Терри Гиллиам: Гиллиамески. Предпосмертные мемуары

Перевод с английского: Юлия Полещук

Впервые с Хантером Томпсоном я встретился в том же самом месте, где когда-то общался с Марлоном Брандо, — в лос-анджелесском отеле Chateau Marmont. На этот раз принимающей стороной были мы с Джонни Деппом и Бенисио Дель Торо. Приятели (в том числе и наш с Хантером общий друг Ральф Стедман) давно меня упрашивали, чтобы я взялся за фильм по его книге «Страх и ненависть в Лас-Вегасе», но раньше я отказывался. А согласился из-за Джонни Деппа и Бенисио Дель Торо: за год до того познакомился в Каннах с Джонни и понял, что он потрясающий актер и я очень хочу с ним работать. Хантер старательно играл самого себя — впрочем, последние тридцать лет он ничем другим и не занимался. Но дело в том, что даже если это представление становилось скучным, Томпсон ухитрялся поставить все с ног на голову и выдать что-то совершенно гениальное. Помню, Ральф как раз закончил иллюстрации к сборникам его статей «Записки гонзо-журналиста», и Хантер отреагировал следующим образом: «Гитлер шел прямой дорогой, а ты двинулся в обход». Меня это очень повеселило. Не могу сказать, что мы с Томпсоном сразу же поладили, но все-таки первая наша встреча прошла куда лучше, чем с его предыдущим режиссером, Алексом Коксом.

Алекс приехал в гости к Хантеру в Колорадо, тот его вышвырнул вон в прямом смысле слова, так что фильма не случилось, и нам с Тони Грисони пришлось писать новый сценарий. Усилий особенных не требовалось — перепиши книгу, и все. В «Страхе и ненависти» сказано все, что я думаю о закате американской мечты, причем по какому-то причудливому повороту сюжета автор подхватывает историю о моей прежней родине с того самого патетического момента, на котором я ее оставил. Сценарий был завершен за восемь дней (ну ладно, с правками — за десять), и если не учитывать мнение пуристов, которых бы оскорбило до глубины души, что мы пропустили запятую или восклицательный знак, у самого Хантера, похоже, результат наших усилий не вызвал никаких возражений.

Сперва я немного нервничал, когда приходилось ездить к Томпсону в Аспен. Хантер, сидевший в парусиновом кресле у себя на кухне, казался ураганом, который в любую минуту может обрушиться на берег. К счастью, обошлось без оторванных конечностей и человеческих жертв. Что уж тут скрывать, он был гением. Глядя, как он в окружении свиты ждет, когда мир падет к его ногам — Томпсон всегда выглядел так, словно его снимают для документального фильма, — ты вдруг понимал, что вся эта шумиха вокруг его скандальной репутации — не более чем экстравагантный отвлекающий маневр, затеянный для того, чтобы никому и в голову не пришло, что за все эти годы он так и не создал ничего достойного (завершилось это попыткой баллотироваться в шерифы: Хантер был не из тех, кто сидит сложа руки, пока жизнь проходит мимо).

И все-таки когда он явился на площадку, чтобы сняться в эпизоде-флешбэке, точно из «Матрицы», мне хотелось его убить. Мы за бешеные деньги заполучили Гарри Дина Стэнтона, который играл судью, а тут Хантер швыряется в меня булочками, всячески старается привлечь к себе внимание, подтверждая свою репутацию бунтовщика и авантюриста, и ждет, чтобы ему сказали: «Хантер, перестань». Когда же наступает черед Хантера, он отказывается сидеть за столом, за которым мы должны его снимать, потому что «я же журналист, я всегда должен быть в гуще событий».

В общем, мы все ходим вокруг него на цыпочках, пытаясь заставить его занять нужное место, наконец Лайла Набулси, его бывшая любовница-палестинка, которая была одним из продюсеров фильма, предлагает взять самую красивую девушку из массовки и усадить за стол, где должен сидеть Хантер. Разумеется, Томпсон пулей летит туда же, но во время первого дубля, когда мимо них проходит Джонни Депп, Хантер слишком увлечен беседой с девушкой и не замечает его. На второй раз бросает на него мимолетный взгляд, а на третий снова игнорирует. Тут уж я, закатив глаза, говорю: «Все, хватит, уберите его отсюда ко всем чертям». Вот поэтому я обычно стараюсь не работать с книгами живых авторов.

Каждое утро Джонни опаздывал на съемки, потому что ему приходилось ночи напролет беседовать по телефону с Хантером. Некоторое время Депп даже жил у него дома в Аспене: проникался образом Хантера и заимствовал все, что можно пощупать или почувствовать. В фильме Джонни щеголяет в рубашках Томпсона, а в начале съемок взял его машину — «красную акулу» — и укатил на ней в Вегас. Джонни полюбил Хантера, и, разумеется, это чувство было взаимным. Нет ничего приятнее, чем когда тебя на экране изображает кто-то красивее тебя самого. В общем, Депп идеально сыграл Хантера. Некоторые сочли его персонажа слишком «карикатурным», ну да они просто незнакомы с Хантером.

Единственная проблема, с которой мне довелось столкнуться на съемках (не считая Хантера), заключалась в том, что Бенисио Дель Торо, как и Джонни, работал по системе Станиславского, так что иногда терялся, никак не мог попасть в образ и требовал внимания, которое я не всегда ему успевал уделить. Пожалуй, на съемках меня больше тянуло к Джонни: с ним было проще общаться, но сейчас, пересматривая фильм, я понимаю, что Бенисио сыграл великолепно. Ральф Стедман признавался, что сомневался, сумеет ли Торо сыграть Гонзо, потому что ему не хватало легкости и чувства юмора. Зато в Бенисио была сила — опасная, почти животная, так блестяще раскрывшаяся на контрасте с Джонни.

В сцене в кафе «Северная звезда», где Эллен Баркин (потрясающая актриса, которая любезно простила меня за то, что я в последний момент взял Ким Грайст вместо нее на роль в «Бразилии») играет официантку, Бенисио очень хотелось залепить ей пирогом в лицо, но я запретил, поскольку, если бы он это сделал, вся сила эмоций ушла бы в жест. Джонни мне рассказывал, что Хантер лопает все, что ему под руку попадет, — не может пройти мимо еды. Так что в конце той сцены, когда Бенисио уходит, Джонни смотрит на Эллен, и видно, что он смущен и чувствует себя виноватым, встает с полной тарелкой в руках, как будто тоже хочет уйти, но потом разворачивается и ставит тарелку на стол, словно подношение.

Этот фрагмент мы придумали сами, в книге его не было, но актеры настолько вжились в роль, что мы решили сымпровизировать, благо настроение было подходящим. Хвост ящерицы и затопленную комнату мы придумали в том же игривом расположении духа — могли и сделали. Работать с такими актерами, как Джонни, истинное удовольствие: когда он в ударе, то не уступает «пайтонам» по быстроте реакции. Видимо, пошли слухи, что фильм должен получиться отличный, потому что очень многие знаменитости вроде Камерон Диас, Гарри Дина Стэнтона и Лайла Ловетта с радостью соглашались на эпизодические роли-камео, лишь бы только сняться у нас.

Джонни так выложился на съемках, что первый показ фильма воспринял очень болезненно. В просмотровом зале студии звукозаписи De Lane Lea в Сохо нас собралось несколько человек, но когда зажегся свет, Деппа там не оказалось. Он украдкой выбрался из зала, пока шли титры, и теперь блевал в туалете. Наверно, актеру бывает страшно видеть себя на экране: если так же добросовестно относишься к делу, как Депп, то на этой стадии замечаешь все свои промахи и моменты, в которых недостаточно раскрылся.

Заставить Хантера посмотреть фильм было не легче, чем заманить койота в телефонную будку. Мы все боялись, что Томпсон посмотрит фильм, и тот ему не понравится. Оказалось, что он боялся еще больше нас: мы назначали показы, а Хантер упорно от них увиливал. В конце концов нам удалось загнать его в кинозал в доме его приятеля в Аспене, и, к счастью, кто-то — хотя, думается мне, иначе и быть не могло, учитывая, что Томпсон и шагу бы не ступил без очередной съемочной группы, которая следовала за ним по пятам, — заснял момент, когда в зале зажегся свет, а Хантер лежал на полу и хохотал.

Нас это только порадовало. Разумеется, потом он явился на премьеру в Нью-Йорке и устроил там черт знает что: выделывался как мог, разбрасывал по залу попкорн из огромной коробки. И плевать он хотел на всех остальных, кто работал над фильмом: это был вечер Хантера. Нас с моим новым помощником и оператором-постановщиком Никола это так взбесило, что мы ушли в бар неподалеку. Хантер, конечно, был тот еще чудак — я им искренне восхищался, но лучше было держаться от него подальше.

Фильм удостоился одного из лучших отзывов за всю мою карьеру: один пятнадцатилетний парнишка сказал, что «в нем нет притворства». Чего еще желать? С коммерческой же точки зрения нам казалось, что мы поступили очень предусмотрительно: назначили выпуск фильма сразу после «Годзиллы». К несчастью, этот гигантский облученный динозавр нас растоптал. «Страх и ненависть» собрал в Америке около десяти миллионов долларов, за что его и назвали «катастрофой», хотя, как по мне, это еще слабо сказано. Специально для кинематографа надо изобрести термин похлеще, и мне как раз это было по плечу.

Книга «Гиллиамески. Предпосмертные мемуары» будет представлена на стенде издательства CORPUS на ярмарке интеллектуальной литературы non/fiction (25–29 ноября, ЦДХ).