Если в прошлом году наши размышления были обращены к грядущему, к тому будущему, что предстоит воздвигнуть, то в этом мы решили оглянуться назад, отрефлексировать то, что уже есть. Скажу прямо: общий проект нынешнего биеннале (основная экспозиция, национальные павильоны и параллельная программа) кажется мне одним из сильнейших за последние годы.
Бросая призыв поразмыслить об «иностранцах», куратор Адриано Педроса обратился к этимологии итальянского stranieri, созвучного русскому «strano» — странный, чуждый нам. Забавная перекличка: «иностранец» воистину есть человек из чужой страны. Вот это созвучие странных, инаковых художников и составило хребет биеннале. Эти художники причудливы не только в географическом смысле. Их инаковость простирается в область гендера и пола, воззрений и верований, художественных подходов и техник исполнения.
Но у биеннале есть и другие грани. Сам город Венеция, где иностранцы — движущая сила экономики, но и ее проклятие. С населением в 50 тысяч человек, в пик наплыва туристов он принимает 165 тысяч гостей — разрушительная нагрузка, общая для многих итальянских городов. Это открывает еще один слой — проблему мигрантов, ищущих в Европе спасения от войн, экономических и экологических бедствий. Проблема, с которой не справиться принимающей стороне. И все же внутри самого европейского, как и любого другого, общества зияет пропасть между «своим» и «чужим».
Но возможно ли такое размежевание в нынешней глобальной деревне? В эпоху, когда интернет, технологии, бесчисленные сети и средства связи сплели нас воедино, казалось бы, накрепко? Однако как показывают последние годы, эти узы рвутся на удивление быстро, а звериный рефлекс «свой-чужой» сильнее любых идей диалога и сотрудничества.
Ключевой работой, давшей название всей выставке, стала скульптура Клэр Фонтэн 2004 года — неоновые надписи — «Иностранцы повсюду» на 53 языках, ныне украшающие Арсенал Венеции. Идея реди-мейд художницы (а точнее, художественной группы) — представить противоречивость этого высказывания в современном мире. Ведь по законам крови, jus sanguinis, «чужим» может считаться даже рожденный в стране ребенок. К примеру, в моей родной Латвии существуют два вида паспортов — для граждан и неграждан. Абсурдная ситуация: только прямые потомки латышей, живших в независимой Латвии с 1917 по 1940 год, имеют право на гражданство. Остальные, как мой 65-летний дядя, всю жизнь прожившим в Риге, — нет. Но даже наличие документов не гарантирует ассимиляцию «иного» населения, что порождает любопытные субкультуры, как во Франции. Считаются ли коренными французами африканцы, рожденные в стране, говорящие только на французском, учившиеся в французских школах? Пожалуй, не для всех. Эту противоречивость законов, понятий и реалий удачно подчеркивает выбранный материал — неон, чья гибкость и яркость так точно высвечивают проблему. И все же подчас обособленность от мейнстрима — единственный способ сохранить культуру и идентичность. Яркий тому пример — история иудаизма и нынешнее государство Израиль. Поляризация всего и вся, зацикленность на «своем» и «чужом» привела нас в ту точку, где мы и находимся ныне.
На помощь, как всегда, приходит искусство, становясь платформой для диалога. В нынешнем году как никогда заметны попытки распутать клубок событий, вглядываясь пристальнее в историю. Общей тенденцией также стала тяга к новым-старым медиа: текстилю и керамике, неожиданно ставшим основными, наравне с видео и перфомансами.
В последние годы все более активно, порой чрезмерно, включается искусство Африки, Австралии, Латинской Америки — всего того, что не принадлежит «коллективному Западу». Кажется, на этот раз это произошло удачно и органично. Возможно, тема наконец обрела силу объединить то разнородное, что требовала повестка. А многообразие техник словно примиряет все воедино: наивные работы филиппинских, корейских, бразильских, перуанских художников... Все это свежо, оригинально, ново. Мои фавориты в основном проекте — Pacita Abad (Филиппины), Xiyadie (Китай), la Chola Poblete (Аргентина), Rember Yahuarcani (Перу). Разнообразие подходов вынуждает распахнуть глаза пошире и сказать себе: мы живем в огромном, удивительном мире. Пожалуй, это особенно важно для европейцев, к чьей культуре я отчасти причисляю и Россию. Ведь мы изучаем историю, историю культуры и искусства, начиная с Египта, Греции, Рима. Проходя все главные вехи становления европейской цивилизации, мы лишь потом обращаемся к родной истории, после полного погружения в жизненные перипетии Цезаря, царя Соломона и любовные похождения Генриха VIII. Такой подход всегда вызывал у меня недоумение. Вероятно, отчасти он и объясняет наше постоянное стремление сравнивать себя с «Европой», сделавшее в то же время Москву самым европейским городом во Вселенной.
Но мир несравненно шире, чем Европа. Мир — это все мы, люди разных идей и религий, политических убеждений и национальностей, культур и языков. Одному из таких старых, абсурдных колониальных миров посвящен раздел основной экспозиции под названием «Музей старой колонии». Он рассказывает об испанской, а затем американской колонизации Пуэрто-Рико «страны, которой нет. Официально Пуэрто-Рико — территория, принадлежащая США, но не являющаяся их частью и в то же время не имеющая независимости. Двусмысленное положение, казалось бы, противоречащее приверженности США идеалам демократии и самоопределения народов. Пуэрто-Рико должна была стать образцовой, современной колонией, «витриной демократии в Карибском бассейне», демонстрирующей преимущества колониальной жизни. Для этого испанский язык активно вытеснялся английским. Тут можно было бы вспомнить о новых войнах за языки и самоидентичность, но не стану. Язык — это важно! Удивительно, что при всех этих превратностях пуэрто-риканцы сохранили наивную, трогательную культуру Карибского бассейна, частицу которой можно увидеть на выставке.
Гуляя по Арсеналу, я подумала: Пожалуй, пришло время оглядеться вокруг, отвлечься от канона и признать существование других людей и цивилизаций. Скажу за себя, я не знаю историю Перу или Кении, Филиппин и Лаоса. Все, что выходит за пределы Средиземноморья, Америки и Российской империи для меня кажется terra incognita. Оно чужое, иное, непонятное. Но я думаю, что настал момент взглянуть шире, покрутить глобус, сместить карту и посмотреть на этот большой удивительный мир, где все мы — иностранцы в той или иной мере.