Орсон Петерсен: глава 8/1

— Калинин Василий Леонидович, эм, заместитель начальника отдела, эм, заместитель начальника экологического отдела по Московской области. — представился мужчина на камеру.

Он заметно нервничал: переминался с ноги на ногу и подергивал плечами. На вид Василию было лет сорок пять. Чисто выбрит, стрижка площадка, торчащая вверх, словно тисовый куст, белая рубашка и темный костюм. За спиной Калинина висела топографическая карта Подмосковья.

— То, что ты собираешься сейчас сделать, — звучал за кадром голос Мазурова. — То, что собираешься нам рассказать, это сродни самоубийству такому профессиональному. Как ты к этому пришел?
— Ну, на самом деле, я об этом много думал. Последнее время не сплю, вернее сплю по три часа в сутки. Но, мне кажется, по-другому я поступить не могу, вот. Я взвесил все за и против.
— Скажи, пожалуйста, вот для того, чтобы делать такие заявления, нужна серьезная аргументация, серьезная компетенция. Вот какая у тебя компетенция, насколько ты вхож в ситуацию?
— Ну, если вкратце, моя карьера началась в институте природопользования и экологии, там проходила моя научная работа, потом я работал в Ростехнадзоре. Там, значит, занимался экологическим и техническим надзором, то есть, в принципе, курировал большую часть строек Подмосковья. И там мне часто приходилось контактировать с Росприроднадзором и, то есть, я был в курсе всех проблем с Геопромом, и был в курсе как хорошо эти проблемы скрываются от общественности.
— Теперь ты работаешь в Росприроднадзоре. Вот какие у тебя планы именно в этой области?
— Ну, планы у меня на эту работу были большие. Я получается, эм, два года был безработный. Я упал с двенадцатиметровой высоты, во время проверки моста, так, страховка отстегнулась. У меня был поврежден позвоночник. В тазу у меня как бы четыре болта, шурупы в лопатке, позвонки, вот, где поясница, вдребезги, собирали по кусочкам. Селезенка и другие органы были повреждены. И вот за два года меня собрали и поставили на ноги, спасибо, вот. Я начал искать работу такую, чтобы можно было больше времени проводить с женой и детьми. И в то же время мне предлагали люди, которые меня знают, знают, ну, мой характер, сказали давай возглавь наш отдел. Они знали меня по прежней работе и решили, ну, что я тот человек, который может ситуацию изменить. Потому что для многих людей это очень больной вопрос, вот.
— То есть эта работа тебе подходила по складу характера?
— Ну, мы с женой посоветовались… Дело в том, что я не понаслышке знаю про проблемы наших территорий в плане экологии и несмотря на то, что зарплата в принципе выше, да, чем в других местах, в которые я собирался, но тут большое количество проблем и то, что ближайшие три четыре года это будут постоянные задержки на работе для решения этих проблем. Но, получается, мы так подумали, что все-таки лучше идти в Росприроднадзор, потому что я хорошо понимаю суть проблем.
— Ты же работаешь там всего неделю и сразу же случается такое событие страшное, в твою смену, что называется. Расскажи, что случилось?
— Ну, на самом деле немного не так всё это было. У нас была проверка запланирована с прокуратурой вдоль реки. Я до этого рассказывал начальству, ну, каким образом происходят нарушения, как здесь уходят от законодательства, порой, ну, просто нелепые вообще абсолютно отговорки, как, скажем, в фильме про инопланетян, ну, не знаю, свет от луны отразился от Венеры, в результате чего случился взрыв болотных газов, ну, это как бы я так сказал ради шутки, но на самом деле там такие отговорки бывают, ну, то есть потом и начальник в этом убедился. Потом, я прокуратуре тоже объяснял какие бумаги надо с предприятий собирать, что там надо увидеть, куда, ну, эти нарушения прячут и, чтобы мы могли доказать, что в этом месте нарушения, на что мне сказали, ну, ты как-то это, жестко ко всему подходишь, долго тебе работать не дадут, ну, я сказал, ну, как бы посмотрим, насколько долго не дадут и дадут ли вообще. В общем, у нас была проверка на шестое число запланирована… Так как я только приступил к работе, да, назначен на должность, у нас главное отделение не здесь, и как бы мне удостоверение еще не прислали на тот момент, то мой начальник должен был проводить проверку один.
— Проверку чего?
— Проверку комбината, вот, прилегающих территорий, по заявке прокуратуры. В прокуратуру регулярно поступали обращения, как бы вот от экоактивистов, из организаций вроде Гринпис. В принципе, и от Гринпис были обращения по фактам многочисленных нарушений. Но как бы прокуратура, эм, они не знали куда смотреть, в общем, и начальство тоже, вот. Представители комбината какие-то, порой, совсем нелепые отписки присылали и как бы не было человека, который мог бы оценить, дать экспертную оценку всему этому, вот. Ну, как бы я и должен был стать этим человеком. Я в то утро в принципе был дома, ну, день был нерабочий, и вот мне позвонил начальник как раз с проверки, говорит, здесь у нас такая ситуация, горит комбинат Геопрома, скорее туда выезжай и посмотри, что там случилось. Ну, соответственно, я спросил где он находится, ну он находился, эм, на пятом объекте ТЗК. Я сказал, что это, ну, вообще недалеко от вас, там семь километров, любой водитель знает, где находится комбинат. Ну, он туда поехал, отзвонился мне, сказал, что его туда не пустили, развернули на полпути, и он приехал в отдел, я его уже там ждал. Ну, мы приняли решение, что надо как-бы эту ситуацию обязательно отмониторить, посмотреть, что происходит, насколько это серьезно, вот. Соответственно, никакого транспорта в нашем отделе нет, в общем, я попросил жену нас отвезти, детей мы отдали друзьям, вот, даже маленькую нашу дочку. Они решили посидеть, в общем, мы, в принципе, свободные люди в этом плане, без ребенка и мы помчались туда, я взял фотоаппаратуру на всякий случай, и поехали на место пожара. К пожару нас не пустили, там была охрана комбината и уазик с милицией…
— С полицией, хах.
— А? С полицией, да. Ну, начальник показал удостоверение, сказал, что мы из Росприроднадзора, вот, хотим ближе к месту тушения, ну, чтобы оценить угрозу лесным массивам прилегающим к территории комбината, вот. На что они сказали – нет, без соответствующего распоряжения руководства комбината никого не пустим. Ну, там завязалась перепалка словесная, я спросил вы на чьей стороне находитесь по сути и чьи интересы защищаете, вот, на что мне полиция так утвердительно говорит, что только через руководство Геопрома, вот. Ну, времени у нас не было, чтобы дискутировать полчаса, где какое руководство, тем более что понятно, как бы, такая ситуация экстренная, ни до кого бы мы не дозвонились. Мы развернулись, и поехали в сторону живого ручья, это как раз с противоположной стороны, и там недалеко находился как бы их склад меламин-формальдегида. Это, ну, клей, который комбинат использует как бы для производства бруса, или ДСП, фанеры, ну, в принципе если такая концентрация попадет в ручей, он отнесет его в ближайшую реку, ну, это как бы сильнейший яд, мутаген, в общем. Ну, опасность попадания в грунтовые воды. Мы приехали, вот, там охрана комбината дежурила, ну, и охраняла. Нас опять не пустили, и мы спустились вниз по ручью…
— Извини, я немножко это… Они охраняли ручей?
— Ну, мы подъехали к ручью, начали фотографировать этот ручей, вышла охрана, спросила кто мы, на что я ответил “а кто вы? и что вы здесь делаете?”, а ну они ответили как бы мы охрана, я говорю, а что вы охраняете? “Дорогу”. Ну, как-то это странно всё прозвучало, я сказал, ну, охраняйте дальше. Вот, начал дальше фотографировать, на что они такие подбежали, начали: “докладывай”, “докладывай быстрее”, “докладывай руководству”. Вот. Ну, долго мы там задерживаться не стали, так как там была не наша основная цель, вот. Ну, мы сели в машину, поехали дальше, к месту, где ручей уже близко от реки, вот. Доехали до железной дороги и дальше дошли до моста, там автомобильной дороги нет, мы километра два шли пешком, примерно. Вот, где-то за двести метров мы такой яркий запах формальдегида почувствовали, вот, мы поняли, что да, тут как бы все серьезно. Мы подошли к мосту и увидели, что да, вода даже пенится от концентрации формальдегида. Мы начали фотографировать, начали фиксировать всё на видео, чтобы руководству быстро докладывать об этом, вот.
— То есть, как я понимаю, потоком по ручью формальдегид шел к реке?
— Да! Это такой достаточно резвый ручей, который бежит к малой реке, вот. Я раньше там сплавлялся весной, поэтому знал хорошо. Ну, вскоре я почувствовал как бы такое опьянение, спросил у начальника, как он себя чувствует, он сказал, что тоже чувствует опьянение, тогда я попросил жену подняться повыше, на мост, чтобы, кто его знает, если мы все упадем, не вздумай сюда спускаться, просто спасателей вызови и всё.
— Давай по времени уточним, это было где-то в час дня?
— Да, примерно так, у меня время тоже пишется, я могу точно сказать. Ну, и мы шли вдоль ручья, к реке, долго шли, ну, и увидели место, где в реку впадает. Спустя минут десять подъехала к реке буханка, ну, люди при оружии в кобуре, вот, попросили нас удалиться, вот, мы уже всё отсняли, и, в общем, уехали. На следующее утро, все материалы были отправлены руководству, дальше мы не получали никаких указаний по этому поводу, вот, не на обследование, ни на что, потом, в принципе, было указание, что мы сидим как-бы бездействуем, вот, почему-то, ну, странная такая ситуация, в общем, неважно. В понедельник это всё начало развиваться очень стремительно.
— Прости, то есть получается, шестого, седьмого, ничего не делали?
— Ну, практически так, да. Ну, то есть в плане шестого мы обрабатывали еще материалы, мы указывали, мы это оформили, как проверку, эм, как обследование акватории, вот, то есть мы обрабатывали документ, то есть составляли план-схему, где мы были, сколько там километров от места пожара до моста, это пятнадцать километров примерно именно по руслу ручья и вот все эти точки мы наносили на карту, то есть, не совсем мы просто так сидели, мы готовили документы, вот. В воскресенье, да, что-то, как-то все прошло незаметно, вот. Мне позвонил человек от комбината, Копейкин, спросил, ну, как я оцениваю обстановку, на что я ответил, что это всё очень серьезно, люди с комбината, ну, как бы поняли всю серьезность, вот, спросили, что делать и вообще, я сказал, ну, вы что-нибудь хотя бы делайте уже. Потому что, ну, это надо останавливать уже сейчас, потому что это дальше несло, я тогда сказал, что уверен, что формальдегид уже добрался до ближайшего озера, вот, это было логично, хотя у речки в основном спокойное течение, это все равно было логично, чтобы хотя бы через пару суток это туда попало.
— А основная масса уже прошла на тот момент? С комбината все утекло?
— Масса ушла еще тогда, когда мы там были. В результате пожара произошла разгерметизация вот этих баков и всё быстро ушло в грунт и в ручей.
— То есть, вот официальная версия, что утечка формальдегида была быстро локализована и она совершенно незначительна, как ты к этому относишься?
— Ну, как бы внимание общественности было целиком и полностью сфокусировано на пожаре, про это мало кто знал и думал об этом. Но у меня уже четкая картина сложилась, что он уже в озере. И соответственно, нам надо было всё это увидеть, проверить, что там и как. То есть я этим людям сказал, что они не должны были допустить попадания формальдегида в поверхностные воды, необходимо предотвратить его попадание в озеро и в грунтовые воды, начать утилизацию грунта в местах разлива вещества, но он уже к тому времени скорее всего загрязнил грунтовые воды, и соответственно большое число колодцев в ближайшей деревне и городе, в которых вода может быть отравлена. Людей никто быстро не предупредил. Соответственно, руководство и представители комбината поехали на озеро, нас туда не допустили, отправили брать пробы в колодцах в деревне, вот. Руководство нам о результатах проб на озере не сообщило, ну, на то оно и руководство, – перед нами отчитываться не обязано, и я на тот момент обзвонил знакомых, ну, кто мог, что-то знать, вот, и мне сказали, что были на озере, брали пробы уже, и запах уже там был, вот.
— То есть это пробы не руководства, а кто-то из ваших знакомых самовольно делал пробы?
— Ну, я так понял, что да. Ну, я доверяю этим людям, они мои друзья. Вот, на третий день, туда как бы приехали из прокуратуры и люди уже в больших погонах, на вертолетах летали, нас в вертолет не взяли. На тот момент были готовы результаты проб воды в колодцах, в деревне, в общем, содержание формальдегида в питьевой воде было превышено в двадцать пять раз, вот. Я сообщил руководству, было принято решение закрыть колодцы в деревне, ну, я так думал на тот момент, что и в городе тоже уже в воде, надо закрывать. Ну, и потом было совещание руководства, куда позвали моего непосредственного начальника, нас не позвали. Я считаю, что такие совещания можно проводить и с отделом, потому что мы как бы в курсе происходящего и мы недавно только начали работать, нам трудно еще проводить такие проверки, вот. Позже стали появляться сообщения в сети, что якобы загрязнения удалось сдержать и ничего не произошло, вот, в озере пробы чистые, а мне поступил указ, что пробы в городе брать не нужно. Для меня это резало слух, то что мы не проверяем, как бы. Всю ночь я думал как так, мы работаем в природнадзоре и мы убиваем природу, и наносим вред людям, которые будут пить ту воду, это неправильно, нужно что-то делать, какие-то меры принимать уже, вот. И вот на следующий день, когда я понял, что никакие мои доводы никакие уговоры не действуют на начальство, я подумал, что надо наверное уже искать возможность поставить в известность общественность. Я тогда собрал весь отдел и сказал, что считаю это неправильно, это должностное преступление, давайте пишите мне письменное распоряжение, чтобы я не нес за это ответственность, на что мне сказали ты отстранен. Я хотел поехать в Москву, ну, к самому главному руководству, чтобы объяснить, что произошло, ну, мало ли, людей могли дезинформировать или не сказать всей правды, вот, я собирался встретиться, но этого так и не произошло, потому что у главного руководства множество разных дел, вот. Не состоялась встреча, в общем. А я считаю, что это не просто преступление, а преступление против моих детей. Я просто понимаю, что это моя ответственность за это, потому что я работаю как раз на этом месте, где я должен всё это предотвращать. А я получается не справляюсь с этим. Соответственно, поэтому я здесь с вами.
— А сколько там было формальдегида, сколько его вытекло?
— Сообщают, ну, что там было не больше двухсот тонн, поскольку это, ну, максимальный допустимый объем хранения, точная информация мне сейчас недоступна, но я думаю, что там могло быть и больше, учитывая как далеко он разлился, вот.
— Как по-твоему должно вестись расследование?
— Ну как, должна собраться комиссия, федерального масштаба, по моему мнению, нужно ставить в известность общественность, чтобы не допустить искажения фактов и соответственно приглашать независимых специалистов, чтобы не могли умолчать о результатах. Я все равно, я считаю, что шила в мешке не утаишь, ну как, у нас там животные, олени, лисы и другие виды и в том числе краснокнижные, которые будут просто умирать.
— Рыба?
— Я считаю, что рыбу в озере мы уже потеряли. А если даже небольшая концентрация окажется в городе, впоследствии у людей могут развиться онкологические заболевания.
— Скажи, пожалуйста, о каких-то нарушениях комбината, которые были раньше, до этого, ты что-нибудь знаешь?
— Ну, мне конечно известно, но мне, наверное, пока не стоит об этом говорить, пока мой статус не до конца понятен. Я когда шел на эту работу, я хотел как бы комплексно подходить ко всему. Проблем тут безусловно много и не только в комбинате, но и в мировоззрении наших людей, потому что нелегальные свалки и тонны резины вот этих покрышек и прочих отходов и токсичных в том числе, вывоз целыми мусоровозами и выбрасывание просто у обочин дорог, это всё не комбинат, а простые люди, наши сограждане, вот. Проблема в мировоззрении, почему люди так делают. Здесь нужен комплексный подход, принимать законодательные меры. Я вот как раз и собирался продавливать изменения в законодательстве, потому что сейчас не поймать, не наказать человека за это. Очень трудно. А вообще, такие изменения в законах нужны не только этому региону, а также всей России.
— Итак, в связи с этой утечкой и подобными трагедиями, что нужно предпринять?
— Ну, непосредственно в данном случае, начать активное участие общественности и экспертов, чтобы не допустить замалчивание и попыток скрыть последствия, и соответственно, законодательно ужесточить контроль за предприятиями, и не мешало бы обратить внимание на бесконтрольные вырубки лесов, вот. По всей России идут вырубки лесов, незаконные и совершенно варварские здесь тоже нужен жесткий контроль и соответственно новые нормативные акты и законы.
— Василий, вот ты сделал такое громкое заявление, что с тобой дальше будет, какие у тебя дальше планы?
— Ну, я думаю, что меня завтра уволят, вот. Жена вся в слезах с детьми, она боится. Ну, сейчас очень тяжелая жизненная ситуация, я только устроился, после болезни осталось много долгов, вот, но я как бы считаю, что не могу поступить по-другому.

📚

В кабинете Мухомора орудовала съёмочная бригада: осветители устанавливали приборы, художники причесывали интерьер, оператор возился с камерой. Сам Елеазар находился в приемной, ожидая, когда его пригласят занять место в кадре. Развалившись на диване, закинув ногу на ногу, народей разглядывал фотографии в своем смартфоне. Напротив него, примостившись к краю стола, полустоял Зосима, с прижатым к груди планшетом.

— Ужасный снимок, кошмарный снимок, — пролистывал галерею Мухомор. — А тут она ржет, как будто бегемотиха зевает, все пломбы видать. Ну и страшна мать. Это кошмар, это ужас, только не эту. О! Как тебе эта?

Елеазар протянул смартфон Зосиме, тот согнулся навстречу руке мейстера и присмотрелся к фото. На изображении были двое: сам народей и женщина лет шестидесяти. Пресс вол за их спинами намекал на некий официальный ивент и, судя по виднеющимся фрагментам логотипов на заднике, мероприятие имело отношение к какой-то государственной структуре. К какой именно, сказать трудно — Рос, Мос, Гос, Нац… что-то в этом роде.

Застывшая в моменте женщина склонилась над книгой с платиновой монтеграппой в руке. На форзаце пухлого томика уже различалась рукописная диагональ со множеством восклицательных знаков. С такого ракурса было сложно идентифицировать лицо дамы — свисающие брыли, жирный кончик носа, лоснящийся лоб и белое темечко посреди урагана медных волос. Неразборчивый навал фактур, будто в шутку слепленный нейросетью, никак не складывался в человеческий лик. Народей, напротив, получился на фото максимально четким. Он невозмутимо взирал прямо в объектив, улыбаясь одними лишь глазами. Его портрет не искажался переходными фазами мимики, матовая кожа не блестела на свету. Чистая, умиротворенная, мудрая физиономия, ей-ей.

— Классная фотка! — выслуживался Зосима.
— Нормально я здесь получился, да?
— Да! Открытое лицо, пронзительный взгляд. А может, подписать так, типа: Елеазар эм… зрит и озаряет… эм…
— Нет. Тут нужен текст про неё, конечно же. С уважением, и никаких приколов. Хотя… взгляд действительно пробирающий такой… Но, нет, давай всё-таки про неё.

Зосима пробудил планшет.

— Момент, — попросил он. — Я набросал следующим образом, следующим образом, следующим образом, следующим образом…
— Тебя заклинило, Зосик? Доктора позвать?
— Хах, нетушки, спасибо, полет нормальный! Нашел: “В человеке должно быть всё прекрасно: и мысли, и слова, и поступки – это первое, о чем я подумал, пообщавшись в очередной раз с членом Общественного совета при ФСБ РФ, Послом Доброй Воли Юнеско – Золотовицкой Людмилой Геннадьевной. Не так давно вышел в свет сборник её стихов: “Исповедь летит над нашим храмом” – тринадцатая по счету книга этой удивительной женщины – активного общественного и государственного деятеля. Я глубоко солидарен с главным посланием Людмилы Геннадьевны, которое она доносит во всех своих выступлениях, через всю свою деятельность: “Главное – это нравственное совершенствование людей!”. Людмила Геннадьевна подписала мне свою книгу, с которой вы тоже должны непременно ознакомиться. На страницах “исповеди” вы сможете почерпнуть для себя немалую мудрость”. Как вам? — закончил декламировать Зосима.
— Не “ознакомиться”, а знаешь как, – Насладиться! — поправил Мухомор. — В таком духе.
— Угу.
— И про мудрость убери. Не будем любую чушь называть мудростью. Мудрость – мой товар, а ты как бы этот товар обесцениваешь. Понял, да?
— Ага.
— Если можно чего-то не говорить, лучше не говорить. Напиши про душевность, тепло. Такое… И! Хэштег “без фильтра”.
— Точно! — оценил писарь.

“Плим! Шмяк!” — почти одновременно пришли уведомления на смартфон народея и на планшет Зосимы. Пока помощник вносил правки в записи, Мухомор полез изучать новость.

— От же тварь! — вскочил он с дивана.
— Я? — растерялся Зосима.
— Тварюга! Ну-ка открой комментарии под последним видео. Наша старая знакомая. Тварь! Пригретая гадюка, бывшая наша администраторша.
— Алевтина?
— Написала на нашем канале: “Разоблачение ареала сильнейших магов. Лохотрон Мухомора”. Тварь какая, а! И всё большими буквами, мырразь! Как это удалить?!
— Так, момент, тут есть ссылка. Посмотрим?
— Тварь поставила ссылку под моим видео!

Мухомор перешел по линку и оказался на другом канале. Началось воспроизведение видео. В кадре, на фоне фанерного стеллажа и вазы с пятью чахлыми розами, сидела молодая женщина в синей блузке. Наэлектризованные пряди черных волос выбивались из жидкой косы; острый подбородок надменно смотрел вверх; губы собрались в заносчивую куриную гузку; брови, словно плечики на перекладине, повисли на середине лба; а взгляд был такой, будто человек сильно обижен, но ему вроде как все равно. Судя по антуражу и освещению, это была комната в обычной панельке, с наспех организованным местом для съемки. Хотя, “организованным” сильно сказано — просто приставили стул к книжным полкам и пододвинули вазу с цветами. Впрочем, полки были книжными лишь условно — всего одна книга на весь стеллаж. Она стояла так художественно, развернувшись суперобложкой к камере, что постановочная работа считывалась и невооруженным глазом. Без каких-либо прелюдий Алевтина начала произносить заготовленный текст:

“Добрый вечер! Я решила записать данное видео, чтобы ответить сразу на все вопросы, которые посыпались на меня в большом количестве, после моего ухода из Ареала Сильнейших Магов. Многих эта ситуация, скажем так, расстроила, а кое-кого и разозлила…”

— Что ты несешь, тварь! — заводился Мухомор. — Тебя никто не знает, идиотина! Кто ты, дубина? Ты никто. Просто никто. Дырка в нуле. Всем насрать на тебя.
— Эт точно. — поддержал Зосима.

В речи Алевтины слышался неопределенный периферийный говорок: женщина заметно окала и хэкала. При этом вещала она довольно уверенно, напористо, живо интонируя в самых драматичных местах монолога:

“...Печально в этой организации то, что работа ведется против законов матери вечности. Приворот – нормально, отворот – нормально, воздействие на волю людей в свою пользу – нормально, и неважно, что идет нарушение воли человека, на которого оказывается воздействие, и может быть сломлена судьба! Учат заключать договоры с темными существами, не объясняя последствий как для себя, так и для рода. Открытие портала зеркала своей кровью, и не закрывание этого портала – это такое правило привлечения благ в свою жизнь. И даже на вопрос: “а не опасно ли это?”, ответ светлейшего магистра магов звучит: “не опасно, через открытый портал в вашу жизнь приходят дары!”. Ритуалы форума, интернетовские, сломанные и опасны для выполнения!”.

— Ц! — багровел народей. — Поставила розы, понял, да?
— Ага, и спецом поникшие такие.
— Собака. Шваль.

“Таким образом организатор ведет за собой множество народа просто на корм силы. За счет чего позиционирует себя в рост до Бога! И неважно, что остальная масса это энергокорм бизнес проекта. Стоило мне заикнуться перед императором о справедливости для сотрудников ареала, как меня незамедлительно уволили. В итоге меня тоже везде заблокировали. Все почты, аккаунты и прочие ресурсы. Таким образом император расстается с близким кругом. Вне зависимости от их заслуг и отношения к организации. Потому что политику организации определяет один человек, посчитавший себя выше Бога. Своего мнения высказывать там нельзя. Любые слова воспринимаются в штыки и воспринимаются нападением. Человек оказывается блокированным! Предполагаю, что мое увольнение связано с вопросом, который я осмелилась задать. Про то, что нужен нормированный рабочий день и полноценный отпуск. Так как я трудилась в этой организации с семи утра, до двенадцати ночи, каждый день. Печально, что руководитель данной организации, говорящий о справедливости, о том, что все “розы ареала расцветут”, является мифом, который основан на ведении хозяйства в пользу магистра, но не адептов организации. Вскоре после увольнения, прилетела серия атак по мне, моей семье, и моему окружению. Видя несправедливое отношение к другим людям, которые были заблокированы без основания, то есть без нарушения устава и правил АСМ, мне было крайне жаль осознавать, что разрушился созданный образ учителя, которому я верила, и относилась с уважением, и нежными чувствами. Я никого не осуждаю, и не держу зла. Вышестоящее упоминание лишь только подтверждает мой путь, пройденный в организации АСМ. Не поймите превратно, я не хотела не унизить, не возвысить, ни саму организацию, ни её руководителя, а лишь пояснить, как проводится политика внутри данной структуры. Лишь только для того, чтобы меня не обливали лишней грязью и лишить людей ненужных фантазий. Данное объяснение первое и последнее. Попрошу больше не задавать мне вопросов, почему и как я ушла из ареала. И, конечно же, я не могу не пригласить вас во вновь созданную организацию, которая называется: “безграничное саморазвитие по законам вечности”. И находится на ресурсе в социальной группе. Ссылка под видео. Приглашаю, приходите, будем работать по законам веч… не нарушая законы вечности. Всего доброго! С уважением, ведьма Алевтина!”.

— Ах она у нас ведьма уже?! — свирепел Елеазар. — Марамойка деревенская. Убогая.
— Офигеть! — поддержал Зосима. — Вы же её на воровстве поймали.
— А она хитрая тварь. Решила за мой счет приподняться, облить меня дерьмом, и заодно моих клиентов переманить. Попиариться на мне захотела. Шваль! Подсмотрела как у нас всё работает, и решила, что сможет так же…
— Стерва!
— Хочет повоевать, мы это быстро закончим. Задавлю, как вшу, как шавку порву. Можно это видео удалить?
— Только если она сама. Нужны ведь пароли.
— Комментарий удали, пока не прочитал никто.
— Уже.
— Прочитали?
— Удалил.
— А ты, Зосима, не подумываешь ли о своем дельце ненароком? А то, я смотрю, распоясались все.
— Да ну нафиг. Меня и так всё устраивает. Я никуда не собираюсь. Плюньте вы на эту… Алевтину. Её уровень ниже плинтуса. Отстойная бабища. Про отпуск чет вякнула, ерунда какая-то. Обиженка, терпила, с чсв до неба. Вкуса нет, стиля нет, мозгов нет. Про дар я вообще молчу. К ней никто не пойдет. Она не конгруэнтна, от слова совсем. И она, смотрите-ка, боится вас злить. Вроде ругает, но показывает уважение. И в конце так хитро слилась: не поймите меня превратно, я не желаю то да сё…
— Че такое чсв?
— Чувство собственной важности.
— А коргуэнта, это че?
— Конгруэнтность – это типа равенство.
— А. Нет, я этого так не оставлю, чтобы другим неповадно было. Она сказала, что на неё совершались атаки… Ты понял, да? Как будто она стоит того, чтобы её атаковать… Сакральная жертва, эт самое. Да кому ты нужна, гнида! Слушай, если у неё такие фантазии, поможем воплотить их в жизнь. Я ей устрою. И тик-ток ведьм тоже не мешало бы приструнить. Шпагоглотательницы, мать их.

— Простите, мы готовы начать. — прервал Мухомора выглянувший из кабинета оператор.
— Давайте начнем. — ответил Елеазар и тряхнул шевелюрой.

👂

На Москву опустились сумерки. Архипов высадился из такси перед зданием бывшего хрустально-стекольного завода по производству флаконов для духов, ныне известного торгово-выставочного и офисного центра. С момента преображения дряхлеющего кирпичного великана в претенциозную арт среду с коммерческим потенциалом пространство облюбовали всевозможные творческие объединения, контркультурные сообщества, неформальные кафе и магазины, независимые медиа и прочие кентавры — полуакционисты/полубизнесмены. Этакий фестиваль странных идей. Всё правильно, претенциозным — претенциозное, консервативным — консервативное, угрюмым — угрюмое, позитивным — позитивное.

Площадь у здания была заполнена людьми. Навскидку человек сто пятьдесят, не больше. В основном зрелая молодежь и те, кто совсем недавно перешагнул этот рубеж, вступив, как в коровью лепешку, в средний возраст. Судя по обилию игривых кепочек, коротеньких штанишек, растянутых маечек и экологически чистых авосек, здесь собралась компания близких по духу индивидов. Все по-летнему расслаблены, преимущественно алкоголем, однако отдельные запахи недвусмысленно указывали и на другие способы релаксации… Да пожалуйста, я и сама не прочь засадить косячок. Диджей крутил винил, народ чилил по полной программе. В общем, легкая, непринужденная атмосфера, как на вечеринке у бассейна, только без бассейна. Как позже выяснит Константин — журналистская поросль отмечала двадцатипятилетие кого-то из коллег.

Архипов быстро обнаружил Мазурова — тот разговаривал с парочкой бородатых хиппарей в самой гуще жужжащей толпы. Костя показался ему на глаза, но подходить не стал, решив не вмешиваться в приватные беседы. Андрей кивнул, поднял растопыренную пятерню, которая скорее означала — пять минут, нежели приветственный взмах, и указал на скамейки у кромки площади, где Архипов мог бы его подождать. Костя всё понял правильно, вышел из столпотворения, выбрал из вереницы лавок свободную и занял её.

Почти сразу он заметил, что за ним наблюдают. Незнакомая женщина за тридцать пристально следила за Костей издалека. Он отвернулся, чтобы не привлекать приключений. Не прошло и минуты, как эта странная особа уже стояла напротив Архипова, с восторженной улыбкой на лице и со стаканчиком чего-то горячительного в руке. В целом она смотрелась довольно мило: стройная фигурка, аккуратно одета, прическа, маникюр, педикюр, макияж… Не красавица, но следит за собой. Нормально.

— Рядом с вами не занято? — начала незнакомка.
— Нет, пожалуйста. — кивнул на соседнее место Архипов.
— Я Мария. — уселась она.
— Константин.
— Это латинское имя. Означает стойкий и постоянный. Хорошо, что не оловянный, ха-ха. Хотя солдатик Андерсена был отличным ратником, пусть и одноногим.
— Ну, да. У меня всё же две ноги… К счастью.
— Вы журналист?
— Нет, а вы?
— Я журналист. Ка.
— А я здесь встречаюсь с журналистом.
— C кем?
— Андрей Мазуров, возможно, вы его знаете.
— Мы знакомы. А чем вы занимаетесь?
— Я?
— Вот чем-бы вы ни занимались, рекомендую учить иврит.
— Иврит? С чего бы мне учить иврит?
— Ой, ну знаете, я начала совсем иначе понимать мир, как только взялась учить иврит.
— Я никак не связан с Израилем, и не еврей, кажется.
— Я тоже! — согласилась и вместе с тем как будто удивилась Мария.

Её зрачки быстро пробежались по четырем точкам физиономии Архипова: нос, глаза, губы и уши. Вероятно, её встроенный распознаватель национальностей дал сбой и требовалась повторная проверка. Она не была расстроена или рада ошибке, только удивлена.

— Для общего развития, разве что. — поддался Константин. — Изучение языков полезно, говорят.
— Нет, именно иврит! Когда вы постигаете сакральные тайны древнего языка, обнаруживаете скрытое в нем понимание жизни. Вы женаты? — неожиданно переключилась Мария.
— Нет. То есть, у меня есть девушка, но мы не одна Сатана, не женаты, то есть.
— О! Вот вам, пожалуйста, не отходя от кассы… Смотрите, Константин, Сатана на иврите – противник. Выходит, муж и жена – противники, притянутые противоположности, а не как у нас привыкли думать, де – одним бюджетом живут, или аналогичные бытовые смыслы…
— Любопытно. А иврит не объясняет, почему Сатана – одна, а не один?
— Я, конечно, думаю, что дело в старом добром патриархальном стереотипе. Мужичонка, который придумал эту поговорку, как бы не хотел показывать пальцем на жену, но показал. Конечно, женщина – сущий дьявол! Она ведь, зараза такая, совратительница и греховница, без конца покушается на самцовский стручок.
— А! Мужской шовинизм?
— Ну конечно.
— Но этот шовинист знал иврит, походу.
— Послушайте, такие подробности мне неизвестны. Я-то вообще хотела подвести вас к другой мысли… Вы с вашей девушкой не притянутые противоположности, вот ведь, что у нас получается.
— А! Ого! Хм… — дважды удивился, а потом и задумался Костя.
— Ну конечно, конечно. — поправляя юбку, хихикала Мария.
— Может, вы и правы…

Вскоре Константин пожалел, что ответил так. Мария начала откровенно кадрить Архипова на свой манер, как умела, без умолку заполняя свободные уши подробностями личной жизни. За какие-то пять минут она успела вывалить на нового знакомого жалостливый рассказ о себе, о маленьком сыне, о матери, о том, как бедная женщина перенесла химиотерапию. Косте даже не требовалось отвечать, а только сочувственно кивать. Попутно болтушка коснулась еще нескольких тем, никак не связанных с её родней. Марии каким-то образом удавалось производить бесшовные переходы от одной истории к другой: с грустного рассказа о школьной учительнице она свернула на забавную байку о краснопресненском стадионе, а с него на жуткое кровавое событие, произошедшее в столице в девяносто третьем году. Архипов был несколько ошарашен, узнав, что в центре Москвы тогда расстреляли пятьсот человек. Он ничего про это не знал, и будь на месте Марии другой человек, непременно усомнился бы в правдивости данной информации, но она была весьма убедительна… “Фактчекинг – журналистское божество” — думал Костя — “Не стоит выставлять себя дураком, и ввязываться в спор с профессионалом”. Эмоциональный монолог Марии, судя по её запалу и потенциалу, мог бы длиться еще несколько часов или даже суток, пока она не потеряла бы силы и не уснула на месте. Благо, вмешался Мазуров.

— Будь с ней осторожен. — с улыбкой предупредил он Костю.
— Почему ты так сказал, Андрей? — напряглась Мария.
— В твоем воображении можно потеряться.
— При чем тут мое воображение?
— Ну, ты сочиняешь истории всякие на ходу, а человек, видно, всерьез воспринимает.
— Что я сочиняю, Андрюша?

— Ну привет… Расстреляли пятьсот человек в центре Москвы? В девяносто третьем? Какие пятьсот человек, где?
— В девяносто третьем.
— Маша, ты бредишь? Какие пятьсот человек? Откуда такие данные?
— Я очень хорошо это знаю, я видела документы, фото в архивах. Разговаривала с родственниками жертв.
— В каких архивах, Маша?
— Ну, поищи, покопайся, ваша так называемая либеральная тусовка закрывает глаза на эту историю, все замалчивают.
— Это бред.
— Нет, Андрей, это не бред.
— Ну так напиши об этом, сделай расследование.
— Я подумаю.
— А чего думать, сделай! Я никогда не слышал об этом и никто не слышал об этом, напиши.
— Я сказала, подумаю.
— А чего думать, делай. Боишься?
— У меня, вообще-то, и другие дела есть.
— Какие например?
— Я женщина, Андрей, у меня много разных дел. Я мать, у меня много разных забот. А в сутках всего двадцать четыре часа.
— При чем тут это? Я отец, у меня тоже дети.
— Не сравнивай, мужчины считают, что могут работать спокойно и изредка посвящать себя отцовству. Женщины должны заниматься этим фултайм.
— Маша, это бред. Ну где, где твоя инфа? Вот, я гуглю. Где?
— Поищи, поищи.
— Ищу. Вот есть на каком-то сайте сплетен. Вот сайт националистов. Это какая-то выдумка, которая гуляет по сомнительным сообществам.
— Это правда. Вы либералы привыкли замалчивать.
— Опять двадцать пять. Напиши, Маша!
— Я подумаю.
— Боишься, так и скажи.
— Чего мне бояться, Андрей?
— Ну как… Ты же работаешь на кремль.
— Шо?!
— У вашего медиа уши кремля торчат отовсюду, будешь отрицать?
— А какая разница, мой дорогой? Я пашу на кремль, ты на Гридасова. Хрен редьки не слаще.
— Это правда. Но мне разрешают *********(игнорировать) заказуху. У меня договор, что я не вписываюсь в галимые сливы.
— Можешь и дальше успокаивать себя, а я, пожалуй, пойду.

Задорные улыбки, которые Мария принесла с собой, невыгодно конвертировались в раздражение, с этим худым наваром она и удалилась.

Так! Здесь всплыла любопытная подробность, на которую Архипов не обратил внимания, поскольку он в этой заварушке человек случайный, да и сама перепалка двух журналистов была для Кости интереснее содержания… Но для моей истории открывшийся нюанс немаловажен — Гридасов!

Девяностые — благоприятный момент, чтобы в теплом болоте зародилась политическая жизнь. И что-то такое там действительно булькало. Как и многие предприятия, оставшиеся тогда без хозяина, бесхозным сделался и народ. Народ — это ведь тоже ресурс, и его тоже можно приватизировать. Определенно, есть за что побороться.

Демократы, либералы, коммунисты, социалисты, консерваторы, националисты и еще с полсотни комбинаций из тех и других. Ой мамочки, всех и не упомнишь. Ловкачи разбрелись по блокам и партиям, некоторые обзавелись своими собственными, утрамбовался госаппарат и началось… а точнее — продолжилось, но уже в новых реалиях. Деньги против власти. Или не так… Деньги и власть против других денег и власти. И всё ради бесконечных денег и безграничной власти, тут ничего оригинального.

По новым правилам физически устранять оппонентов было нежелательно… в открытую, по крайней мере. Всё-таки двадцать первый век пришел в Россию под знаменами честности и прозрачности, а это накладывало на игроков определенные обязательства. Центр миропонимания сместился от общественного блага к индивидуальному счастью. Больше никаких ритуальных жертв ради процветания племени. В новой парадигме — КАЖДЫЙ не менее важен, чем ВСЕ. На словах, во всяком случае. Человек, наконец, занял почетное место на постаменте.

И еще кое-что… Совершенно свежая, в отличие от человеческой жизни, диковинная ценность — свобода слова! Формально все сошлись на том, что данный институт станет основой перерожденной страны. Отформатированные политики и новоявленные магнаты дружно ратовали за неприкосновенность независимой журналистики. С этим согласились, кажется, все. Государство, тем не менее, оставило на месте один неприметный, но весьма существенный барьер, а именно: лицензия СМИ. Кто её выдает, тот её и лишает. Что ж, фишки на руках, принципы задекларированы, можно начинать конкурировать.

Бифуркация произошла, пыль осела, и вся возня постепенно перебралась с улиц под ковер. “Правовое поле”. Кавычки я поставила потому, что у тех, кто сочиняет законы, трактует их и охраняет, будем откровенны, чуть больше шансов на успех. Это, как ни крути, серьезное преимущество, позволяющее менять правила игры в любой момент. Но, опять же, использовать подобные приемчики открыто и слишком часто нельзя — необходимо сохранять иллюзию цивилизованной борьбы, иначе остальной мир сочтет вас безумцем и не станет иметь с вами дел. А это, как показывает практика, весьма веский довод в эпоху глобальной интеграции. Позже мы поймем, что на каждое иное мнение найдется подзаконный акт, а на каждый административный препон отыщется свободное слово в других юрисдикциях. На том и балансируем. Весь мир, а не только мы, не обольщайтесь.

Интриги плелись в кружева со множеством узелков, разобраться во всех хитросплетениях без подсказок было практически невозможно. В этих дремучих лесах, как грибы после дождя, начали расти средства массовой информации. Медиа перестали являться исключительной привилегией государства, монополия на СМИ упразднилась. Право высказываться покупается и продается. Те, кто могли себе позволить, позволяли себе персональные рупоры. Как вы понимаете, Гридасов тоже предусмотрительно прикупил несколько бойких изданий.

Новости — это черновики истории; возможность быть услышанным; возможность обвинить и оправдать. Очень, надо сказать, полезные возможности в разрезе политических и экономических войн. Не зря же СМИ называют четвертой властью.

Со временем в информационном пространстве установился какой-никакой баланс — часть СМИ стали откровенно провластными, часть оппозиционными, ещё часть якобы оппозиционными, но на деле провластными, и ещё всякая всячина. Одни очерняли других и осветляли своих. И так каждый день. В условиях номинальной демократии, игрокам приходилось заново учиться манипуляциям с общественным мнением. Как будто оно имеет значение… Но правила есть правила — играют-то ребята в “demos kratos”. Ну-ну…

Свободные средства массовой информации, как и независимые, судя по моим наблюдениям, — оксюмороны. Все они напрямую или опосредованно подконтрольны кому-то: государству, магнатам, фондам… Полагаю, для вас не секрет, что абсолютно все СМИ придерживаются точек зрения своих владельцев. Это логично. И вовсе не является проблемой, как может показаться, наоборот, модель подтверждает свою жизнеспособность — противники всеми правдами и неправдами прессуют друг друга, не давая расслабиться. По идее, такой расклад должен быть на руку обществу… жаба/гадюка.

Не сомневаюсь, что у власть имущих периодически, в особенности после громких журналистских разоблачений, возникает соблазн прикрыть лавочку и позатыкать к чертовой бабушке говорливые рты критиканов — это куда проще, чем решать проблемы, о которых те трезвонят. Аппаратный вес некоторых фигурантов публикаций способен продавить и не такие решения. Думаю, работы в этом направлении ведутся… аккуратно, планомерно, втихую… да и в открытую, и стихийно, и топорно тоже. По-всякому. Полагаю, и успехи имеются, но с глобальной сетью всё не так просто. Впрочем, не стоит забывать о волшебном барьере: лицензия СМИ.

Обыватель оказывается под прессом разномастной прессы. Правда, правда, правда… “ничего кроме правды”. Правды рвут истину на куски. Лично меня раз от раза укачивало от обилия интерпретаций одних и тех же событий. И не меня одну. Поди угадай, где правда, а где инсинуация… Логика тут не всегда применима, поскольку вводные могут содержать ошибки (дезинформацию). И что же, вмешиваются чувства, и ты встаешь на сторону тех, кто элементарно приятней глазу. Так народ и разошелся по позициям, сообразно собственным симпатиям, и впоследствии отдавал предпочтение лапше из любимых рук, полагая, что иная информационная пища вредна для ума и нервов.

Не люблю быть ведомой, но к сожалению приходилось и мне примерять шубку податливой лемминчихи и вестись на разного рода шелуху. Причем бросало меня и вправо и влево, из крайности в крайность. Что ж, человек не застывшая субстанция, изменение взглядов — естественно. Главное, не оставлять попыток жить своим умом. А может, и не это главное, с чего я так решила?.. Неважно.

Сначала, я придерживалась политического нейтралитета, — просто не вникала в эти нескончаемые потоки правды, отдающие горечью желчи, и всё. Потом вдруг надумала окунуться и честно пыталась разобраться в происходящем, потом приняла решение никому не верить, потом, наоборот, решила верить всему, что говорят и, признаюсь, не ощутила особой разницы между этими подходами, а потом я и сама познакомилась со многими героями передовиц и уже могла составлять собственное впечатление о них и их деяниях.

Я вам так скажу, издалека всё выглядело гораздо драматичнее. Соперники казались непримиримыми, но на деле… встретишь их на светском рауте, например, и никто не пытается наброситься на оппонента с кулаками: всё тихо, мирно и вполне доброжелательно. Одна Сатана, не иначе. Будто и не существует никакой огненной вражды между ними, а все эти пикировки консерваторов и либералов — лишь зрелищное иммерсивное шоу. Поначалу, я приняла такое поведение за проявление лицемерия и цинизма, а потом поняла, что это они и есть.

Вот вам еще один штрих к портрету Гридасова. Штрих размером с каньон. По всем признакам его информационные активы являлись оппозиционными, но, судя по тому, насколько свободно они самовыражались, а бизнес миллиардера при этом продолжал процветать — проблем с родиной у дяденьки не было. Латентный лоялист, вероятнее всего. Любопытное амплуа. Этакий дремлющий агент, мимикрирующий под независимую единицу, окучивающий вольнолюбивых буржуа квазиподрывными расследованиями. Милый для всех человек, не зашкваренный откровенной пропагандой, не замеченный в порочащих репутацию связях. Такие двустволки всегда полезны государству и выстреливают в нужный момент (когда начнет полыхать).

Как бы то ни было, в определенных границах Гридасов мог использовать новостной ресурс по своему усмотрению. И он, конечно же, имел возможность спустить своих писарей с цепи и натравить их на конкурента, к примеру. Отдавал он такую команду в отношении Геопрома, или нет, мне неведомо. Но точно имел возможность. Фас! Гав!

— Хорошо, что приехал. — сказал Мазуров и затянулся электронной сигаретой. — Нам надо обсудить план действий, не хотелось по телефону.
— Я понимаю, согласен.
— Смотри, много всего произошло, много интересного… Если вкратце, завтра выйдет первая часть материала про Геопром. О пожаре. Не стану пересказывать, прочитаешь. Или посмотришь. Будет видеоинтервью.
— Ага.
— Через пару дней выйдет второй материал про исчезновение Савченко с твоей записью. Ссылаться на тебя не будем, но при большом желании они смогут вычислить источник. Так что…
— Ага.
— И паровозом третий про Анну, которая пропала. Я тебе говорил.
— Появились новые данные?
— Мазуров! — интеллигентного вида мужчина лет сорока вышел из толпы, чтобы пожать Андрею руку. — Здравствуй, дорогой!
— Приветик. — ответил тот. — Что-то я не встречал тебя на митингах.
— Не встречал, потому что меня там не было. Я не хожу на митинги, меня напрягают массовые скопления, даже когда они не грозят обернуться *********(побоями).
— А что плохого в ********(побоях)?
— Боль! Хах, странный вопрос.
— А, бережешь себя?
— Ну, я специально сделал акцент на массовых скоплениях, я в принципе избегаю людей. Причина скорее в этом.
— Эту вечеринку ты решил не избегать, как вижу.
— Кхм. — смутился мужчина. — Таня! — увидел он очередное знакомое лицо. — Поболтаем еще. — с улыбкой попрощался он и ушел.
— Геопром ждут тяжелые времена? — спросил Костя.
— Я этого не исключаю, будет зависеть от того, насколько нашу новость подхватят другие СМИ. Получится ли создать резонанс. Так или иначе, после выхода первой части, следует проявлять максимальную осторожность. Есть, где залечь на дно?
— Я планирую уехать, правда, не раньше, чем через три дня.
— То есть только после выхода материала про Савченко? Это плохая идея.
— У меня есть обязательства по работе, я не могу факапить. Могу поселиться на это время в гостинице, например. Так нормально?
— Хоть что-то. Номер мы тебе оплатим.
— Да ладно… — отмахнулся Костя.
— Богатый что ли?
— Да нет, ну… Номер в гостинице могу себе позволить.
— Бери, раз дают, чего ты сопротивляешься? Нормальная практика, не смущайся.

читать главу 7 (часть 3) читать главу 8 (часть 2)