Вошедший в дверь клуба молодой человек был замечательно красив, одет элегантно и скромно, сдержан, но ловок в своих движениях и вообще производил самое приятное впечатление на собравшихся.
Иосиф Виссарионович Либерман, или, как заботливая маменька называла его в детстве, Йосик или Йосечка, рос мальчиком премилым и весьма сообразительным. Он рано понял цену деньгам и тому, какие жизненные преимущества они дарят своему обладателю.
Сегодня это был мужчина двадцати семи лет от роду. Узкое и гармоничное лицо которого притягивало и давало отдохновение взгляду, улыбался он часто и с удовольствием, и каждая его улыбка имела сотни различных оттенков: от задорно-мальчишеской до иронично-грустной… Большие карие глаза взирали на мир спокойно, без страха и суеты. Изредка бросал он цепкий взгляд на симпатичную женщину, и сразу в этих выпуклых глазах, подчеркнутых тяжелыми веками, начинала светиться вековая скорбь народа Сиона…
Одет он был весьма примечательно: белоснежная сорочка с галстуком и бежевый пиджак весьма приличной английской марки, классические брюки и элегантные остроносые туфли. Завершающим штрихом являлись несколько старомодные очки в широкой коричневой оправе, которые придавали его облику некоторую академичность и немного скрывали выразительность этих больших глаз с тяжелыми веками.
Он произнес, слегка картавя:
– Добгый день. Извините, если помешал…
Сикорская ответила заинтересованно:
– А я думаю, что это за явление…
Указала рукой на свободное кресло:
– Прошу, э… – вопросительно посмотрела на мужчину.
Тот понял и быстро ответил:
– Иосиф. Можно Йосик.
Он подошел к креслу, стоящему напротив Александры, намереваясь его занять. Но, когда садился, выронил на пол из кармана своего пиджака бумажник. Возникла неловкая пауза. Все присутствующие увидели, как плотно он набит банкнотами иностранного производства. Павел даже привстал со своего места в изумлении. Не отрывая своего цепкого взгляда от кошелька.
Элеонора Валентиновна попыталась разрядить обстановку:
– Рада приветствовать вас, дорогой Иосиф. Меня зовут Элеонора Валентиновна, можно Элеонора. Это – Александра, художник. Работает в галерее современного искусства.
Это – Борис Степанович…
Иосиф торопливо убрал бумажник и ловко сел в кресло, переводя взгляд с одного лица за другим.
Александра лукаво улыбнулась и сказала:
– Здравствуйте!
Борис Степанович, когда председатель указала на него, запротестовал:
– Да, это. Борис я. Не надо этого, вот.
– А тут что-то пишет Павел. Который никогда… Павел, что вы никогда не делали?
Тот угрюмо ответил:
– Вы про то, что я никогда не служил в правоохранительных органах? Ну и что? Я как-то сказал, чтобы все вопросы отпали. Зачем же теперь меня укорять?
Сикорская парировала:
– Просто вы раз десять это нам уже говорили.
Павел не успокаивался:
– Не десять, а только три раза. Вы же наговариваете на меня.
Обстановка начала накаляться.
Борис снова подал голос из угла:
– Слушай, чувачок, какой же ты все-таки педа… нт.
Он намеренно сделал в слове паузу, чтобы придать ему двойственное значение.
Павел взвился:
– Вы так произносите это слово, будто что-то плохое.
Борис пошел на попятную:
– Успокойся уже.
Но Павел уже завелся:
– Не надо говорить мне «успокойся». Я разве веду себя неадекватно?!
Борис нахмурился, и Павел вдруг внезапно захлебнулся своим гневом буквально. Он поперхнулся, закашлялся и вдруг сразу как-то сник…
Борис Степанович Твердохлебов был мужчиной простым и основательным. Крупное тело его увенчивалось большой головой, начисто лишенной волос. Шея была, пожалуй, коротковата, но ее вполне компенсировала широта и мощь его плеч. Руки его, сильные и крепкие, с короткими пальцами и широкими запястьями, говорили сами за себя.
То, как уверенно и спокойно лежали на его коленях или крепко держали руль дорогого внедорожника, поднимали рюмку хорошего коньяка, сразу давало понять, что Борис – человек серьезный. А иногда даже и опасный. В чем вполне смогли убедиться его сокамерники, когда в девяностых он оказался в местах не столь отдаленных, взяв на себя вину своего друга и бригадира, с которым они в сопровождении пары быков занимались отжатием бизнеса у несознательных коммерсантов. Именно там к нему намертво прилепилось прозвище Сухарь, которым он втайне гордился и старался соответствовать….
Однако никто из завсегдатаев книжного клуба и подумать бы не мог, с кем они имеют дело. Так как на еженедельных заседаниях он был тих и растерян, как первоклассник, потерявший свой портфель. Робко сидел в углу, поджав свои большие ноги. На вопросы отвечал односложно. В дискуссиях участия не принимал, предпочитая молчание всему остальному.
Он и сам бы не дал вразумительного ответа, как неожиданно для себя стал постоянным участником этих собраний. Ведь это была совершенно не его стихия…
Дочь свою, Александру, он обожал больше всего на свете. Когда семь лет назад заболела и умерла его жена, он продолжил воспитывать ее сам, стараясь вложить в свою принцессу все самое лучшее. Девочка росла красивой и бойкой. Прекрасно училась в школе с углубленным изучением иностранных языков, хорошо рисовала, играла в театральном кружке. Крутила отцом как хотела. А он готов был отдать все на свете, чтобы эти маленькие ручки и дальше обнимали его могучую шею. А сияющие радостью глаза смотрели на него с гордостью и восхищением…
Однако,Саша быстро выросла, и восхищение в ее глазах погасло и сменилось раздражением… «Ты чурбан неотесанный, – говорила она отцу. – Нам не о чем с тобой поговорить. Мне стыдно привести домой своих друзей, зная, что дома ты с бутылкой пива смотришь свои бесконечные сериалы про ментов!»
Что он мог сказать на эти упреки? Да, это правда, Сартра и Достоевского он отродясь не читал. Стихи наводили на него уныние. Серьезная музыка мгновенно вгоняла в сон. Образованных людей в его окружении никогда не было и быть не могло.
Но позорить дочку тоже не хотелось… Поэтому, уступив ее настояниям, он согласился разок, только разок посетить это кефирное заведение. Борис отправился в книжный клуб с неохотой, рассчитывая потом компенсировать это тяжелое испытание хорошим ужином со спиртным в своем любимом ресторанчике с выразительным названием «Медвежий угол».
Конечно, это сборище болтливых очкариков, не могло бы его заинтересовать, если бы не одно «НО». Это «НО» звали Элеонора Валентиновна Сикорская.
Первый раз увидев ее в клубе, он просто обалдел. Статная, с высокой грудью и копной рыжих волос, похожих на корону, она сияла и манила, как полярная звезда манит уставшего моряка. «Королева!» – полыхнуло у него в мозгу. «Настоящая. Не дешевка. Знает себе цену. Умная, не чета мне», – автоматной очередью выстреливали мысли одна за другой.
Она сидела боком к нему, совершенно не обращая внимания на затененный угол, где обитал Борис, и вела содержательную беседу с унылым бородачом о какой-то литературной муре.
А он пожирал глазами каждый поворот и наклон ее красивой головы.
Любовался на то, как притопывает ее нога в элегантной туфле во время спора на какую-то возвышенную тему и страдал, зная, что такая женщина никогда не обратит внимание на такого болвана, как он. Права была дочка… Чурбан неотесанный…
Элеонора Валентиновна воспользовалась своими полномочиями председателя клуба:
– Господа, брэк! Что о нас подумает Иосиф. Я уже забыла, о чем я… – замедлилась она. Но быстро вспомнила и с улыбкой сказала: – Ах, да, это – наша Женечка.
Когда вы, гуляя по лесу, вдруг внезапно набрели на маленькую полянку маргариток и, присев на корточки, встретились взглядом с этими чистыми, лазурными глазками, вам понятно чувство, которое каждый присутствующий испытывал, находясь рядом с Женей.
Женя Деревянко, девушка двадцати трех лет, работала флористом в небольшом магазинчике на городском вокзале и сама была похожа на лесной, не бросающийся в глаза, но милый цветок. Она не выделялась ни внешностью, ни напором, не обладала высоко развитым интеллектом, но было в ней что-то детское, почти ребяческое, какая-то жизненная легкость и свежесть. И каждому человеку было рядом с ней тепло и покойно....
– Какие замечательные стихи вы прочитали, – сказала она Иосифу.
- Как это точно про детство, а потом про… студентов, да?
Вгляд ее стал задумчивым:
– Почему вы решили их прочитать?
Иосиф слегка смутился:
– Да я… собственно…
Сикорская пояснила с видом эксперта:
– Женечка, это же – Байрон!
Женя вопросительно посмотрела на Иосифа. Тот кивнул в знак согласия.
– Стихи написал Байрон. Мы с Александрой прочли в оригинале, а Йосиф напомнил нам перевод этих замечательных строк.
Элеонора Валентиновна обратилась к Либерману:
– Вы знаете, мы тут уже все знакомы. В клубе традиция: кто приходит первый раз, рассказывает о себе. Знаете, такой блиц-опрос.
Йосик бросил цепкий взгляд на Александру и ответил, слегка растягивая гласные:
– Ну что ж… Это интегесно.
Вопросы посыпались как из пулемета:
– Бумага или электрон?
– Время – деньги, а электрон позволяет сэкономить и то и другое.
– Фэнтези или классика?
– В искусстве я предпочитаю реализм.
Потом добавил, снова бросив взгляд на Александру:
– Хотя мне не чужды и некоторые направления авангарда, например, кубизм, или даже я как-то купил картину, написанную в стиле лучизма…
Александра была явно удивлена. Она первый раз с интересом посмотрела на Либермана.
Элеонора поправила:
– Я про книги.
– Ах, да. Тут я, боюсь, всеяден…
– Чай или кофе?
Йосик бросил взгляд на стоящую на столике чашку и ответил уверенно.
– Только кофе!
Сикорская продолжала с напором:
– Три главных слова для вас?
Тот ответил без лишних раздумий:
– Преданность. Бескорыстие. И, скажем, сюрприз.
– Любите сюрпризы?
– Люблю их делать. Думаю, что в этом деле меня уже можно назвать профессионалом.
Сикорская сказала с уважением:
– Спасибо за ответы, Йосиф. Вы очень интересный человек.
Она обратилась к остальной группе, которая уже немного заскучала:
– Предлагаю начать обсуждать книгу. Вопрос на засыпку: что нужно было прочитать?
Женя ответила с готовностью:
– Баллады о Робин Гуде.
– Замечательно.
– Иосиф, вы знали, что мы будет обсуждать это произведение?
Иосиф ответил, немного помедлив:
– Я, честно говоря, пришел именно потому, что увидел, какую книгу решили обсуждать. Мое любимое литературное произведение детства. Понимаю, что нет исторических подтверждений, что такой человек жил на самом деле, но мне нравилась сама идея, которой он был предан: отбирал деньги у богатых и отдавал их бедным.
Борис крякнул саркастически и подал реплику из угла:
– …А жил на проценты.
Все засмеялись.
Иосиф ответил Борису с укором:
– Вот, вы шутите, но Робин Гуд же должен же был на что-то жить, содержать свою… компанию, скажем так.
Борис ответил примирительно:
– Мне Робин Гуд тоже нравится. Но я же знаю правду жизни. Такой не будет честно награбленное раздавать бедным. В лучшем случае изобразит благотворительность...
Либерману этот ответ не понравился. Но он благоразумно решил не развивать эту тему.
Павел Иванов в это время что-то записывал в блокнот.
Александра немного отодвинулась вместе с креслом дальше от Бориса в направлении Иосифа и сказала, глядя тому прямо в глаза:
– А я верю, что настоящие Робин Гуды были и есть! Просто это сейчас не в тренде и про них не пишут в газетах и книгах.
Йосик обрадовался такой поддержке, и с радостью сказал:
– Полностью с вами согласен!
