Наталья Б. проснулась от дурного сна в своей квартире в Бугульме в ночь на 26 декабря 2012 года. Снилось что-то про сына Илью. То ли он куда-то ушел, то ли его кто-то избил. Тени, странные образы — Наталью передернуло. Темная спальня, тикают часы, на потолке пятно света от уличного фонаря. Просто ночной кошмар. За сына — студента Высшей школы экономики Наталья волновалась всегда, у нее с ним была очень тесная связь, какой многие могут только позавидовать. Если что у Ильи не ладится, мать в курсе, если что с ним стряслось, она чувствует.

Провалиться обратно в сон было трудно, что-то не отпускало. Илья ехал поездом из Москвы, где жил и учился, в Казань: простая бюрократия, связанная с хлопотами в военкомате — справка из бугульминского военкомата пошла выше, в республиканский центр, поэтому забирать ее и нужно было там. Обычный ночной поезд Москва — Казань, к утру уже на месте, смешное расстояние. Наталье не спалось, а звонить сыну было неловко — наверняка спит себе спокойно на верхней полке.

Телефон Ильи не ответил ни утром, ни в полдень, ни вечером. Он не отвечал два года.

Когда Наталья заново рассказывает эту историю, голос ее дрожит так, будто все случилось вчера. Она помнит даты, последовательность действий, имя каждого чиновника и полицейского, к которому обращалась, требуя найти сына. Даже теперь, когда он ходит по дому, еще немного отстраненный, Наталья едва может спокойно пересказывать обстоятельства поисков, растянувшихся на два года. Ее фамилия хорошо известна всем, слишком долго она обходила передачи и газеты, но ей хочется максимально оградиться от того, что она пережила, поэтому она настаивает, что печатать ее фамилию не нужно. Пусть, если ей будет от этого проще.

Ежегодно в разыскные базы МВД заносят больше 70 тысяч человек, из них находятся 65 тысяч: живыми, мертвыми, но находятся. В 2015 году полиция и Генпрокуратура утвердили новый порядок рассмотрения обращений, связанных с исчезновениями людей. По сути, до этого приказа перечень обстоятельств, указывающих, что человека стоит срочно начать искать, был тем же, но на бумаге зафиксирован не был. Теперь полицейские обязаны искать кого-то незамедлительно, если он: несовершеннолетний, исчез вместе с машиной и мобильным телефоном, крупной суммой денег и т. д. И конечно, больше нет никаких трех дней, о которых постоянно говорили в любом ОВД, куда приходят взволнованные родственники исчезнувшего. Кто придумал правило про три дня первым — уже неизвестно, но оно точно сложилось из практики. Люди действительно часто находятся: запой, нежелание общаться с родными, да мало ли что, зачем зря гонять наряды.

У Ильи, когда он пропал по дороге из Москвы в Казань, был разве что мобильный телефон да давно заблокированная карточка Сбербанка с нулевым балансом. Ее, рассказывает мама, он носил в бумажнике, планируя потом разблокировать, а пока пользовался наличными и другой карточкой. Искать Илью начали только спустя пару месяцев после его исчезновения — в 2012 году никакого совместного приказа МВД и Генпрокуратуры еще не существовало. «Да загулял где-то, наверное, новогодние праздники же» — это то, что мать Ильи слышала от полиции в Казани, Бугульме, Москве. В Казань она поехала следующим же утром, когда поняла, что телефон сына молчит и в 9 утра, и в полдень, и после обеда. «Наверное, это не очень здорово, может, странно, но у нас с Ильей очень крепкая связь, мы всегда друг друга очень тонко чувствовали. Я сразу поняла, что что-то не так, поэтому в Казани была уже 26 декабря», — вспоминает Наталья, и дрожь в ее голосе только усиливается, пока она продолжает рассказ.

Поиски сдвинулись с мертвой точки только в марте, когда Наталья уже успела побывать на личном приеме у председателя Следственного комитета Александра Бастрыкина. В ее голове история поисков сына раскладывается на череду закономерных случайностей, она одновременно не верит в мистику, рассказывая, как отказывалась от услуг экстрасенсов, и не может забыть визит в монастырь в январе 2013 года, где монахиня сказала ей фразу, которую она до сих пор хорошо помнит: «Он тебя забыл, и ты его забудь». То, что сын жив, Наталья чувствовала все два года, поэтому какое тут «забудь».

Полиция зафиксировала попытку снять деньги с карточки Ильи 26 декабря. Банкомат при этом находился в Туле. «Тула? Почему Тула? Там жили мои родители, я очень хотела, чтобы и он там побывал когда-нибудь. Но карточка же была заблокирована, он сам мне говорил, что класть на нее деньги не стоит, он ее потом разблокирует», — вспоминает Наталья. К февралю 2013 года Наталья смогла узнать только то, что 26 декабря 2012 года Илья был жив: камеры, установленные над банкоматом, показали, как он, хромающий и немного растерянный, дважды пытается набрать пин-код, а потом уходит. Это все, но главное, он был жив.

Звучит странно, но Наталье, что называется, повезло. Искать пропавшего человека в современном мире гораздо легче, чем раньше. Камеры, биллинги, данные кредитных карт, социальные сети, в которых можно вешать объявление о пропавшем, телепередачи и газеты. В конце концов, есть передача «Жди меня», благодаря которой с 1998 года было найдено 150 тысяч человек. Люди пропадают по разным причинам, на разные сроки, и каждое возвращение — готовый сценарий драмы. И не каждый из них будет повторяться.

В 1940-х годах прошлого века ни о передачах, ни о биллингах подумать было нельзя. По разным оценкам, в Великую Отечественную войну без вести пропало почти 4 миллиона жителей СССР. Среди них наверняка был дядя журналиста Дмитрия Трещанина. Эту историю от своих родственников он услышал совсем недавно, не подозревая, что в его семье жил потенциальный герой многочисленных публикаций вроде «топ-10 людей, которые чудесным образом нашлись». Его прадед и прабабка жили под Житомиром. Когда началась война, партийный прадед не пошел воевать, но руководил эвакуацией. В итоге, когда боевые действия становились все ближе, эвакуировали и семью прадеда Трещанина: его, жену и пятерых детей. По дороге эшелон попал под обстрел, и младший сын, которому тогда было пять лет, в ужасе бросился куда-то в лес. Его искали какое-то время, но пришло время двигаться дальше. Как оказалось, после нескольких месяцев скитаний дядю журналиста в итоге усыновила интеллигентная московская семья.

У всех историй о чудесных возвращениях всегда недостает одной детали. Как люди живут после того, как вернулись? Что чувствуют их близкие, которым удалось их найти? Как они возвращаются к прежней жизни спустя годы? Ради ли они этому возвращению?

Первое, что услышала Мария от своей матери, которую впервые увидела в 20 лет, была фраза: «Наверное, мне тебе ничего не стоит объяснять, ты себе все и так объяснила». История Марии очень типичная, даже обыденная. Если сосчитать число детей, оставленных в роддомах, или детей в детских домах еще можно, то дети, вскоре после рождения оставленные на родственников, оказываются в слепой зоне. Марии, как бы дико это ни звучало, повезло: ее трехмесячную в 1970-х мать отдала дедушке и бабушке. «Мама встретила нового мужчину, за него и вышла замуж. Отца не было. Все очень тривиально. Ее родители сказали, когда она меня им вручала, что больше дочери у них нет. Так и оставалось», — рассказывает она. Мария 20 лет видела мать только на фотографии, не представляя, где она и что с ней. До нее доходили обрывочные истории от знакомых, дальних родственников: то ли родила кого-то в новом браке, то ли уехала куда-то. Мария старается говорить обо всем этом нарочито бодро, утверждает, что «благодарна мамочке, что так все сложилось», объясняет, что не держит зла на нее. Но за этой бодростью прячется огромная боль, жить с которой она, кажется, научилась не так давно. Это тоже история о том, как пропавший без вести человек вдруг взял и нашелся. Она не так интересна аудитории ток-шоу и желтым газетам, слишком уж бытовая, но такие истории — одни из самых распространенных. И накал страстей в них не меньше, чем в тех, о которых пишут газеты. Адрес матери в Клинском районе Подмосковья Мария отыскала в 20 лет. Больше сотни километров в область, потом автобусом, который ходит как бог на душу положит, и вот — дом той, что ее родила. «Я увидела его и поняла, что жить с мамочкой мне не хочется. Она продала трешку в Москве, купила эту халупу, родила мне брата с сестрой. Мне сразу стало ясно, что один из вариантов — это жить тут с ними и кормить их всех впоследствии», — говорит она. Чудесного воссоединения не случилось. Говорить было не о чем, единственная за всю жизнь встреча с матерью оказалась скомканной и короткой. Напоследок она спросила у Марии, не найдется ли у нее денег на новую печку, и больше они не виделись. «Я рада, что я живу так, как живу. Это сделало меня лучше и сильнее. Я довольна своей жизнью», — говорит Мария.

Сказать, что семья Ильи Б. покончила с тем двухлетним кошмаром, тоже трудно. Они не говорят о том, как живут сейчас, слишком мало времени прошло с того момента, как в феврале 2015 года у одного из волонтеров «Лизы Алерт», проделавших основную работу по поискам Ильи, зазвонил телефон. Звонил мужчина, назвался Олегом из Саратова. Знакомый продавец, работавший в местном салоне оптики, как-то рассказал ему, что испытывает проблемы с памятью. Будто бы случился какой-то блэкаут год назад, когда в конце декабря 2012 года он осознал себя в Липецке. Ни денег, говорил работник салона, ни документов, просто кругом Липецк. Первое время ночевал на вокзале, потом попытался устроиться на работу, снять квартиру. Накопив немного денег, двинул в Саратов, где удалось обосноваться плотнее. Сотни ориентировок, посты в соцсетях, объявления — всего этого он не видел. Зато увидел Олег. Сравнив с фото, опубликованным на сайте «Лизы Алерт», он понял, что нашел того, кого безуспешно искали два года. На телефоне волонтера поисковой организации замигало сообщение: Олег прислал фото продавца из салона оптики. В объектив смотрел Илья.

Как он потерял память — неизвестно до сих пор. То ли кто-то ударил по голове в поезде, то ли странный спазм в мозгу. Наталья, пытаясь понять, что случилось с ее сыном, прочитала все про так называемую ретроградную амнезию — нарушение памяти о событиях, предшествующих приступу.

«Когда я его увидела, я не знала, куда себя деть. Когда я услышала от него “вы”, я чуть не упала в обморок», — вспоминает Наталья встречу в Саратове. Она упала уже потом, почти месяц после возвращения сына не вставала с кровати и не выходила из дома, глядя, как Илья заново осматривается в новом для него родном доме. «Папа как-то сразу догадался показывать ему видеозаписи и фотографии с ним маленьким, он потихоньку начал что-то вспоминать и понимать. Но, к примеру, на первых порах, стоило мне подойти, когда он сидел за компьютером, Илья пытался уступить мне место, хотя раньше отвечал просто: “Мам, не мешай!”», — говорит Наталья.

Память вернулась к Илье еще не до конца; главное, что он физически здесь, дома, но мыслями он еще где-то там, в поездах между Липецком и Саратовом.