Мое детство прошло не в домике у моря, не в деревне с бескрайними полями и не в богемном центре расселенной к тому времени Москвы. Я росла в захламленной квартире в спальном районе на севере столицы. Под моим окном текла река Яуза и летом долгими светлыми ночами оттуда заливисто квакали неугомонные лягушки.
Сегодня в местах моего отрочества вырос целый город блестящих отполированных новостроек с вдохновляющими красивыми названиями.
Но тогда все было иначе. Тогда Яуза пахла ржавым металлом. Главной инсталляцией той поры были проржавевшие до дыр Жигули, оставленные кем-то прямо в середине реки. Вокруг по берегам вместо красивых деревянных настилов простирались непролазные топи болот, где однажды, в бурные годы юности нашей страны, нашли труп.
Ходить туда было страшно и до этого, но после находки милиции стало просто жутко. Жутко не от слова труп, а от наказания, маячившего грозной тенью прямо перед любопытными глазами. Но мы ходили. Нас, свободолюбивых детей 90-х, влекло все, что было в нашем скромном доступе. А болота были.
Мы ходили туда, выискивая новые тропы, придумывая собственные страшилки, строя шалаши и закапывая секреты.
Однажды во время такой прогулки я увидела цветок. Он был странной овальной формы, с заостренным кончиком и немного напоминал гладкий древесный лист. Только был белого как снег цвета. А снизу листа рос светло-желтый толстый конусовидный черешок. Цветок был не похож ни на один виденный мною ранее. А то, что он рос посреди черной непролазной грязи забытого людьми московского спальника, резонировало с потаенными струнами души.
Не помню, как в отсутствие по понятным причинам в те времена гугла я узнала название цветка. Но узнала. Это была дикая Калла. Маленькая, белая, растущая в болотной местности, сокрытая от глаз.
До вчерашнего дня я больше не встречала ее в цвету. Такой недвусмысленный привет из трясины прошлого, который мог быть понят лишь тремя парами глаз в этом мире. И одна из этих пар по счастливой неслучайности именно в этот день проходила по уложенным над тропинками детства мосткам.
Старый железнодорожный мост, куда раньше отваживались ходить лишь самые крутые и взрослые ребята, сегодня стал местом прогулок семей с собаками и детьми на самокатах. Пустырь за гаражами, через который родители боялись отпускать нас ходить в школу темными зимними утрами, застроен без страха высокими безликими человейниками. Разрушенная десятилетиями усадьба встречает сегодня ровными английскими газонами и милым приходским магазинчиком со свежей выпечкой. А параллельно с трубой, по которой мы отважно ходили в походы в Ботанический сад, проложен новый стильный безопасный мостик.
Там, где раньше мы боялись ходить по одиночке вечером от метро, бегут, яркой строкой пронзая ночь, современные табло на остановках и светят уютным светом маленькие магазинчики. Дворы нескромно поблескивают дорогими иномарками, пахнут шашлыками и звучат детским смехом.
Страх больше не живет здесь.
Только старые, чудом уцелевшие двухэтажки невозмутимо и с достоинством взирают снизу-вверх на дома новой эры. Только дети по-прежнему ищут укромные уголки подальше от глаз, лазают по деревьям, ходят по трубе вместо моста, прыгают с плотины и придумывают страшные истории, щекочущие пружинистые юные нервы. А еще строят шалаши, соревнуясь с бобрами, недавно вернувшимися на берега Яузы, и закапывают самодельные капсулы времени.
«Это было лучшее время, это было худшее время, но и этим ничего не сказано» Кен Кизи. «Песня Моряка»
Больше историй из детства и не только в Телеграме
<script type="text/javascript" src="//rf.revolvermaps.com/0/0/4.js?i=5htok4p29mt&m=0&h=238&c=00fff6&r=0" async="async"></script>