Некоторые полагают, что женщина — чудо. Другие (меньшинство), напротив, считают ее существование досадным казусом. В этом цикле статей мы намерены показать, что оба эти воззрения необоснованны.

На самом деле существование женщины — неизбежное следствие базовых постулатов дарвинизма. А поскольку статья эта адресована женщинам и приурочена к соответствующему празднику, мы попытаемся изложить свои аргументы достаточно игриво и легковесно, чтобы не заморочить им голову скукотищей, чтобы не забросили они чтение с недовольным писком: «Ой, всё!» Но история долгая, и только самые лучшие и смекалистые девчонки осилят ее до конца. Итак, в путь, к вершинам интеллектуального экстаза.

Часть первая. О необходимости совокупления

В этой части мы расскажем дамам, почему половой акт — это не какая-то наша пьяная прихоть, а веление природы.

Что такое дарвинизм — некогда объяснять, но немножко можно. Когда вам хотят запутать мозги, обычно талдычат, что это «выживание приспособленных», откуда следует множество чепуховых и бессмысленных тавтологий. На самом деле, если уж надо как-то сформулировать основу дарвинизма одним мемом, лучше всего прокатит такая фразочка: «Жизнь есть дифференцированное размножение несовершенных репликаторов». Это значит вот что: некая штука может воспроизводить себе подобные штуки, но делает это не совсем точно. Эти неточные копии тоже размножаются, но с разной эффективностью (на то они и неточные). Те, кто размножается чуть лучше, со временем накапливаются и все совершенствуют и совершенствуют свое размножение в последующих поколениях. Задайте вот это на входе — и на выходе получите слона и одуванчик. В это, собственно, верят те, кто называют себя «дарвинистами».

Самые простые из живых штук заняты именно этим почти точным самовоспроизведением, причем с пугающей прямолинейностью. Бактерия делится на две (почти одинаковые) бактерии. Вирус, заразив клетку, производит сразу тысячи (почти одинаковых) вирусов. Чем больше потомков они наделают, тем они более эффективны как репликаторы, тем больше у них шансов переплюнуть остальных, менее эффективных, и завоевать мир.

На этом фоне странным диссонансом выглядит один процесс, в котором замечены почти все (ну, по крайней мере, самые сложные и интересные) живые организмы. Перед тем, как размножиться, они объединяются попарно. И только потом у них получаются дети. Нетрудно понять, что, если бы каждый плодился сам, процесс был бы ровно вдвое эффективнее. Вдвое, Карл! И это там, где битва идет за каждую долю процента. Что-то здесь не складывается. Ведь каждый организм, который найдет способ обойти эту условность, сразу вырвется вперед в эволюционной гонке.

И действительно, кое-кому эта идея время от времени приходит в голову. Вот, например, живет в Америке хлыстохвостая ящерица, которая пошла по пути сокращения малоэффективного персонала, а именно самцов. У этой ящерицы размножение происходит так: встречаются две самки, одна проделывает над другой характерные движения любви, после чего у той от радости происходит овуляция — да такая, что яйцеклетки сразу же начинают развиваться в зародыша безо всякого оплодотворения. Потом они, как принято у девочек, меняются местами. То есть вместо одной беременной ящерицы мы в результате секса имеем двух беременных ящериц — огромный скачок в эффективности!

И вот тут-то самое время дарвинисту пригорюниться, потому что по его теории все твари на земле давно должны были воспользоваться этим очевидным путем к эволюционному успеху. На деле же мы видим, что те немногие виды, которые занимаются подобными делами, возникли не так уж давно. Даже среди тех же хлыстохвостов часть видов занимается обычным традиционным сексом, и как-то у них все нормально. Упрямый дарвинист не желает так просто отбрасывать свой дарвинизм: он предполагает, что, видимо, отказ от двуполого секса — путь в эволюционный тупик. То есть к вымиранию. Это значит, что множество тварей за миллиард лет эволюции хватались за бесполое размножение, соблазнившись его немедленными выгодами, но в отдаленной перспективе их всех ждал кирдык.

Почему это так, задумывался еще Дарвин, потом многие другие неглупые люди, и надо признать, что окончательное решение не найдено. Но найдены вполне правдоподобные гипотезы. Не будем пересказывать их все, потому что многие из них страдают общей проблемой: они предполагают некие особые обстоятельства жизни организмов, а это явная натяжка, когда мы ясно видим, что секс нужен всем, от тополя до носорога. Нам бы хотелось такое объяснение, которое следовало бы из самого определения жизни. Не зря же мы с него начали.

Итак, вернемся к несовершенным репликаторам. Эти прелестные крошки самовоспроизводятся, но при этом допускают небольшие неточности (мутации), которые передаются их детишкам. Мутации бывают полезные, но гораздо чаще ошибка — она ошибка и есть, пусть даже малозаметная. Грубые ошибки умрут сразу. А вот мелкие ошибки будут какое-то время жить вместе с безошибочными (и улучшенными) копиями. У них, конечно, средние шансы выжить чуть меньше, но жизнь полна случайностей. К примеру, извержение вулкана или какой-нибудь голодомор будет косить без разбора гениев и посредственностей. После первого же поколения часть ошибок выживет, а часть безошибочных копий умрет без потомства. Вполне вероятно, что через несколько поколений абсолютно все потомки того первого репликатора будут содержать какую-то не слишком заметную ошибку, каждый свою. Тем самым идеальный, выкованный миллиардами лет эволюции репликатор превратится в другие репликаторы, малость похуже. И жди потом, когда эволюция исправит эти ошибки обратно (это все же куда более долгий и маловероятный процесс, потому что портить легче, чем исправлять).

Это работает неумолимо, как механизм. Как такое вот зубчатое колесико, называемое «храповик».

Иллюстрация: wikipedia.org
Иллюстрация: wikipedia.org

В каждом поколении колесико может перещелкнуть на один зубчик против часовой стрелки (может и не перещелкнуть, но иногда бывает). А вот обратное движение невозможно. А потому с фатальной неизбежностью в популяции будут накапливаться небольшие ошибки, которые отбор не успевает подчищать. У одного репликатора один дефект, у другого — другой, но, в общем, все порченые. В итоге раньше или позже наших бедных репликаторов ждет вымирание. До этой идеи додумался генетик Герман Мёллер, который в начале ХХ века изучал мутации плодовых мух. Потому и зловещий механизм неизбежной порчи всего живого стали называть «храповик Меллера».

Как нашим репликаторам справиться с этой засадой? Надо найти способ в каждом поколении воспроизводить безошибочные копии, хоть по чуть-чуть. Чтобы хоть кто-то из детишек был хоть и не лучше, но точно не хуже родителей. Прогрессу это не помешает: гении прорвутся, зато полезные завоевания, по крайней мере, не пропадут. Решение очевидно: надо просто перемешать все копии — каждая со своей ошибкой — и перетасовать эти ошибки в случайном порядке. Тогда у кого-то из потомства соберется побольше ошибок — отбор ему судья, зато кто-то окажется совсем чистеньким. И этого, в общем, достаточно, чтобы избежать вырождения.

Это, собственно, и есть секс.

За последние сто лет гипотеза «храповика Меллера» то приходила в фавор, то вытеснялась какой-то более модной и парадоксальной концепцией, но, кажется, совсем обойтись без нее не получается. Последний извод этой идеи принадлежит уму нашего бывшего соотечественника Алексея Кондрашова. Он, кажется, единственный, кто подтвердил эту идею строгой математической моделью (хотя и на основе довольно жестких предположений о свойствах мутаций).

Зоолог Марк Ридли проиллюстрировал идею Кондрашова следующим провокационным примером. Бесполая популяция — это как ветхозаветные народы: они грешат, грешат, а потом у Бога нет другого выхода, кроме как шарахнуть их всех всемирным потопом или огненным дождем с неба. А популяция, у которой есть секс (ой-ой, как неловко сравнивать), — это вроде новозаветного человечества: она может возложить свои грехи (сиречь накопленные ошибки репликаторов) на одну особь и отправить ее умирать за всех. Может, и не надо было мне это повторять — такой пример коробит меня, как человека христианской культуры. Но если так вам понятнее, пусть остается.

Как происходит секс? Если не вдаваться в особенности сексуальных вкусов  хламидомонад или паучков, дело бывает так: две клетки сливаются, перемешивают свои гены со всеми их накопленными ошибками, а потом делятся, производя несколько перетасованных вариантов. Эффективность получается вдвое ниже, чем у простого деления, зато открывается возможность продолжать это дело бесконечно. А любая бесконечность, даже малоэффективная, рано или поздно выиграет гонку у супер-пупер-процесса, в котором заложен ограниченный ресурс.

Так при чем тут женщина? К женщине мы еще и близко не приступили: из этого раздела скорее следует, что в жизни позарез нужны самцы (те, кто сами не воспроизводятся, а только подбрасывают свои гены для очистительного перемешивания). Милые дамы уж точно не ожидали от автора такого предательского финта: обещал превознести их до небес, а в результате тупо повлек на ложе страсти. Или ожидали?..

В свое оправдание скажу, что из сказанного пока не следует даже и необходимость самцов. Описанный фокус со слиянием клеток могут проделывать две совершенно одинаковые особи. У многих организмов — чаще простейших, но также и многих грибов — это именно так и бывает: встречаются два одинаковых, с точностью до мутаций, организма, сливают свои одинаковые клетки, и из них получаются такие же одинаковые детишки.

А зачем нужно делить всех на мальчиков и девочек, мы узнаем из следующей части.

(Продолжение читайте здесь.)