Есть художники, которые определяют эпоху громкими манифестами и яркими жестами. А есть те, кто создает для нее особую оптику — тихую, камерную, но оттого не менее важную. Александр Лабас — из числа последних.
Сегодня его имя известно: ретроспективы в Третьяковке и Русском музее вернули творчество Лабаса в основной нарратив русского искусства XX века. В этом году роскошная выставка к юбилею художника прошла в музее «Новый Иерусалим».
Александр Лабас — фигура своего рода пограничная. Он из поколения 20–40-х, мост между авангардом и шестидесятниками, ни на кого не похожий. Его не занимала абстракция, он был далек от магистральной линии официального искусства. Часто писал дирижабли и самолеты, за что прослыл романтиком. И да, этот статус ему подходит, но лишь отчасти: мечтательность Лабаса не наивна, в ней много глубины. Сейчас вы сами в этом убедитесь.
У меня в коллекции есть одна работа Лабаса — «Светлый пейзаж». Взгляните на дату: июль 1941 года. Война уже вовсю разгорается, будущее затянуто черной дымкой. А тут — нежный полупрозрачный свет.
Меня это всегда потрясало. Представляете, какая мощная жизненная позиция стоит за этой внешней легкостью? Художник как бы говорит нам: то, на чем ты фокусируешься, становится частью тебя. Даже если внешние обстоятельства пугают, ты можешь внутренне не согласиться с ними, не позволить им стать твоей сутью. И это не про бегство от реальности. Это про мужественное усилие сохранить внутри себя чувствительность, человечность.
Конечно, Лабас видел, как его идеалы расходятся с официальным курсом. Позже даже записал в дневнике: «Какая сложная обстановка, как одиноко работать, сколько нужно иметь душевных сил… даже при моем, меня поражающем оптимизме». Но все-таки он, оптимизм, брал верх.
Эту же оптику я недавно обнаружила в литературе — прочла в отпуске книгу Александра Чудакова «Ложится мгла на старые ступени». Это семейная сага, срез жизни нескольких поколений русской интеллигенции в вымышленном Чебачинске (прототип — Щучинск в Казахстане), городе ссыльных. Время действия — те же 30-40-е, фон жизни героев — более чем тяжелый.
Но что поражает: Чудаков, как и Лабас, избегает надрыва. Он описывает невзгоды не через призму гнева и обиды, а с позиции мудрого наблюдателя. Рассказывает, как люди в нечеловеческих условиях продолжали жить: работали, любили, мыслили, сохраняли достоинство. Это история не о том, как эпоха ломала людей, а о том, как люди вопреки всему оставались людьми.
Работа Лабаса и книга Чудакова — из одной системы координат. Они настроены на одну частоту — частоту внутренней свободы. Сквозь эту линзу многие думающие люди того времени смотрели на мир.
Мы всегда можем выбирать, на что направить объектив своей души…
… «Светлый пейзаж» Лабаса стал для меня воплощением этого принципа.