Среди многочисленных юбилеев последних двух-трех лет один прошел почти незамеченным. И совершенно напрасно, ибо для истории нашей страны он носит совершенно беспрецедентный характер. Я имею в виду наступившее в прошлом году двадцатилетие, в течение которого Российская Федерация живет без смертной казни. Могу предположить, почему об этом удивительном рекорде не хотят говорить либералы: без смертной казни нынешний «кровавый режим» смотрится несколько травоядно. С другой стороны, для сторонников Путина это достижение тоже сомнительно с пропагандистской точки зрения, ибо народ в массе своей мало чего жаждет с такой страстью, как возвращения смертной казни. И хотя очевидно, что многие из приговоренных к пожизненному сроку заключенных (особенно из числа террористов, насильников и вообще представителей непопулярных в народе преступлений) подозрительно быстро переносятся из «Черных дельфинов» в мир иной, факт остается фактом: официально последняя смертная казнь в нашей стране была применена более 20 лет назад, в 1996 году, в отношении серийного маньяка и каннибала Головкина. И это при том, что и советская власть, и предшествовавший ей царский режим и пары лет не могли прожить без узаконенного убийства своих сограждан, а президент Путин как выходец из КГБ давно, казалось бы, должен был уже прекратить ельцинские безобразия и вернуть народу его любимую «вышку». Но именно при Путине в ноябре 2009 года Конституционный суд РФ принял решение, согласно которому никакие суды в России не могут выносить смертные приговоры. Чудеса да и только!
А ведь именно смертная казнь, если задуматься, составляет значительную часть нашего мироощущения. Вспомните: еще малолетними детьми мы заслушивались сказками, герои которых только и делали, что убивали или казнили друг друга — в зависимости от социального статуса. Лихой солдат из «Огнива» ни за что ни про что отрубает голову ведьме, попросившей его достать огниво и щедро отблагодарившей его за это. Ну а сказочные цари только тем и занимались, что велели рубить головы направо и налево.
Вообще-то самая первая смертная казнь, причем массовая и заранее объявленная, была описана еще в Ветхом Завете, согласно которому Господь сперва предупредил Авраама о предстоящем сожжении Содома и Гоморры, а затем и привел приговор в исполнение. Любопытно, что, несмотря на утверждения пророка Иезекииля, будто Содом граничил непосредственно с Иерусалимом, власти Израиля вяло интересуются этой историей, зато поиски руин древнего города грешников активно ведут Англия с США, а с недавних пор и Россия. Не знаю, какие тут напрашиваются выводы. Возможно, недалек тот день, когда папа римский официально принесет ЛГБТ-сообществу свои извинения за сожжение Содома и Гоморры. Но Англия точно никогда не будет извиняться за свою виселицу Тайберн, как и Франция за свой Монфокон или Россия — за Лобное место или Бутовский полигон. Ибо смертная казнь за многие века настолько глубоко въелась в историю и менталитет нашей цивилизации, что и сегодня ее отсутствие воспринимается как что-то исключительное, как высшее достижение гуманизма. Иначе и быть не могло, ибо распространенная в Древнем Риме смертная казнь через распятие дала нашей цивилизации собственно самого автора Нового Завета… Впрочем, как известно, далеко не все заповеди Спасителя пришлись Европе ко двору. Напротив, по разнообразию и мучительности казни христианская Европа (а с ней и Россия) намного перещеголяли Рим с его распятиями и тиграми, которым Нерон, как известно, любил скармливать первых христиан. В средневековой Европе пытки и казни были вообще поставлены на поток, превратившись едва ли не в отрасль промышленности.
В изощренной жестокости времен инквизиции была, впрочем, своя не менее изощренная логика. Круша и терзая грешную плоть еретика, средневековые палачи пытались заставить его признать свою вину и тем самым «снять грех с души». Таким образом, заповедь «не убий» трактовалась инквизиторами прежде всего как требование сохранить «бессмертную душу» обвиняемого. Ну а плоть — дело наживное. В «просвещенные» века о душеспасительной миссии смертной казни стали говорить меньше, зато сама казнь обрела атрибуты классового разделения общества. Дворянин XVIII века спокойно подставлял шею под топор палача, но был бы чрезвычайно расстроен, возмущен и унижен казнью через повешение или иным другим способом, которым принято было лишать жизни простолюдинов. Позже, с распространением огнестрельного оружия, «благородным» способом умерщвления стал считаться расстрел, тем более что гильотина поставила процесс обезглавливания на поток и сделала его доступным для «черни», чего аристократы, конечно же, не могли вынести. Этот внешне нелепый снобизм «благородного» сословия относительно способа своего умерщвления благополучно дошел до середины XX века: так, нацистские генералы в ходе Нюрнбергского процесса требовали, чтобы их приговорили именно к расстрелу, но Международный суд распорядился иначе, и перспективы быть повешенным заставили Германа Геринга принять яд, чтобы избежать «позорной» участи.
В бесклассовой Америке времен колонизации смертная казнь носила характер упорядоченного убийства, призванного прийти на смену самосуду толпы. Именно поэтому выбор не только способа казни, но и преступлений, за которые к ней приговаривали, отдавали на откуп властям городов, а позже и штатов. Так, в Вирджинии начала XVII века лишиться жизни можно было за «сельскохозяйственные» преступления, вызывавшие негодование местных фермеров: за убийство чужих кур, кражу винограда и продажу оружия и провианта индейцам — злейшим врагам фермеров и скотоводов. В Нью-Йорке того же времени можно было поплатиться жизнью за избиение родителей или неприятие «истинного бога». Однако вскоре смертные казни в Америке становятся массовыми — благодаря плантаторам, распоряжавшимся жизнью своих рабов по собственному усмотрению. Почти одновременно в XVII–XVIII веках в США, Европе и Англии казни становятся публичными и относятся уже к разряду развлечения для толпы. В Лондоне, например, при массовых казнях на виселице Тайберн собиралась толпа, оценивавшая «благородство», с которым осужденные шли на смерть. Появился даже термин Good Dying! — им награждали наиболее хладнокровных или артистично работающих на публику жертв.
Аналогичным обазом стекался народ к пригороду Парижа к страшной башне Монфокон (Соколиная гора, по-нашему), где единовременно могли быть повешены до 90 человек. Изобретатель этого чуда архитектурной мысли — советник короля Филиппа IV Красивого и ярый сторонник разгрома ордена тамплиеров Ангерран де Мариньи считал, что сооружение трехэтажного здания с гигантскими проемами вместо окон, в которых будут болтаться скелеты повешенных, будет служить развитию благонравия и законобоязненности у парижан. По иронии судьбы, самому Мариньи пришлось на практике поддерживать в людях уважение к закону: после смерти короля его самого приговорили к повешению на Монфоконе.
Разумеется, рано или поздно кто-то должен был задуматься об отмене смертной казни. Первыми это сделали американцы — сначала в первой половине XIX века в Мичигане, а к началу XX века еще в шести штатах. Но увы, запрет продлился всего несколько лет. Помешали большие деньги (в 1881 году, с изобретением электрического стула, смертная казнь в США становится бизнесом) и... Советская Россия. Под предлогом проникновения ужасов большевизма запреты на смертную казнь в Америке были отменены и во многих штатах сохраняются до сих пор.
Зато в постреволюционной России с введением и отменой «высшей меры» начинается настоящая чехарда. Сначала 12 марта 1917 года Временное правительство отменило смертную казнь. Запрет продлился недолго, и уже в июле того же года она была восстановлена и разрешена к применению военно-революционными судами за ряд преступлений среди военнослужащих. Затем в конце сентября Временное правительство снова приостановило применение смертной казни — «до особого распоряжения». Однако этого распоряжения так и не последовало, поскольку власть захватили большевики, подписавшие 28 октября 1917 года «Декрет об отмене смертной казни», но лишь для солдат, занимавшихся антивоенной и антиправительственной агитацией на фронте. На обычных граждан действие декрета не распространялось. Напротив, 21 февраля 1918 года Декретом Совета народных комиссаров «Социалистическое отечество в опасности» было разрешено применение расстрела на месте и без суда. Безграничными полномочиями по расстрелу неприятельских агентов, а также спекулянтов, погромщиков, хулиганов, контрреволюционеров и вообще всех ненужных элементов стала ВЧК — «карающий меч революции».
16 июня 1918 года в Советской России вводятся Революционные трибуналы, а также «тройки» и «пятерки» чрезвычайных комиссий. Их участники выносили смертные приговоры не на основании статей Уголовного кодекса, а исходя из «революционной целесообразности». Ни о каком спасении души в государстве безбожников, разумеется, речи уже не шло. Смертная казнь в Советской республике носила чисто санитарный характер: отстрелу подлежали все, кто не вписывался в новый строй. В 1918 году газета «Правда» писала: «Настал час, когда мы должны уничтожить буржуазию, если мы не хотим, чтобы буржуазия уничтожила нас. Наши города должны быть беспощадно очищены от буржуазной гнили. Все эти господа будут поставлены на учет, и те из них, кто представляет опасность для революционного класса, будут уничтожены. Гимном рабочего класса отныне будет песнь ненависти и мести!»
С политической точки зрения это было не совсем правильным, ведь именно большевики обычно называли царский режим «кровавым», хотя официально за весь период правления Николая II было казнено меньше людей, чем расстреляно большевиками в первый же год своего правления. Возможно, поэтому 17 января 1920 года вышло Постановление ВЦИК и СНК РСФСР «Об отмене применения высшей меры наказания (расстрела)». Однако на этот раз запрет действовал только в тылу, поэтому сразу же после введения этого постановления приказом тогдашнего управляющего Особым отделом ВЧК Генриха Ягоды все подлежащие расстрелу преступники должны были направляться «в полосу военных действий, куда положения декрета об отмене смертной казни не распространяются». Впрочем, долго мучиться без расстрелов большевикам и на этот раз не пришлось: в начале мая 1920 года армия Польши заняла Киев, после чего приказом «О революционных военных трибуналах» большевики снова вернули наказание в виде расстрела, причем назвали его весьма благородно — «высшей мерой социальной защиты».
Это было время упоения кровопролитием, настоящий «золотой век» поэтов массового террора. Именно в эти годы пламенная революционерка Розалия Самуиловна Залкинд по кличке Землячка (и поныне покоящаяся в Кремлевской стене с неизменной гвоздичкой у памятной таблички) сотнями топила белогвардейцев в Черном море или, устав от «бумажной работы», по вечерам собственноручно расстреливала из пулемета арестованных врагов народа. А член Коллегии ВЧК латыш Александр Эйдук в 1921 году опубликовал в сборнике с символическим названием «Улыбка ЧеКа» лирическое стихотворение:
На вашем столике бутоны полевые//Ласкают нежным запахом издалека,//Но я люблю совсем иные,//Пунцовые цветы ЧеКа.//Когда влюбленные сердца стучатся в блузы,//И страстно хочется распять их на кресте,//Нет большей радости, нет лучших музык,//Как хруст ломаемых и жизней и костей.//Вот отчего, когда томятся Ваши взоры,//И начинает страсть в груди вскипать,//Черкнуть мне хочется на Вашем приговоре//Одно бестрепетное: «К стенке! Расстрелять!»
С этого времени высшая мера становится непременным атрибутом советской действительности. Список преступлений, за которые предполагается смертная казнь, в довоенном СССР постепенно растет, хотя ему никогда не удастся достичь уровня самого «просвещенного» российского государя Петра I, введшего смертное наказание аж за 123 (!!!) вида преступлений. Тем более удивительным стал выход 28 мая 1947 года Указа Президиума Верховного Совета СССР об отмене в стране смертной казни. Номер газеты «Сталинец» с этим историческим указом хранится в коллекции «Маленьких историй».
Поговаривали, будто распоряжение об указе дал лично товарищ Сталин, сердечно тронутый беспримерным героизмом советского народа в ходе Великой Отечественной войны. Возможно, это и в самом деле было так, но только лирическое настроение вождя длилось не слишком долго, и уже 12 января 1950 года смертную казнь снова восстановили — Указом Президиума ВС СССР «О применении смертной казни к изменникам Родины, шпионам, подрывникам-диверсантам». По старой советской привычке, возвращение «вышки» объяснили «многочисленными просьбами союзных республик, профсоюзов, крестьянских организаций и деятелей культуры». При этом закону придали обратную силу, то есть благодаря этому постановлению можно было задним числом расстрелять тех, кто избежал «вышки» после выхода указа 1947 года. Такая вот трогательная забота вождя о всеобщей доступности «высшей меры социальной защиты».
После смерти Сталина ситуация с «вышкой» мало изменилась. Стало меньше необоснованных приговоров и репрессий, хотя большинство «расстрельных» статей сохранилось. В 1954 году список этих статей дополнило «умышленное убийство», в 1961 году стали расстреливать за кражу государственного имущества, подделку денег и нарушение правил валютных операций. В 1962-м «вышку» могли дать за покушение на жизнь милиционера, изнасилование и взяточничество. Таким образом, даже в самые демократичные годы СССР — с 1960-го по 1988-й — в стране было расстреляно около 24 тысяч человек. Это в стране «самого гуманного суда в мире»! Сегодня такие цифры кажутся нам немыслимыми. К настоящему времени, по различным данным, пожизненный срок в России отбывают порядка 2 тысяч человек. Всего-то! Не правда ли, хочется, подобно императору Комоду из известного голливудского блокбастера, воскликнуть во весь голос: «Ну разве я не милосердный???»
Но что-то останавливает. Сократив «улов» крупной дичи, российская Фемида взялась за ловцов покемонов, блогеров и прочих обитателей твиттеров, свистящих не то, что надо. Нонсенс, которым для многих представлялось дело дурочек из «Пусси Райот», стал повседневной практикой, и Галилео Галилей в наши дни едва ли посмел объявить о своей теории, не оскорбив чувства верующих со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но если тюремное заключение для московской студентки, влюбленной в далекого жгучего ваххабита, кто-то пытается объяснить стремлением властей уберечь ее саму от гибельного шага (опять спасение души!), то реальные дела, которые заводятся на граждан только за перепост чужого поста или за публичное сомнение в принадлежности того или иного куска бывшего СССР, — это что-то совершенно новаторское. Наверное, сказывается пресловутый поворот России «лицом к Китаю», где император Цяньлун прославился своим приказом казнить поэтов, которые писали грустные стихи. Монарха понять можно: отрубая голову «неправильным» поэтам, он явно ограждал народ от разрушительного пессимизма. То есть в какой-то мере применял высшую меру мера социальной защиты! У нас, слава Богу, головы пока не рубят. Но уже оберегают народ не только от пессимизма, но и от безверия, всяких вредных символов и не туда направленных мыслей. Оберегают точечно, пока еще не очень большими сроками и с заботой о спасении души заблудших. Ну правда, разве мы не милосердны?