Если идти по улице поэта Шиллера и свернуть на улицу писателя Фурманова, то придешь в Яму — так в народе называется район в горном ущелье Новороссийска. Здесь вдоль разлома древних пород наползают друг на друга частные домики. И среди них выделяется один — желтый, с нарисованным на стене шариком-сердцем.
Надписи никакой. Но местные знают, что тут, в Яме, в сердце этого дома, становятся на ноги малыши. В прямом и переносном смысле.
Мамские чаты и их последствия
«Дом с сердцем» придумала Татьяна Замилова. Здесь же, в этом дворе, она и живет. А желтый домик — это бывший гараж, который семья Татьяны перестроила в маленький реабилитационный центр «Вершие».
И поскольку площадь там всего 36 квадратных метров, Татьяна стесняется называть это помещение реабилитационным центром, говорит: «У нас скорее реабилитационный садик». Дети приходят сюда на ЛФК, массажи, на осмотры приезжает невролог, а неподалеку есть и бассейн. Четыре ребенка детсадовского и раннего школьного возраста находятся здесь четыре недели, потом заезжают следующие четверо. И так уже целый год. Реабилитация в «доме с сердцем» проходит за счет пожертвований в фонд «Прекрасное далеко», которым тоже руководит Татьяна Замилова.
— Когда спрашивают, как я начала этим заниматься, теряюсь. Потому что одной точки отсчета нет… Я родилась в военном городке в Архангельской области, рядом с космодромом Плесецк. Мама работала фельдшером-акушером, папа был офицер. Но он рано умер. Переходил дорогу, его сбила машина. И вот мама осталась одна — старший брат и я, трехлетняя. Мама ушла из медицины и бралась за все, чтобы нас поднять. А в подростковом возрасте уже и мы с братом начали работать. В 14 лет я мыла в школе полы, работала в детском саду нянечкой и в военном госпитале, в хирургии, санитаркой. Помогала больным мыться, иногда мне доверяли перевязки и разрешали присутствовать на операциях — как мне это нравилось! Помню, пришла к маме: «Я хочу поступать в мед!» — «Нет, Таня, я мед не вытяну». Пришлось поступить в электромеханический техникум, стать военнослужащей, остаться в своем городке…
Таня вышла замуж, родила сына, хлебнула переездов, общаг, казарменного быта и северных метелей. В 2003 году, когда ей было 25 лет, решила не продлевать контракт с армией и прошлой жизнью. Вслед за вторым мужем они с сыном переехали в Новороссийск. Тут Таня работала в бухгалтерии на заводе по ремонту вагонов, потом стала технологом мебельного производства на фабрике.
— Как-то так получилось, что я стала сидеть в «мамских» чатах, где мы и начали помогать болеющим детям. Одному ребенку купили коляску, второму собрали на лечение, третьему лекарство дорогое закупили — за три года это развилось в целую деятельность. У нас появились постоянные благотворители, а я вдруг поняла, что не могу перед ними отчитаться: у меня нет полномочий запросить у наших подопечных чеки за траты. А работа расширяется: есть постоянные жертвователи, есть и очередники, которым нужна помощь.
— Я собрала свою семью и сказала: «Хочу заниматься только помощью людям, какое-то время, наверное, буду без зарплаты, и работа почти круглосуточная, а дальше, когда оформим все, должно быть легче». Легче, правда, не стало, — Татьяна смеется. — Но родные меня поддержали. И сегодня я понимаю, что и 10 процентов не сделала бы без их помощи. Мама в тот момент жила с нами — на нее можно было оставить младших. У меня уже трое детей. Муж тоже принял мое новое призвание.
— Татьяна, вы говорили, что фонд был нужен, чтобы проверить прозрачность действий ваших подопечных?
— Да. У нас была некрасивая ситуация: мама больного ребенка обратилась сразу в два места, взяла деньги и у нас, и там и отчиталась одними и теми же документами. Но юридических полномочий прийти к ней с вопросами у нас не было. Было очень стыдно, но я получила урок: родители бывают разные, а мне необходимо организовывать помощь более профессионально.
— Кстати, о городах — вы же вначале брали детей и из других регионов?
— Да, но потом я поняла, что все-таки надо самой видеть, кому мы помогаем, выезжать на место. Поэтому мы остановились на Новороссийске, но есть и семьи из пригорода. И оттуда мы привозим поистине удивительные истории. Вот, допустим, многодетная семья. У них родился ребенок с ДЦП. Больница очень далеко, возить его постоянно на массажи родители не могут. Но они этого ребенка кохают и делают для него все, что в их силах. Когда понимают, что сами уже не справляются, продают корову, влезают в долги. И везут малыша за тридевять земель на лечение и реабилитацию. Причем после этой реабилитации им надо готовиться к следующей, все начинать заново. Но они не нытики: трудно, но мы умеем работать, значит, вытянем! Такие люди заряжают и нас. И их немало.
Когда нет выбора
— В 2018 году вы зарегистрировали фонд и назвали его «Прекрасное далеко» — почему?
— «Прекрасное далеко» — это песенка, с которой я поступала в музыкальную школу. Поступать мне не разрешали, потом что обучение в школе стоило денег, а, как я уже говорила, жили мы очень скромно. Но в восемь лет ума нет — я поступила тайком. На вступительных испытаниях все были с мамами, а я одна — делала вид, что взрослая, но тряслась, как осиновый лист. Но поступила. Позже мама приняла мое решение и даже купила старинное пианино с резьбой. Так что это название ассоциируется у меня с детством, с переживаниями, с победой и с любовью мамы. А сейчас кажется, что название это хорошо ложится на наши программы. Прекрасное далеко — это будущее, в котором будет лучше, чем сейчас.
— Фонд работает четыре года, реабилитационный садик — год. Времена сейчас трудные, как вы решились?
— У нас не было выбора. Все эти годы мы платили за реабилитации из пожертвований. Но цены выросли настолько, что даже состоятельные семьи уже не могли себе это позволить. Если раньше мы за 150 тысяч рублей могли направить ребенка в хорошую клинику, то теперь нужно 200—300 тысяч. И как мне объяснять людям, что эта огромная сумма пойдет на массажи и ЛФК? Я села и подсчитала: или мы закрываем программу реабилитации, или я ищу возможность создать что-то свое, чтобы нашим ребятам не надо было никуда ездить. Я знала: нельзя закрываться, у нас стоит очередь. И я сказала мужу: «У нас гараж полупустой — давай что-то придумаем?» Он снова поддержал. Поскольку руки у него золотые, то весь ремонт мы делали сами, ну и мебель, конечно, — на этом сэкономили. А дальше судьба стала посылать мне замечательных специалистов: массажиста, одного из лучших в городе неврологов, педагогов-психологов, логопеда, волонтеров. Так и собрались в крепкий коллектив немножко сумасшедших людей.
— Вы помогаете своим, но в соцсетях я увидела историю мальчика из Мариуполя, которому вы фактически подарили вторую жизнь.
— Да, это Валентин, у него множественные нарушения, в том числе эпилепсия. Он из семьи беженцев, нас попросили привезти им памперсы. Я приехала и, когда увидела, как живут эти люди… Трое детей и родители, две собаки в одной комнатке, на тюках и чемоданах. Папа у них работяга, ему надо бы высыпаться, девочка-школьница должна заниматься. А Валентин по ночам стонет, потому что у него все болит. Как он выглядел в первую нашу встречу, даже описывать не берусь. У него проблемы с пищеварительным трактом, обычная еда не переваривается: в 17 лет парень весил всего 23 килограмма. Врачи семье не предлагали альтернативного питания. И родители думали, что все идет к финалу. А тут еще все эти события с переездом в Россию… Мама, когда мы встретились, уже мысленно с ним прощалась. Но мы привезли спецпитание — и Валентин начал набирать вес. Сейчас он другой человек: поправился в два раза, мы его записали в бассейн. Мама пишет мне по ватсапу: «У него порозовели щечки, он сам сидит, стал лучше спать…» А для нас это живой пример, что даже в самых тяжелых случаях ситуацию можно изменить.
— Кто еще к вам обращается?
— В этом году шквал запросов от госучреждений по поводу медикаментов. Когда с нами перестали дружить западные фармакологические и логистические компании, нужно было как-то завозить сюда жизненно необходимые препараты. И мы придумывали, как, через кого, и искали на это средства.
Многим ребятам мы помогаем постоянно и становимся с ними друзьями. К примеру, у нас есть Ванечка. Когда ему было чуть больше года, малыш упал в лестничный пролет с высоты пятого этажа. Получил травмы, несовместимые с жизнью: перелом черепа, позвоночника, тазовых костей. Но выжил! И не просто выжил, он восстанавливается, мы верим, что дальше дела его будут лучше и лучше.
Второй похожий случай — Алеша. В три года он выпал из окна пятого этажа на асфальт: было утро, родители пили чай на кухне, он бегал рядом. Потом пошел в соседнюю комнату, а там за окном машина поливала дорогу. Он хотел увидеть все получше — залез на подоконник, открыл окно и оперся о сетку… Алеша перенес серию операций, ходить он уже не сможет, но мозг, к счастью, не пострадал. Он учится в обычной школе, и, судя по тому, как он бегает по дому на руках, жизнь его может быть наполненной и интересной.
— У вас в отчетах видела и девушку с онкологическим диагнозом. В конце приписка, что ее больше нет…
— Это Рузанна. В 11 лет на уроке физкультуры она получила травму руки. Через год в руке начались сильные боли, сделали биопсию — а там саркома Юинга… Мы помогали ей уже на четвертой стадии. Закупили препарат химиотерапии и оплатили в фонд «Подари жизнь» расходы на профессиональную паллиативную помощь. Благодаря тому что ее начали обезболивать, девочка думала, что выздоравливает, — до этого она не могла спать от боли. А тут все успокоилось, появилась надежда… Без боли она и ушла.
Когда просишь не для себя
— Татьяна, кто ваши благотворители?
— Большая часть средств — это разовые поступления. После пандемии они резко упали, а с февраля 2022 года я совсем не знала, что делать, и, наверное, мы бы не выжили, если бы не гранты. В этом году к нам пришел крупный местный благотворитель, он регулярно жертвует на питание для нуждающихся стариков, это еще одна ветка нашей работы — социальная столовая. Частных пожертвований не так много, но есть двое удивительных мужчин. Они не олигархи, просто состоятельные люди — могли бы пустить эти сотни тысяч рублей на свои увлечения, путешествия. Но они помогают нам. Один из них напоминает о себе сам, другому я напоминаю…
— Трудно просить деньги?
— Раньше, когда мне казалось, что прошу для себя, было тяжело. Для себя просить всегда стыдно. Но со временем я поменяла угол зрения: я не прошу, я рассказываю о наших ребятах и призываю им помочь. К тому же мы дошли до того, что уже даже поликлиника на официальных бланках передает нам свои запросы. С этими документами я и обращаюсь к жертвователям, соблюдая интервал приличия.
— Что такое «интервал приличия»?
— Если я в этом месяце уже попросила денег, буду терпеть до следующего. Если, конечно, чего-то совсем уж экстренного не случится. Но, к сожалению, случается. И я снова пишу: «Мы хотим помочь!» Однако никто меня не отталкивает — если не могут помочь сегодня, помогут завтра. Вот эту историю, когда человек, который находится в коридоре благополучия, способен отозваться на чужую беду, я считаю чудом.
* * *
Если вы тот самый человек из коридора благополучия, пожертвуйте любую сумму этому маленькому отважному фонду. И тогда от чистого истока в прекрасное далеко протянется еще одна тонкая, но такая важная дорожка.