Дагестанская мечта

Электронный молитвенный коврик

В самолете Москва — Махачкала мужчины не снимают шапок. Даже меховых. Старики замирают лицом в ладони: время молиться.

Над посадочной полосой ледяной ветер, арабский месяц и гигантские звезды.

В махачкалинском аэропорту — реклама. Электронный молитвенный коврик: ваш помощник в подсчете ракаатов! Знакомства по восточным традициям: найди свою судьбу! И курсы компьютерной грамотности: счастливая девушка в хиджабе.

Фото: Евгений Бабушкин

Фото: Евгений Бабушкин

По дороге в город — блокпосты с пулеметными гнездами. Автоматы наперевес. Это значит, снова кого-то ловят в горах, и гражданам рекомендовано «не выходить без особой надобности».

И потому тротуары пусты, и по городу носятся черные «жигули» и золотые «мерседесы». Водители не пристегиваются. Никогда. Западло. Игнорируют красный и двойную сплошную.

Кто пришел к успеху, инкрустирует золото стразами и паркует авто на главном проспекте — Гамзатова, бывшем Ленина, чтобы видели все.

Даже в самых дорогих ресторанах не принимают карточки. Зато обязательно есть биде или хотя бы шланг торчит из кафеля — для омовения перед намазом. Направо от туалета — молельная комната.

Тут не купить алкоголь и нельзя выпивать публично. Но повсюду рекламируют кальян и «кабины»: приватное пространство. Аллах видит все, но слабы глаза человеческие.

Тут 90% процентов жителей — мусульмане. Тут после векового перерыва снова практикуют женское обрезание.  

Дагестан. Электронный молитвенный коврик — не самое странное.

Фото: Евгений Бабушкин

Фото: Евгений Бабушкин

Фото: Евгений Бабушкин

Махачкала и Токио

Дагестан повернулся к морю спиной, присел и спустил штаны. На четыреста километров побережья — лишь несколько пляжей.

Свободная земля завалена мусором (если это бывший живописный берег), застроена дворцами (если это бывший живописный склон) или ларьками (если это бывший газон). Полная победа личного над общественным.

Дела о взятках не заведены. Но вопреки всем генпланам и высотным регламентам растут в Махачкале палатки, пагоды, палаццо и готические соборы. Столица самостроя, страшный сон Собянина.

Мы гуляем с московским архитектором Ярославом Ковальчуком. На лице его и восторг, и скепсис.

— Да, архитектура тут… необычна. Но это не надо приводить в порядок. Наоборот, надо добавить хаоса, контраста! И однажды возникнет что-то удивительное. Так выросли Нью-Йорк и Токио. Вот только улицы бы им чуть-чуть благоустроить…

Мы обходим очередную яму, шквал с Каспия поднимает стаю мусорных пакетов и сдувает ворону с памятника Борцам Революции.

— Это самый быстрорастущий город России. Тут есть энергия. Все что-то делают. Хоть и непонятно что. Все образованные уехали в Москву,  на их место приехали горцы, две трети жителей — горожане в первом поколении. Но если дать Дагестану образование, будет у Дагестана и экономика. Посмотрите на Ирландию — процветает. А ведь была дыра дырой...

Мимо проходит группа солидных мужчин в парадных кожаных куртках и парадных спортивных штанах.

— Тут сильная культурная традиция, тут был развит суфизм — мягкий, светский ислам. И если все будет хорошо, Дагестан может стать культурным центром Кавказа. Или наоборот, превратится в Сирию…

На бетонном заборе алые буквы: «Мечеть». На другом — цитата из Расула Гамзатова.

Фото: Евгений Бабушкин

Фото: Евгений Бабушкин

Фото: Евгений Бабушкин

Миллиардер из трущоб

Простой махачкалинский парень, сын врача и учительницы, Зиявудин Магомедов, как и многие, уехал в Москву. Его биография — новейшая история России в миниатюре.

В 20 лет — продавал советскую электронику в Польшу.

В 21 год — учился в МГУ вместе с Аркадием Дворковичем и торговал компьютерами.

В 25 лет — основал первую компанию.

В 27 лет — купил первый банк.

В 29 лет — начал торговать нефтью.

В 33 года — купил за очень небольшие деньги землю, на которой позже по чудесному стечению обстоятельств построили Приморский порт.

В 39 лет —  вошел в попечительский совет Большого театра (состояние — 70 миллионов долларов).

В 41 год — получил от Медведева орден Дружбы.

В 42 года — возглавил попечительский совет Федерации тенниса (состояние — 800 миллионов долларов).

В 43 года — купил у Ротенберга часть Новороссийского порта (состояние — три миллиарда долларов).

В 44 года — получил от Медведева орден Почета.

Сейчас Магомедову 47. Его двоюродный брат Ахмед Билалов скрывается в Британии от следствия и лечится от загадочного отравления мышьяком. Но у самого Магомедова все в порядке. Он даже создал благотворительный фонд, и теперь этот фонд строит в центре Махачкалы образовательный центр. Кто-то скажет — для ковки кадров. Кто-то скажет —  из чистого человеколюбия.

— Наша цель — новая элита, — говорит Полина Филиппова, директор фонда «Пери». — Я понимаю, что маленький частный фонд не может создать целое поколение, это звучит глупо. Но мы поможем сформироваться новой интеллектуальной молодежи, которая совершит технологический прорыв и приведет страну к процветанию. Люди тут пассионарные, их бы энергию да в мирное русло, и если дать им направление, они на многое способны.

Фото: Евгений Бабушкин

Фото: Евгений Бабушкин

Фото: Евгений Бабушкин

Воркшоп и молебная

В лучшей махачкалинской гостинице раз в пять минут отключают интернет и раз в час — воду. Тут поселили 30 молодых архитекторов со всего мира. Это воркшоп. Восемь интернациональных групп — восемь проектов образовательного центра «Периметр».

Почти в каждой группе есть дагестанец: консультант и знаток местных понятий. Паркер из Лос-Анджелеса и Люба из Москвы работают над проектом Education Hub вместе с махачкалинцем Камилем — у него уже свое архитектурное бюро.

— Он сказал, чтобы обязательно была молебная. Мы поместили ее на второй этаж, на самый верх. А он говорит: это для молебной плохо, это только для йоги хорошо. А  может, мне для йоги тоже специальная комната нужна. Мало ли какие я там позы принимаю.

— Так давай сделаем!

И они склоняются над чертежом.

В техзадании нет молебной. Там есть школа социального проектирования, лаборатория робототехники и центр поддержки одаренной молодежи. Все это надо уместить на трех тысячах квадратных метров. Сроку — десять дней (это мало), судит международное жюри (это круто), поэтому спать архитекторы не будут. Будут работать в ночь.

Группа Паркера, Любы и Камиля засела в столовой. В фойе засели конкуренты: придумывают что-то из алюминия и стекла под названием Intelligent Cloud. У них  консультирующего дагестанца нет, зато есть Садия из республики Бангладеш. Ее  — темнокожую мусульманку — не хотели пускать в страну и задержали на границе. Но Садию российскими порядками не напугать: она из Дакки, где население удваивается каждые пятнадцать лет и треть жителей не умеет читать.

— Инфраструктуры у нас нет, дорог нет, воды нет, ВВП невысок, но все же от бедности мы не умираем. Пару лет поживете и привыкнете. У нас много счастливых людей. Они просто не знают, что можно иначе. Я мечтаю строить для них дома. Много домов. Мы развивающаяся страна. Перенаселенная. Дакка лопается от людей. Похожа на Махачкалу немного. Такая же бесконтрольная застройка, и тоже есть богатые люди, у которых много машин и они их повсюду паркуют…

Фото: Евгений Бабушкин

Фото: Евгений Бабушкин

Шайтаны правят бал

В метрополии дагестанцев держат за дикарей, но все эти ксенофобские шуточки — зря.  Махачкала интеллигентна. На свой манер. Тут восхищаются культурой и культурными людьми. Тут восемь театров. А президент Абдулатипов отгрохал девятый: Театр поэзии  с золочеными буквами на фасаде. «От Пушкина до Гамзатова и …». Очевидно, не хватает фамилии «Абдулатипов». Он тоже пишет.

Заглядывать любя в людские лица,
Я всякий раз при этом замечал,
Что на одних небесный свет искрится,
А на других шайтаны правят бал.

Фото: Евгений Бабушкин

Фото: Евгений Бабушкин

Фото: Евгений Бабушкин

Прямо напротив Театра поэзии — трущобы. Их для приличия прикрыли стихами народных поэтов. Поэты славят мэра Махачкалы.

Махачкала — очаг прекрасный,
И каждый сын его джигит.
Заботится о нашем доме
Бесстрашный, славный мэр Саид.

Или даже так:

Твой мэр Саид — пример отваги,
И созидатель, и творец.
Он, став благоустройства магом,
Украсил славой твой венец.

За организацию заказного убийства мэра Саида Амирова посадили пожизненно. Про нового мэра Мусу Мусаева стихов пока нет.

Тут повсюду печатное слово, повсюду цитаты. Из Корана, Абдулатипова, Путина, но больше всего —  из Расула Гамзатова. У него золоченые статуи, школы и улицы его имени. У него государственный культ. Но дочери его, Патимат и Салихат, живут тихо, занимаются искусствоведением и варят отличный компот из вишен. На улице Абубакарова стоит их двухэтажный домик в стиле позднего брутализма. На фоне здешних замков — более чем скромный.

— В постсоветское время тут потянулись к удивительному и прекрасному, — говорит Патимат Гамзатова. — Новые дагестанцы начали мечтать о лучшей жизни, но с образованием у них было плохо. Думаю, когда они начали застраивать Махачкалу, их вдохновляли замки из детских книжек и силуэт кремлевских башен. Помню шутку про Лужкова: в Москве дома без башенок худсовет не пропускает. Вот у нас то же самое. Только совсем без худсовета.

В 1970 году землетрясение уничтожило половину Дагестана. Интересно, что будет со всеми этими башенками, когда землю тряхнет снова.

Фото: Евгений Бабушкин

Фото: Евгений Бабушкин

Олеандры и пескоструй

Между Каспием и Кавказом есть самое узкое место. Тут-то шахиншах Хосров Ануширван распорядился поставить стену, а на горе — цитадель Нарын-кала. Хочешь пройти — плати. У стен вырос город Дербент, самый древний в России.

Персидская бизнес-модель — плати за проход — действовала веками: и при персах, и при арабах, и при турках-сельджуках, и снова при персах. Параллельно Дербент развивал нормальную экономику: тут пряли и ткали, возделывали шафран и марену. Советская власть построила 25 заводов и превратила Дербент в промышленный центр.

Сейчас производства нет. Работают два больших завода: коньячный и шампанских вин. Третий — завод «Радиоэлемент» — делает картон для подарочных упаковок.

— Дагестанский коньяк — восьмое чудо света, остальные семь — его последствия!

Мой проводник — Вели Юсуфов, директор Нарын-кала, комендант крепости. Он говорит сплошными пословицами и присказками, как умеют лишь старые кавказцы.

— Я раньше был молодой и красивый. А теперь только красивый.

Когда-то он водил по Дербенту туристов из стран второго мира. Поэтому говорит по-польски, по-чешски, по-болгарски и по-вьетнамски немного. Не говоря уж о местных диалектах — Дагестан многоязычен.

— Есть у нас такой язык: табасаранский. В нем 48 падежей. Адам объяснялся Еве в любви на табасаранском!

Фото: Евгений Бабушкин

Фото: Евгений Бабушкин

Древен Дербент, и никто не знает насколько. Решили для ровного счета, что ему 2000 лет. Путин распорядился провести юбилей, полились деньги и поступил приказ: привести в крепость в порядок. Понаставили фонарей и чугунных скамеек, чтобы было красиво. Очистили стены пескоструем, чтоб были как новенькие. А для пущей красоты вырубили вековые олеандры. Директор цитадели ни при чем, но он как будто оправдывается:

— Их в народе вонючками называют. Сильно пахнут, когда цветут…

Впрочем, туристов тут мало, а тем, кто играет свадьбы с видом на Каспий, нравится и так.  

— Есть у меня одна мечта. Сейчас туристов к нам приезжает в семь раз меньше, чем при Советах. Хочу, чтобы их снова было 350 тысяч в год!

А может, и будет. Тут красиво и спокойно. Стреляют довольно редко и только по местным. По дороге вдоль моря, как прежде, везут азербайджанскую контрабанду,  хочешь пройти — плати, и жизнь продолжается. 32 филиала столичных вузов готовят в Дербенте юристов и экономистов. Получив диплом, экономисты продают юристам помидоры, а те им — щебень.

— Город у нас маленький. Сто двадцать тысяч. Это вместе со мной. Если уеду — станет еще меньше. Поэтому я не уеду.

Ровно в полдень над городом, как тысячу лет назад, начинают перекрикиваться муэдзины.

Фото: Евгений Бабушкин

Фото: Евгений Бабушкин

Мусульманский инкубатор

Пока Дербент тоскует по великому прошлому, Махачкала с вызовом смотрит в будущее. Тут рекламируют наномойку, наношины и наностроительные товары. В моде спортивные штаны, тонировка стекол и инновационный сленг.

Но есть и настоящее «Сколково», совсем как в Москве — тоже, конечно, на деньги Зиявудина Магомедова.

Гаджимурад Алиев из самых новых махачкалинцев: родился в ауле, получил нормальное образование и руководит бизнес-инкубатором «Пери-инновации». Сам он пока ничего не изобретает, только курирует. Именно его подопечные разработали электронный молитвенный коврик и социальную сеть традиционных мусульманских знакомств — ту, что рекламируют в аэропорту. Без нескромных фото, зато с опцией «подключить родственника».

— Вот вы смеетесь, но во многих мусульманских странах дейтинговые приложения запрещены. А наше уже получило сертификацию халяль, что позволит выйти на закрытые рынки. Коммерческая перспектива огромная! Это решение можно масштабировать на всю Россию. На весь мир!

Алиев начинает бить земные поклоны. Ничего личного, просто бизнес: демонстрирует опытную модель электронного коврика со счетчиком поклонов и датчиком касания лбом земли.  

— У мусульман пять намазов в день. И каждый раз количество поклонов разное. Утром — два, в обед — четыре. И так далее. Многие люди путаются, особенно старики. Продано уже больше двухсот ковриков, сейчас главное — нарастить обороты! Рынок огромный. Полтора миллиарда мусульман по всему миру. Знаете, сколько людей ежегодно в Саудовскую Аравию на хадж приезжает?

Исполнительный директор бизнес-инкубатора складывает коврик и мечтательно улыбается.