Июльские фильмы «Равные» и «Судная ночь — 3» рисуют два пугающе мрачных образа будущего. В «Равных» под запретом оказываются эмоции: чувства делают людей неуправляемыми и непредсказуемыми, а в мире, достигшем технологического пика, это попросту опасно.  «Судная ночь — 3» базируется на глупом, но интересном допущении, что уровень безработицы и преступности можно снизить до минимума, разрешив людям раз в году убивать всех, кого они захотят. В остальные 364 дня любая провинность карается, но в судную ночь общество  переживает противоестественный отбор. Власти устраняют оппозицию и избавляются от бедняков, а соседи, надев маски маньяков, дают друг другу уроки домостроя. Июльский сериал «Мистер Робот» уже второй сезон кряду констатирует, что privacy больше нет, пророчества «Матрицы» сбылись, а финансовая система тянет всех в новый феодализм. И даже главные супергеройские фильмы лета — новенький «Отряд самоубийц» и июньский «Первый мститель: Противостояние» — посвящены конфликту государственного контроля и частных свобод.

Больше всего о будущем переживают те, кому в нем еще жить. Молодежных антиутопий становится так много, что они наступают друг другу на пятки. «Дивергент-4» — подростковая сага о выживании белых ворон в мире, где у каждого есть предназначение, — выйдет не в кинотеатрах, а на ТВ. Тетралогия «Голодные игры» завершилась мрачнейшим аккордом. «Бегущий в лабиринте» кажется хайтек-версией «Повелителя мух». Недавняя «Пятая волна» стращает школьников тем, что стоит случиться глобальной беде — и все, homo homini lupus est.

А «Посвященный» хоть и не стал франшизой, зато выявил интересную закономерность. Современная молодежь бунтует не против отцов, а против матерей. В «Посвященном» проводником тирании выступает Мерил Стрип; в «Голодных играх» — не только Дональд Сазерленд, но и Джулианна Мур; в «Дивергенте» — Кейт Уинслет и Наоми Уоттс; в «Бегущем в лабиринте» — Патриция Аркетт. В блокбастерах и «взрослом» артхаусе диктаторами тоже то и дело становятся женщины: то Джоди Фостер в «Элизиуме», то Леа Сейду в «Лобстере», то Тильда Суинтон в «Сквозь снег».

В производстве находятся минимум четыре фильма по мрачным бестселлерам для молодежи, которая вдруг позабыла про книги о романтических переживаниях и заинтересовалась книгами про борьбу общества и индивида. И даже последние серии «Гарри Поттера» рисуют картину в духе «1984»: Министерство магии захвачено и превращено в Министерство правды; герои уходят в лес слушать оппозиционную радиостанцию; в университетах и СМИ идут кадровые чистки, а в Азкабан этапируют «политических».

Основным поставщиком смыслов в массовую культуру остается Голливуд, но назвать бум антиутопий только американским явлением не получается. Знаменитый «Лобстер» — совместное производство бывших товарок по Евросоюзу Великобритании и Греции. Австралия меньше чем за год выдала четыре отличных фильма о конце времен: это «Безумный Макс: Дорогая ярости», «Бродяга», «Последние часы» и «З значит Захария». А помните советский анекдот о сантехнике, который пришел в горком чинить туалет, но ляпнул, что «тут не трубы, тут всю систему менять пора» — и в итоге сел в тюрьму по политической статье? В 1985 году его чуть ли не дословно экранизировал великий Терри Гиллиам. В его антиутопии «Бразилия» сантехник Роберт Де Ниро стал врагом общества №1, просто делая свою работу в обход бюрократической системы.

О том, что современное общество одержимо антиутопиями, сегодня рассуждают так часто, что энтузиасты даже составляют графики в пользу или против этой теории. Вот, например, редакция сайта FiveThirtyEight доказывает что прирост антиутопий в процентном соотношении не сильно опережает прирост общего количества ежегодно выпускаемых фильмов. Это действительно так, но стоит смотреть и сборы. В девяностые и нулевые фильмы о мрачном будущем были нишевым продуктом для фанатов киберпанка, постапокалипсиса, научной фантастики, социальной сатиры — и просто любителей страшилок. Но именно в последние годы жанр вдруг стал одним из самых коммерчески успешных.

Автор No Logo Наоми Кляйн связывает этот тренд с приближающейся климатической катастрофой. Спикеры Foreign Policy полагают, что антиутопии — хвост кометы финансовых потрясений, а американское общество сейчас переживает тот же кризис, что и в 1970-е годы.

Впрочем, в середине прошлого века у антиутопий было много других причин появляться на свет. Книжная научная фантастика переживала бурный рост, а главной темой зарождавшегося киберпанка был разрыв между научным прогрессом и развитием морали. Мечтателям казалось, что техническая революция закончится не в дизайнерских бюро Apple, а в далеком космосе, и что людям, чтобы соответствовать звездам, придется сформулировать новый нравственный закон внутри. К тому же антиутопии умело щекотали нервы: на горизонте маячили ядерные грибы Третьей мировой.

Почему все эти страхи вновь стали актуальны спустя полвека?

Американка Эми Кауфман в своей книге «Наше будущее — это наше прошедшее: коллективное увлечение средневековьем в антиутопической литературе» (Our Future Is Our Past: Corporate Medievalism in Dystopian Fiction) считает, что дело в корпорациях, финансовых институтах и правительствах, которые уверенно двигают мир в сторону нового феодализма. Аграрный монстр Monsanto подсаживает фермеров на свои семена — и утрированную версию этого конфликта можно увидеть в стареньком фильме «Водный мир». Заботливые компании вроде Google, возводя кампусы и деревни для сотрудников, напоминают помещиков. Этот негласный принцип «работай или выметайся» отражен, например, в сериале «Ходячие мертвецы».

Но больше всего молодежь — те, ради кого пишутся и снимаются антиутопии, — ненавидят банки. Эту коллизию хорошо описывает сериал «Мистер Робот». Не успеваешь ты закончить школу, как тебе приходится брать student loan. Он еще не выплачен, а уже надвигается mortgage. Так и живешь. Возможно, поэтому уже второй год миллионы зрителей ждут, когда же таинственный Мистер Робот обнулит счета Корпорации Зла. Кстати, беспокойная европейская молодежь с американцами солидарна: в 2015 году в Германии вышел удивительный киберпанк-триллер «Кто я», сюжет которого вполне тянет на поколенческий манифест. Заодно прошлогодние фильм и сериал борются с информационной уязвимостью и тотальным контролем. Кстати, для премьеры своего «Сноудена» Оливер Стоун в этом году неожиданно выбрал не респектабельный фестиваль, а молодежную гик-площадку ComicCon в Сан-Диего. После закрытого показа с публикой по скайпу пообщался сам Сноуден.

Впрочем, в буме антиутопий виноваты не только банки и спецслужбы, но и не поспевающие за молодежью система образования и рынок труда. Любая подростковая сага — будь то «Дивергент» или «Посвященный» — отстаивает право нового поколения не воспроизводить жизненные сценарии своих родителей. Ничего нового в этом бунте, конечно, нет, но требования у миллениалов все же специфические. Выбор конкретной специальности, которой придется посвятить всю жизнь, их больше не  прельщает. А вот оттачивать ключевые компетенции, которые помогут сделать карьеру в разных отраслях, молодые готовы со всей ответственностью. Свобода выбирать работу для них, кажется, даже важнее, чем свобода выбирать любовь, о чем убедительно написала на прошлой неделе на «Снобе» Арина Холина. Любая классовая система молодых тоже не устраивает: стратам и сословиям они предпочитают микросообщества равных.

Наконец, у антиутопий есть и банальная терапевтическая функция. Перманентное ожидание конца света многие религиоведы считают основой человеческой этики. Самые смелые говорят даже, что Иисус вел себя, как Иисус, только потому, что верил в наступление Царства небесного не в абстрактной перспективе, а вот прямо в ближайшие годы. Но ни одно религиозное пророчество пока не сбылось, календарь древних майя оказался частью промокампании фильма «2012», поэтому роль предсказателей взял на себя Голливуд. Его блокбастеры-антиутопии для одних выполняют функцию апотропайона — оберега, отводящего беду. Для других зрителей это возможность пощекотать нервы, представив мир, в котором они теряют все, что им дорого. К примеру, в средненьком сериале «Революция» есть программист-миллиардер, который так и не успел насладиться своим богатством и обществом жены-супермодели: наступил конец света — и он вновь стал пухлым мальчиком в очках, которого все норовят обидеть. Но то, что для одних — страх, для других — возможность. Ведь антиутопии — еще и повод всласть пофантазировать о мире, где последние станут первыми, и на первый план выйдут навыки и качества, не востребованные здесь и сейчас.

Самое смешное, что ничего нового в наших переживаниях нет. Сценарий всех фильмов-антиутопий расписан примерно в 380 году до н. э. — причем уже в виде диалогов. В десяти главах «Государства» Платон описал идеальный, на его взгляд, строй. Но каждая из его идей сегодня в пух и прах критикуется в фильмах.

Платон делит граждан республики на касты, а правящей назначает философов. Только вот новые отцы-основатели США из фильма «Судная ночь» и Высший совет из «Посвященного» сомневаются, что это хорошая идея.

Частная собственность, по Платону, должна быть отчуждена. В 1954 году ЦРУ спродюсировало мультфильм по Оруэллу «Скотный двор», чтобы даже дети знали, к чему это приводит.

Секс в «Государстве» нужен для воспроизведения рода, иначе граждане будут отвлекаться от подвигов. Что-то в этом, пожалуй, есть: связывают же успехи Британской империи с викторианской моралью. Но кино не может жить без любви, поэтому критикует ее запрет — что в стареньком фильме «1984», что в новеньких «Равных».

У Платона судьба человека определяется неким экзаменом. О том, как к этому испытанию относятся его участники, сняты ленты «Гаттака» и «Дивергент». Социальные лифты «Государством» предусмотрены, но из-за классовой системы они всегда приводят к разлуке в семьях. В массовой культуре на эту тему рефлексируют и тот же «Дивергент», и «Голодные игры».

В основе общества у Платона лежит миф о неравенстве. Глобальный заговор — популярный прием в фильмах-антиутопиях вроде «Таинственного леса», «Острова» и «Матрицы». Даже пошлый богоборческий мультфильм «Полный расколбас», который должен был выйти у нас в этот четверг, но переехал на сентябрь, строится на забавном мифе. Ожившие продукты в супермаркете каждый день ждут, когда их купят боги-покупатели — и заберут в рай. На деле лучший из миров оказывается печкой, мясорубкой и микроволновкой, но эту тайну от героев скрывают. Миф о неравенстве пытается развенчать и мультфильм «Зверополис», вышедший этой весной. Его оригинальное название и вовсе звучит как Zootopia, намекая на труды Томаса Мора.

Наконец, само понятие государства у Платона оказывается телесным: разные сословия он сравнивал с головой, сердцем и печенью. Первый же в истории фильм-антиутопия — «Метрополис» Фрица Ланга задается вопросом: «Голове и рукам нужен посредник — сердце, но где этого посредника найти?»

С другой стороны, есть во всем этом вечном ожидании зла и повод для оптимизма. Сменяются не только десятилетия и века, но и эры, а хуже жизнь не становится. Может, и не станет?