Музыкальный руководитель Электротеатра СТАНИСЛАВСКИЙ, композитор и педагог Дмитрий Курляндский решил, что ему мало концертов и лекций по всему миру, мало своего театра, где каждый день что-то происходит, — и придумал себе новое развлечение. В Пространстве Перформативных Практик он провел лабораторию под названием «Слышать». Описание нового вида досуга начинается со слов: «Мы не учимся сочинять музыку — мы учимся сочинять, как сочинять музыку».

СДмитрий, давайте выясним, кому вы преподаете и что?

Так сложилось, что все занятия, которые сейчас веду я и мое ближайшее окружение, рассчитаны на непрофессионалов. Именно в этой среде сейчас наблюдается жажда освоения непонятных практик. Я занимаюсь с людьми не профессией, а передаю мировоззрение, включающее в себя художественное восприятие действительности. Дальше человек с этим мировоззрением идет в метро, в офис, в «Макдональдс».

СТо, что вы передаете, применимо хоть в бухучете, хоть в продажах бытовой техники?

Оно применимо, и оно вне дела. Этот феномен я назвал институтом восприятия. 
На меня повлиял театр, общение с Хайнером Геббельсом, с Ромео Кастеллуччи. Я прочел книжки про театр, которые никогда не стал бы читать раньше. Я понял, что не только в музыке, но и в театре есть идея делегирования авторства слушателю/зрителю. Точка сборки, активное звено ситуации — зритель. Он делает спектакль своим восприятием, конструируя видимое и слышимое. Поработав с режиссерами и актерами, в том числе с людьми совсем не музыкальными, когда мне приходится избегать специфической профессиональной лексики и действовать на территории языка, понятного всем, я осознал, что есть возможность полноценной творческой деятельности, возможность авторства — но вне известных институтов (института музыки, института театра, института визуального). Именно это и есть институт восприятия.
Человек становится автором в своем восприятии. Не новая истина — и композитор Джон Кейдж говорил, и режиссер Хайнер Геббельс говорит, что слушатель в своем восприятии собирает впечатления каждый по-своему. Это происходит в столкновении с продуктом, который предлагает сторонний автор. Мы конструируем на сцене ситуацию, сажаем туда зрителей, и те конструируют что-то свое в специально созданных условиях. А если вывести зрителя из резервации зала на улицу, в повседневную жизнь, и посмотреть, сможет ли он там продолжать конструировать художественную реальность? Сможет ли ее переживать и осваивать?

СИменно об этом были ваши недавние курсы лекций в Электротеатре и на Трехгорке.

Отчасти об этом был спектакль-поход Remote Moscow, созданный сообществом «Римини протокол». Однако, несмотря на то что действие происходит на улице и маскируется под прогулку, там есть диктат, там тебе говорят, что делать. Посколько есть автор и есть указания, ты по-прежнему остаешься в ситуации концертного/театрального зала. А что если ты сам, бухгалтер или вагоновожатый, начнешь создавать инструкцию, рамку восприятия? Здесь принципиальное отличие того, что предлагаю я, от того, что предлагают Кейдж и Геббельс.

СВаша цель — научить людей самостоятельно играть с городом и исходящей от него информацией?

Да, но при этом передать им с профессиональной авторской территории одну важную для музыки/театра вещь: ответственность автора перед материалом. Что это такое? Когда композитор пишет в определенной тональности, он понимает правила системы, в которой он находится, принимает их и взаимодействует с ними. Даже споря с этими правилами, он находится с ними в контакте. Именно это я называю ответственностью. Есть некий стержень, в отношении которого ты выстраиваешь систему восприятия: 1) нахождение рамки, 2) ее артикуляция («Что есть рамка?»), 3) следование обнаруженной и описанной рамке. 
То, что мы делаем в Пространстве Перформативных Практик (ППП), мы называем исследованием: работы ведутся, но никто не знает, какой будет результат. Собралась довольно большая группа — 23 человека, из них 18 — не только не музыканты, но и никогда не задумывались об освоении окружающей среды с помощью аудиального восприятия.

СЭто тренд: сегодня люди стараются утончать себя всеми возможными способами.

Поначалу я не был уверен, чем мы будем заниматься, ввел их в контекст творческого диалога с действительностью, и со второго занятия мы вышли в город. Не уверен, но мне кажется: мы сделали первый в мире психогеографический оркестр — по крайней мере, ничего подобного я в Google не нашел. Он очень симпатично называется — Trippp Orchestra (игра слов: три буквы П в названии площадки Пространство Перформативных Практик = три П, а также trip как путешествие). 
Психогеография — это 50-е годы, ситуационисты, левый философ Ги Дебор, критическое восприятие структурированной среды, города как пространства, которое тебя подчиняет, перекраивание сетки города, деление ее на энергетические зоны (опасности, комфорта). Психогеографических практик было довольно много, существовали психогеографические общества и существуют до сих пор. Одна из техник — алкоголизм, от которого страдал и сам Дебор. Дрифт (или дрейф) — блуждание по сетке города, но будучи не влекомым городом, а освобожденным от его правил. Этого уровня свободы можно добиться только в давящей среде города, полной внутренних страхов, опасностей, завлекаловок. Понятно, что по полю или лесу ты гуляешь без правил, предполагается, что ты свободен изначально.

Я предложил оркестрантам устроить такой дрейф по городу, но со звукозаписывающими устройствами. Первый наш поход — так называемая алгоритмическая прогулка (уже существующая практика, одна из первых была в Роттердаме). Есть алгоритм хождения: первый поворот налево, второй направо. В идеальной сетке таких городов, как Нью-Йорк, алгоритм приводит тебя к той же точке, из которой ты вышел. Но тот же самый Роттердам или Рим, где проходили такие прогулки, уводят гуляющего черт-те куда. Алгоритм, сталкиваясь со структурой города, дает неожиданные результаты. 
В семь вечера мы встали на разных углах разных перекрестков в районе Чистых прудов и 45 минут гуляли. Я добавил к алгоритму одно правило. В городе переход дороги — место повышенного внимания, переходя дорогу, ты концентрируешься. Я подумал: «Ок, город сам продиктовал мне, что нужно делать». В момент перехода участник удваивает свое внимание тем, что включает рекордер, и выключает его, закончив переход. Через 45 минут прогулка закончилась, кто-то оказался рядом с Бауманским садом,  кто-то поближе, полчаса давалось, чтобы собраться в ППП. После этого мы исполнили нашу прогулку. 
Сели полукругом. Я перевел свои часы на 19.00. Надо заметить, что каждый раз, включая запись, оркестрант записывал время, и согласно своим записям он включал рекордер на play, сидя в зале ППП. Получилось серьезное произведение — большой, 45-минутный концерт. Какие-то части записей наезжали друг на друга (люди переходили свои дороги одновременно), где-то была тишина. Получилось временно́е пространство, структурированное звуковыми событиями — самим городом, нашей скоростью передвижения. Мы слышали точки наивысшего напряжения внимания.
 Интересно было ходить, интересно было исполнять, а потом обсуждать. И слушать тишину между фрагментами. Это была не просто тишина. Все знали, что в это время они идут. Ситуация была наполнена реконструированием прогулки, собственным опытом, только что пережитым.

СПолучилась довольно однообразная акустическая ситуация, это нормально?

Мне это как раз понравилось. Первый опыт стал этюдом, гаммой. Что такое гамма? Вверх-вниз, вверх-вниз, и все. Но гамма необходима для того, чтобы пальцы почувствовали инструмент, чтобы появилась моторика. Проходя первое упражнение, мы были роботами, творческой свободы никакой. Все пожаловались на отсутствие поэтизации опыта. Алгоритм следующей прогулки мы вырабатывали вместе, исходя из этой предпосылки: меньше красивостей, меньше звуков-фетишей. С включенным рекордером мы слушаем среду и ждем, когда какой-то звук — реальный или воображаемый — привлечет наше внимание. В этот момент мы выключаем рекордер и идем туда, куда этот звук нас направил. Когда мы чувствуем, что инерция звука в нас перестает работать или что звук потерян, мы опять включаем рекордер, ищем следующий привлекательный звук, выключаем запись, когда его находим, и идем в его направлении. 
Получается, что мы записываем напряжение слуха, а не звук. Получается акустическая фиксация ментального напряжения. В этом алгоритме есть поэтика невозможности, концентрация на отсутствующем. 
Прогулка длится по-прежнему 45 минут, каждый идет по своему маршруту, выключая рекордер, фиксирует в блокноте свои наблюдения, ощущения. И еще я предложил собирать артефакты: если что-то на улице привлекло внимание, надо взять это с собой, зафиксировав время, когда был поднят этот объект. 
Вернувшись в ППП, мы исполнили наш новый концерт, включая рекордеры, зачитывая наши записи по хронометражу и выкладывая вперед те объекты, которые подходили по времени. 
С каждым разом мы придумываем новые и новые правила. Например, завтра мы будем ходить за людьми, чувствуя от них некую аттракцию. Если мы идем за человеком и чувствуем влечение, то включаем рекордер. Когда что-то отвлекает нас или кто-то привлекает больше, мы останавливаемся, выключаем рекордер, записываем ощущения от этого человека, описываем его образно или конкретно, потом ищем новую жертву. 
В режиме прогулки мы выступаем в роли инструмента. Город есть сложное тело, а мы суть смычки, которые трут по этому телу, извлекая звук. Исполняя свою прогулку в комнате, мы не можем быть одновременно и слушателями. Исполняя, ты сконцентрирован на исполнении. Поэтому следующую прогулку я предложил сделать короче, потом поделиться на две группы: одна будет исполнять, другая слушать. И что самое интересное, мы обменяемся рекордерами. Группа будет исполнять чужие прогулки, а слушать люди будут свои прогулки, доверяя себя другому. 
Когда я увидел, что все это складывается в интересную целостную структуру
, я выложил получившуюся пьесу на саундклауд и наблюдал реакции на трек сторонних наблюдателей, которые не знают, что происходило. Они просто слышали городской звуковой пейзаж.

СПрослушать такую композицию от начала до конца — вызов. В ней ничего не происходит, мы слышим привычные звуки, белый шум города.

Вот и я подумал: быть может, мы придумали не концертную пьесу, а настольную игру. Люди собираются вместе, чтобы поиграть в шахматы, в нарды, в «Монополию». У людей есть интерес к собраниям, где они заняты общим делом. Люди договариваются о встрече в семь вечера, говорят «потрипуем». Это значит, что они в пять выходят из дома, в 17.30 включают свои рекордеры и, согласно установленному, единому для всех участников игры алгоритму, записывают свою дорогу к месту встречи. Затем полчаса на то, чтобы зайти в квартиру, налить напитки и приготовиться к исполнению пьесы, обмениваясь записанными впечатлениями. Это 45 минут совместного переживания.

СПолучается, вы придумали хобби?

Хобби, которое отталкивается от творческого восприятия окружающей среды и ведет к созданию произведения искусства. Тактику, которая ведет не в концертный зал, а в квартиру, что для меня очень важно. Игру в совместное переживание времени.

СДавайте вернемся к феномену психогеографии. Это все еще актуальная штука?

Сейчас удивительный интерес к ней. В рамках биеннале была выставка «Метагеография» на Крымском валу. В Берлине я участвую в Circle Line Project: композиторы из разных городов, где есть кольцевая линия метро, записывают ее звуки и пишут пьесу, открытую композицию для импровизирующих музыкантов. Это меня попросили полгода назад, а сейчас выяснилось, что в апреле в Нижнем Новгороде происходит проект «Психогеография» (я написал для них пьесу, исполняемую совместно с видеоартистами). И еще три года назад я начал писать проект «Карты несуществующих городов», и в Электротеатре год назад презентация первого перевода Ги Дебора.
 В конце весны я планирую привезти нижегородский проект в Электротеатр, добавить круглый стол с презентацией книжки «Метагеография» при участии географов, заинтересованных в метагеографической практике, и тут же устроить перфоманс Первого московского психогеографического оркестра с презентацией самого метода. 
Мы в самом начале пути неизвестно куда. Благодаря ППП, появилась возможность заниматься тем, чем в консерватории не позанимаешься. Ко мне приходят мужчины и женщины, программисты, математики, астрофизики, фотографы, режиссеры, танцоры, хореографы, домохозяйки и видеоартисты.

СЧто общего у участников лаборатории?

Первое — открытость к вопросам. Очень много вопросов у людей. Второе — ответ ищется в очень широком спектре. Если я хочу развить свой слух, я пойду в консерваторию, в филармонию, на концерт, на курсы — есть общепринятый набор институций. Но эти люди удовлетворяют эту свою потребность в каком-то странном месте. Мало кого завлечет завлекалочка, написанная мной. Скорее наоборот: что такое «посткомпозиторские практики», что такое «мы не учимся сочинять, мы учимся сочинять, как сочинять»? Людей интересуют странные вещи, некоторые специально приезжают из Петербурга. Значит, не на все вопросы есть ответы в готовых институтах. 
И третье объединяющее — активное участие. Когда ты не учишь человека, а задаешь ему вопрос, пытаешься вместе с ним что-то раскопать, человек сразу же раскрывается, очень активно присутствует.

СЭто давний запрос, который наконец нашел ответ?

Не думаю, что давний. Я застал время, когда нужны были институции. Мы ждали их, искали. Нужны были концертные залы, информационные центры, дающие объединенную информацию. Сегодня, с развитием интернета, ситуация изменилась. Но того, что я предлагаю, в интернете еще нет. Может, нам стоит сделать сайт. Кажется, мы появились.С