Сергей Доренко: «Пейджер Березовского» (1996-1997 г.)
Другие части:
Петр Авен: «Борис залуживает воспоминаний»
Леонид Богуславский: «Он так много ездил, потому что бомбил» (конец 1970-х гг.)
Галина Бешарова: «Он был вообще не жадный» (1980–1990 гг.)
Михаил Фридман: «Одинокий и брошенный» (cередина 1990-х)
Юрий Шефлер: «Убить Голембиовского» (1995 год)
Валентин Юмашев: «Весеннее обострение» (1996 г.)
Анатолий Чубайс: «Асимметричный ответ» (1997-1998 гг.)
Демьян Кудрявцев: «Березовский сохранил независимость „Коммерсанта“» (1997-1999 гг)
Юрий Фельштинский: «Если бы я знал, я бы костьми лег» (начало 2000-х)
Александр Гольдфарб: «Дорогой Володя» (2000–2003 гг.)
Даша К.: «Неужели так политика делается?!» (2010–2011 гг.)
Юлий Дубов: «Я его просто любил»
СЕРГЕЙ ДОРЕНКО (род. 1959) — российский журналист. С 1985 по 2000 гг. работал на телевидении. Принимал активное участие в информационном и пропагандистском обеспечении выборов в Госдуму в 1999 году и президентских выборов 2000 года. В 2000 году со скандалом уволен с телевидения после подготовки программы о гибели подводной лодки «Курск». В настоящее время главный редактор радиостанции «Говорит Москва».
Доренко: Надо сказать, что выборы 1996 года я принципиально не хотел делать. Я-то сам голосовал по жизни против Ельцина и Зюганова, — и против Ельцина, и против Зюганова. Голосовал за Явлинского. Там было два тура. Явлинский вывалился, и 3 июля было голосование второго тура. 3 июля я должен был звонить Гусинскому, идти к нему на работу, начинать новый проект. Я звоню 3 июля, а мне говорят: «А Гусинский улетел ночью». Они в час ночи улетели из Внуково-3 — у них стояли заряженные борта.
Авен: Да, улетели в Испанию. Я был с ними.
Доренко: Улетели в Испанию, решительно все. Я говорю секретарше: «Мамочка, Испания не на Луне, существует связь. Просто позвоните, пожалуйста, Володе. Скажите, что мы с ним договаривались 3-го встретиться или хотя бы созвониться». — «Хорошо, я доложу». До вечера ни слова, четвертого июля — ни слова, я опять: «Володя Гусинский просил меня подъехать». 6 июля наконец я набираю пейджер Березовского — он у меня был. Он меня когда-то попросил его записать: «Старик, если что — звони мне, я прискачу на выручку». Пейджер Березовского 141-70, по 974-01-01.
Авен: До сих пор помнишь?
Доренко: Да. Я набираю, пишу: «Хотел бы встретиться. Доренко». Через 1 минуту отзвон: «Ты где? Я сижу в “Токио”. — “Токио” — японский ресторан в гостинице “Россия”. — Я сижу в “Токио”, через сколько ты будешь?»
Авен: А он уже успел прилететь? Потому что он тоже был в Испании, мы были вместе. Мы прямо после голосования улетели в Испанию. У меня есть фотография, где мы стоим втроем, очень довольные происшедшим.
Доренко: Да. А я в раздражении, что Гусинский не выходит на связь. Я приезжаю в «Токио», он сидит с Леной Горбуновой, с супругой. «Ну давай, все, туна-суши тебе — шесть штук, шесть штук. Все, давай — ты делаешь программу на Первом канале». Я говорю: «Подождите, но у меня с Гусинским договоренности». Он говорит: «Все, забудь». Потом вскакивает и кричит официантке: «Еще шесть туна-суши вот этому молодому человеку». И говорит: «Сиди с Ленкой. Ленка, разговаривай с ним, чтобы он не устал. Весели его, Ленка. Я побежал». И убегает в Кремль — физически, ногами.
Авен: Да, это напротив.
Доренко: Через 40 минут возвращается, говорит: «Все решил, вопросы сняты, под мою ответственность ты начинаешь делать передачу на Первом канале». Я спрашиваю: «Экономическую итоговую программу, как мы договаривались с Гусинским?» Он говорит: «Какую на фиг экономическую? Никакой экономической. Главную центральную программу начинаешь делать». Я говорю: «Ой, ой, ну хорошо».
Вот начинаем работать, бывший глава спортивной организации господин Федоров обвиняет Коржакова в чем-то. Мы хватаем самолет, вместе летим на Кипр, встречаемся в какой-то гостинице полуконспиративно, пока его (Федорова) не успели убить. Вот такие начинаются съемки — это все 1996 год. И он на меня смотрит, он удивлен, и говорит: «Подожди, мы такие вещи делаем, тебе отдельно платить надо». А я ему говорю: «Я не знаю, сколько мне надо денег, все равно я их не трачу, хожу в джинсах, бог знает, сколько мне надо». — «А вот мы с тобой летали полусекретно, нас могли грохнуть, Бадри организовывал прикрытия какие-то страшные, охрана — тебе что-то платить?» Я говорю: «Борис Абрамович, — сначала мы с ним на "вы" были, — Борис Абрамович, я вас умоляю, будет мне холодно или голодно, я приду, скажу. Я не знаю этих ваших еврейских штучек». Да, он любил шутить все время на тему еврейства. Уже впоследствии, когда мне нужны были деньги на фильм, я ему говорю: «Борь, дай денег». А он мне: «Сереж, деньги, деньги — мы что, евреи с тобой?»
Потом начались олигархические войны, пошла война с Немцовым. В этих войнах мы то объединялись с Гусинским и с НТВ, то разъединялись решительно. Пошла война с Гусинским, который был за Немцова и Чубайса, а мы были против. Валили, валили...
Авен: Ты начал плотно работать на ОРТ, и Березовский стал тебе ментором, в каким-то смысле начальником. Никто даже не пытался давать никакие команды, кроме Бориса?
Доренко: Нет, потому что у меня голова вывихнута. Люди заходили ко мне, пытались давать команды, но я там... либо «оскорбление действием», либо матом посылал. Мне так удобнее, я не люблю людей, по жизни.
Авен: Да, понятно.
Доренко: У нас были завтраки по вторникам. Это было мое, он обязан был мне этот завтрак... Еще важный пункт: он непунктуален, меня это бесило всегда.
Авен: Мягко говоря, непунктуален.
Доренко: Если, например, мне говорят: «Надо прийти в два», — значит, я в час пятнадцать уже кружу вокруг квартала. Потому что, думаю, даже охране неловко, что я в час пятнадцать приехал, и я кружу до половины второго, а в половину я иду к охране, за полчаса. Таких людей в Москве всего двое: я и Хакамада. Прийти позже, чем за полчаса, мы считаем вызовом. А Боря наоборот, и его можно было спокойно и 40 минут ждать, и час.
Я ему говорил: «Борь, вот послушай меня. Я обещаю два дела в неделю, делаю пять, меня все уважают. Ты обещаешь сто дел в день. Делаешь десять. Ты понимаешь, что 90 человек глубоко тобой оскорблены? Ты рождаешь ненависть».
Авен: И что он отвечал?
Доренко: Он говорит: «Да и плевать, плевать».
Авен: Что вы, как правило, обсуждали на вторничных завтраках? Это были встречи один на один?
Доренко: Один на один всегда. Начинали с детей, с того, что бульдог загрыз попугая... Кстати, он помнил всегда дни рождения у моих дочерей, мог привезти от Tiffany что-нибудь моей дочке, очень заботливый. Если я любил ирландский, то мне не могли привезти шотландский. В этом смысле всегда все было абсолютно точно.
Авен: В плане ритуалов он был очень сильный человек.
Доренко: А потом начинали говорить о том, какие сложности нас ожидают, и кто, и что. Потом он начинал меня настраивать, что вот такой-то «ОНЭКСИМ» плохо в Череповце платит людям зарплату. На что я говорил: «Давайте, тащите бумаги с синими печатями, — настоящие бумаги, не ксерокопии, — и будем разбираться с “ОНЭКСИМом”». Он обещал, что бумаги привезут.
Я смотрю материал про олигархов, я говорю: «Я не понимаю, там дебет, кредит, херня всякая. Пришли мне умного парня, чтобы умный парень рассказал, что тут написано». Он мне присылает Сашу Волошина. Я говорю: «Александр Стальевич, вы садитесь вот там в углу, вот вам желтые бумажечки, вы лепите желтые бумажечки и человеческим языком объясняйте, что тут написано». И он сидел у меня два часа, читал, маркером отчеркивал… вот так строилась работа.
Редакция продолжит публикацию отрывков из проекта «Время Березовского» в ближайшие дни.