся традиции, а потом мы целовались.
Прибывший на каникулы мой старший сын скривил физиономию:
- Компот?! Блины с домашним творогом и вареньем?! Фу! А че, цедевиты и нутеллы нет что ли?
- Какой еще цедевиты?
- Вы че такие отставшие от жизни?! Это ж классный напиток! Синий такой, знаешь? Добавляешь в порошок воды и готово!
- Порошка нет. Есть малиновый лимонад. Из настоящей малины.
- Отстой! Понятно, почему гости не ходят. Дай мне денег, я пойду в «Попадж».
Втайне от мужа я выдавала сыну деньги на «Попадж». Лишь бы что-нибудь ел. Ведь накормить его сложнее, чем заставить меня не работать конобаром. Просто он уже четырнадцать лет подряд ест на завтрак хлопья, а на обед и ужин - макароны с консервированным горошком. Первые тринадцать я пыталась разнообразить его рацион с помощью уговоров, слез и подкупа, но единственное на что он соглашался – это утром заменить хлопья на горошек, а вечером горошек на хлопья. Причем есть нюансы: хлопья должны быть шоколадными, а горошек - исключительно «Бондюэль». Пару раз я пыталась подсунуть ему лжегорошек, но самозванец был уличен. Сын долго смотрел в тарелку с выражением лица героев передачи «Найди меня», потом нюхал и выдавал вердикт: «Это не Бондюэль. Есть не буду».
Муж советовал выпороть непокорного. Но это не решило бы проблемы. Все равно после порки мне пришлось бы встать к плите и варить пасту с горошком. Моя мама говорила, что надо его причащать. Возможно, святое причастие творит чудеса, и вместо горошка «Бондюэль» капризный подросток начал бы требовать бифштекс с кровью, но пока он согласился на блины с нутеллой, и я была счастлива. Однако, наши блины его не устраивали, так как мы пекли их на банальной сковородке, а не на блиннице. Пришлось мне ежедневно спонсировать конкурентов.
Помимо Петровичей, к нам иногда заходила русская девушка с ребенком. Кака-мырвица бросалась к ним со всех ног и сжимала ребенка в обьятиях. Пока девушка листала меню, Кака тащила свою жертву на кухню. «Салат, смотри, это мой друг! Я его люблю!» - сладким голоском сообщала Кака и одной левой слегка придушивала друга. Мы с Салатом пытались спасти бедолагу из железных обьятий. «Мамочка, я просто его поцелую!» – орала Кака басом и отбивалась. «Господи, - в ужасе бормотала я. – Ты последних клиентов передушишь!» Тут приходил муж, и мы втроем вызволяли парня из любовных обьятий Каки.
Однажды утром я проснулась окрыленная мыслью, что надо взять на работу черногорца, и тогда в кафе подтянутся местные. Муж воспринял идею без энтузиазма: «Где ты возмешь черногорца, который хочет работать?» Однако, невыполнимые задачи меня лишь раззадоривают. Я развернула массовую поисковую операцию. Муж немного испугался масштабов кампании и говорил, что чувствует, это не к добру. Но остановить снежную лавину и меня невозможно. Через неделю к нам пришел длинноволосый Дадо.
Дадо был музыкант. Он носил спущенные на бедрах широкие штаны и майку с надписью: «Стопроцентный гений!». Гений, конечно, не хотел работать, но мечта купить гитару вдохновила его на подвиги. И все сложилось бы у нас замечательно, если бы он не боялся клиентов, как огня. При одном их приближении у Дадо тряслись руки. Приняв заказ, он с выпученными глазами бежал на кухню, путаясь в штанах и спотыкаясь, и оттуда сразу же доносились звуки бьющейся посуды. В его смену уходило примерно от двух до пяти разбитых стаканов и столько же тарелок. С появлением Дадо местные действительно начали захаживать в наше кафе. Обычно они появлялись длинноволосыми группами и утаскивали Дадо на соседнюю лестницу покурить. Не знаю, что они курили, но возвращался он умиротворенный и расслабленный, и примерно пару часов не бил посуду. Его дружки выпивали всю воду из-под крана, писали от души и уходили.
На пятый день мужу это надоело, и он прогнал друзей Дадо. Тот так разнервничался, что опрокинул ведро пива на Петровичей. Те сначала долго матерились, а потом ушли переодеваться. И больше не вернулись.
Вечером я позвонила маме.
- Последних клиентов потеряли, - сказала я замогильным голосом.
- Значит вовремя я лечу к вам.
- Как летишь?! С костылями?! В наш город тысячи ступеней?!
- Уже купила билеты! Встречайте!
Положив трубку, я впервые села и сидела, не шевелясь, примерно полчаса. Дадо перебирал воображаемые струны. Влад-Салат чертил схему электромобиля. Кака-мырвица отколупывала от стульев краску. Кровавое солнце садилось за стальное море. Мы ждали мою маму.
