Я путешествовала по Японии почти десять лет назад во времена до-короновирусные и даже до смартфонные, поэтому теперь вспоминаю с удивлением о японцах в одинаковых темных костюмах, которые шли по улицам Токио мимо меня, уставившись в свои телефоны. И только теперь эта привычка стала раздражать меня в Москве. А еще я тогда узнала, что в Японии существуют видеотелефоны, с помощью которых можно разговаривать (правда только по местной сети), видя собеседника на экране мобильного телефона. Так что, Япония давно опережает окружающие её страны или находится на недосягаемой высоте не только в технических вопросах, но и своей продуманностью, логичностью во всех сферах жизни. Хотя, и не об этом мне хотелось сегодня рассказать, а о том, как можно неожиданно оказаться в их прошлом. 

Приезжих иностранцев в Японии всегда было немного из-за разницы цен с другими странами. А помимо дороговизны там еще и сложно было ориентироваться: на улицах отсутствовали названия, а японцы в большинстве своем не говорили на английском. Так что, поездив в одиночку по стране, в то время я нашла для себя два способа, как выйти из сложного положения. Вариант первый: попросить в гостинице написать на японском название места, адрес и ближайшие ориентиры. Вариант второй, дорогой — поймать такси, где уже тогда были навигаторы. Почему дорогой? Вот у меня остались расценки на токийское такси десятилетней давности. Итак, первые два километра — 800 йен (1 доллар = 77 йен), далее несколько сот метров — по 200 йен, так что поездка минут на пятнадцать могла обойтись приблизительно в 3000 йен или 40 долларов.

В один осенний день, воспользовалась токийском метро, я направилась покорять районы старого Токио. Сначала я вышла на станции Уэно и пошла в одноимённый зоопарк. Почему-то в то время мне очень хотелось увидеть какую-то местную панду-знаменитость и я обратилась к смотрителю зоопарка с вопросом, как её найти. На это японка с очаровательной улыбкой ответила мне: «I am sorry, he is died» и несколько раз поклонилась. А чтобы я сильно не расстраивалась, хотя услышанное меня скорей развеселило, мне предложили осмотреть местных лемуров, ай-аев, окапи, еще каких-то живущих на большой глубине мышей и снежных обезьян. 

После UENO-Zoo я продолжила свой путь в один из немногих в городе районов, Янака, который не пострадал от пожара двадцатых годов прошлого века и не был разрушен авиаударами времён Второй мировой войны. Само место, куда я направлялась, был магазин рисовой бумаги, открытый еще в 1858 году и принадлежавший с тех пор одной семье. Поэтому, осмотрев несколько святилищ, спустившись вниз по улице, я повернула налево и… заблудилась. В тот момент я еще не была готова к квесту на ориентирование, а с собой у меня была лишь непонятно нарисованная схема района из путеводителя. Но хорошо, что я знала название магазина — Исэтацу. Впрочем, кого бы из прохожих я не спрашивала, те в ответ только разводили руками. Наконец, один пожилой японец не просто указал мне верный путь, а минут пятнадцать молча вел меня к нужному месту. В ответ я могла ему только поклониться.

Исэтацу оказался изумительным местом: картины и игрушки, открытки и записные книжки, и наконец, большой выбор оригинальной японской бумаги. Впрочем, об этом я заранее прочитала в путеводителе, но то, к чему я совершенно не была готова, были тиёги — hand-prints, напечатанные вручную по старинной технологии. Картины с традиционными японскими мотивами или декоративными узорами печатали на фактурной рисовой бумаге с прожилками, их можно было прощупать и увидеть на свет. Рисовую бумагу, к слову сказать, могут сделать и очень тонкой. Так что, потеряв голову от красоты рисунков, которые, как позже выяснилось, коллекционируют даже знаменитости, я решила что-нибудь себе приобрести. Продавец предложила мне три небольших рисунка со схожими мотивами, которые можно было купить как в оформленном виде, так и отдельно. А поскольку они стоили приличных денег и банковские карты магазин не принимал, то в свой последний день я вновь приехала в этот магазин. Помимо оплаты тиёги я измерила всю композицию — внешнюю рамку, глубину багета и межрамочные расстояния, чтобы дома в точности воспроизвести дух Исэтацу.

В районе Янака это был не единственный магазин с прошлым, на улице Янака Гиндза продавались утива-э (национальный веер) и гэту (деревянные сандалии). В уличных кафе люди покупали онигири (круглые рисовые пирожки с начинкой), теплые пончики, наполненные кремом и ароматизированной начинкой, а также конфеты ручной работы с начинкой из абрикоса, корицы или имбиря. Из динамиков там звучала красивая музыка, словно по-прежнему здесь было Токио двадцатых годов прошлого века. В одном из кафе сидели забавные тетушки в кимоно, но с современными деталями в образе, там я и пообедала. 

Японскую аккуратность и следование традициям в Стране восходящего солнца я видела повсюду. В магазине, даже если сообщить продавцу, что делаете покупку для себя, для Вас все-равно не будет сделано исключения. Сначала Вам подберут красивую многослойную оберточную бумагу по размеру и в нужной цветовой гамме. После этого каждый предмет (в моем случае это были два выточенных из дерева стакана) будут долго и тщательно в неё заворачивать. Потом каждый из предметов упакуют в отдельную коробочку из плотной рисовой бумаги, затем их завернут в другую бумагу и, наконец, всё вместе положат в пакет. 

В Наре, в Национальном музее, каждый октябрь проводятся выставки особых предметов искусства. Эти мероприятия посещает огромное количество японцев, которые стоят по несколько часов, часто, чтобы увидеть лишь один предмет из императорской коллекции. К музею я подошла уже под вечер и ждала всего минут сорок, но — под проливным дождем, настолько сильным, что мне пришлось переобуться в гэту (теперь я знаю, почему они незаменимы). При этом, я даже не знала, что собственно там увижу, поскольку не планировала посещение музея и просто остались два часа до отъезда в Киото. Как выяснилось, в книге записей я была исключением не только из русских, но и из европейцев.

Оказавшись внутри я с большим удивлением узнала, что в тот год в Наре впервые за девятнадцать лет выставляли пятиструнную лютню «raden shitan no gogen biwa», которая входит в список самых важных музыкальных инструментов периода Нары (710-794 гг). Эти инструменты использовались в музыке китайской династии Тан, а саму лютню японцы сохранили в Сокровищнице XIII века Сёсоин. Shosoin, к слову сказать, является самым старым музеем в мире, так называемой, капсулой времени (хотя думаю, мало кто за пределами Японии о ней слышал). Для показа в разных музеях мира здесь были изготовлены копии этих музыкальных инструментов. 

Мне кажется, что самым запоминающимся в жизни может стать то, что произошло с вами случайно. Вероятно, из-за этого мне и теперь кажется, что в тот день я увидела самый красивый предмет прикладного искусства. Лютню (биву) бордового цвета с перламутровой инкрустацией в великолепной сохранности установили на невысоком постаменте за стеклом, а длинная очередь из посетителей с трех сторон медленно огибала её. Трудно представить себе, сколько времени и труда стоило лютье, жившему в восьмом веке (а возможно их было несколько) создать столь сложную инкрустацию. Её очертания напомнили мне стрекозу, которая несет перед собой раскрытый утива-э, исполненный в ярком цвете с цветочным орнаментом. Как завороженная я смотрела на этот предмет, когда ко мне подошла японка и протянула свои наушники, чтобы я услышала чистое звучание этого инструмента. Сейчас, конечно, я уже не помню, какую музыку на ней играли, но если можно было бы комбинировать воспоминания, то почему бы не представить себе, как местная японка отдает мне наушники, а оттуда звучит музыка из кинофильма Джима Джармуша «Выживут только любовники». Ведь, если вспомнить, герой-вампир там тоже играл на лютне с красивой декой.

Перед тем как попасть в музей в Наре, я полдня провела в Хорю-дзи — главном храмовом комплексе Японии. Этот комплекс считается одним из самых посещаемых японцами, хотя и о нём, я уверена, мало кто слышал. Добраться сюда непросто: от Киото нужно доехать до Нары, далее — на поезде, потом на автобусе и затем — пешком. Комплекс включает в себя жилые постройки, пагоду и храмы, четыре из которых относятся к седьмому веку и являются самыми древними деревянными постройками в мире. В книге Ричарда Теймса о Японии, со слов специалиста, который работал над реставрацией комплекса в течение двадцати лет, была описана применявшаяся в то время технология строительства. Главной причиной того, что деревянные постройки простояли 1300 лет было чередование разных структур деревьев. Деревья с южных, солнечных склонов отличаются большим числом веток и, следовательно, сучков, которые делают их крепче, их использовали для южной части строений. Северная часть строений не имеет сучков вовсе. В древней технологии аналогично сочетались деревья из долины и горной местности: деревья в долине растут прямыми, но слабыми, «как люди, растущие в благоприятной среде, окруженные семьей и слугами. Деревья, как и люди, зачастую становятся сильными только тогда, когда сталкиваются с трудностями. Более слабая древесина также небесполезна, но должна комбинироваться с сильной надлежащим образом: для этого древесина разрезалась и сплеталась в разных направлениях в прочную структуру, сохраняя, таким образом, баланс».

Прочитав «философский трактат о деревьях», который легко спроецировать и на японское средневековье, и на современное общество, мне очень захотелось увидеть Хорю-дзи живьем. Ведь в некоторые теории бывает сложно поверить, зная, как трудно это реализовать, но еще сложнее поверить в то, что кому-то удалось сделать невероятное и теперь деревянные здания стоят дольше, чем где бы то ни было — тысячу триста лет. Когда я приблизилась к этим темным, практически черным, мистическим со-зданиям, то увидела, что храмы и пагоды прекрасны не только своей удивительной историей, но и простой, лаконичной архитектурой.

В Киото, перед тем, как отправиться в Нару, я провела ночь в традиционном японском рёкане. Переступив порог гостиницы, первое, что я там увидела, был японский пруд с карпами. Берега небольшого искусственного водоема имели традиционно неправильную форму, рядом с ним росли невысокие деревца и кустарник. Все пространство было украшено камнями разных формы и размера, все они что-нибудь кому-нибудь напоминали. Ближе к середине (но не в центре, помним про асимметрию) на каменном постаменте стоял каменный светильник торо, крышу которого покрывал зеленый мох. Струящаяся вода небольшого водопада, как и плещущиеся карпы, способствовали умиротворению постояльцев гостиницы. 

По правилам проживания в рёкане всю обувь гости оставляли на входе в гостиницу, надевая кожаные тапочки, которые в свою очередь оставляли в маленьком коридорчике перед входом в комнаты. В моей комнате на полу лежали теплые и приятные татами, в центре находился низенький столик, вокруг которого вместо дивана лежали подушки. На столь же низкой тумбочке около стены стоял современный телевизор. Двери номера, которые закрывались на обычный ключ, были сёдзи — как и стены комнаты их делали из деревянных рамок и крепили к ним рисовую бумагу. В моем номере были также душ, туалет и умывальник, а вот японская ванная находилась в отдельной комнате и была постоянно нагрета. 

Пока я ужинала на втором этаже (моя комната была на первом), столик в моем номере отодвинули в сторону и на татами разложили футон (хлопчатобумажный матрас) с постелью. Наоборот, утром, во время завтрака, служащая гостиницы свернула его и убрала в шкаф. Японские трапезы в гостинице, как и во многих японских ресторанах, состояли из нескольких небольших по размеру блюд, самым большим из которых была домбури (чаша) с рисом. Не вдаваясь в детали японской кухни, о которой и так много написано, скажу лишь, что именно в Японии я полюбила мисо-суп, яки гeдза (японские пельмени), десерт из сырого теста в виде конвертиков с шоколадной начинкой и зеленый чай с жаренным рисом. А вот то, к чему я отнеслась с опаской и недоверием была слишком свежая, твердая, сырая рыба.

***

Сверхскоростной синкасен, больше похожий на самолет, чем на поезд, прибыл на железнодорожный вокзал в Токио за двадцать минут до отправления в Киото. Пассажиры, преодолев тысячу и более километров, спокойно вышли на платформу. Практически тут же им навстречу, в каждый из вагонов, вбежали по две женщины в рабочих костюмах. Двери синкасена закрылись. В течение пятнадцати минут они бегали от кресла к креслу и быстро, тщательно убирались. Когда до отхода поезда оставалось пять минут (в этот момент я уже вопросительно заглядывала в лица стоящих рядом японцев), я увидела, как женщины направились к выходу. Наконец, двери синкасена открылись, уборщицы вышли на платформу, и мы заняли свои места. Поезд отправился минута в минуту.