То, о чем я расскажу сегодня, каким-то удивительным образом замалчивается всеми на свете статистиками и общественными обсуждениями. Хотя, в общем-то, вещь вполне очевидная, если взять на себя труд хоть пару минут подумать в этом направлении. У меня, как и у всех, этой пары минут не находилось, пока я не столкнулась с проблемой вплотную. Да и то, когда встретилась с подобной историей в первый раз, подумала: «Надо же, как забавно», не увидев явления и тенденции. А вот когда почти такая же история была мне рассказана на приеме в пятый раз, я задумалась.

Немолодая, некрасивая и очень простая на вид женщина вяло и очень тривиально жаловалась на сына-подростка. Вот бы как-нибудь на него повлиять, чтобы он учился получше, а то никакого радения к учебе нет, а все-таки девятый класс, и экзамены сдавать, да и о профессии надо подумать — чего в школе еще два года штаны просиживать. А ему и дела нет, лишь бы с друзьями шляться и в компьютере.

Я уже знала, что отец ее сына давно затерялся где-то в алкогольном тумане.

Мальчишка сидел тут же, отвечал на мои вопросы спокойно и без всякого интереса. Впрочем, и без всякой агрессии. Кажется, чувствовал себя в мире неплохо, к матери обращался вполне (для мальчика-подростка) дружелюбно.

Понятно, что сами они к психологу никогда бы не пришли — посоветовала классная руководительница на предмет профориентации. Учительница согласна с мамой: оставлять парня в десятом классе нет никакого смысла, надо выбирать училище или техникум. Сам Леня вроде бы тоже так считает, но никаких конкретных пожеланий и интересов не озвучивает. Немного странно, что мама-одиночка вообще не предъявляла обычного набора жалоб: хамит, огрызается, курит, один-два раза пришел домой навеселе. Парнишка слишком вял для всего этого? Незамысловатой пролетарской маме (работает приемщицей в химчистке, до этого 15 лет на заводе) все это кажется в порядке вещей и жаловаться не приходит в голову?

Договорились, что мальчишка придет ко мне тестироваться по профориентации (ДДО — дифференциальный диагностический опросник, абсолютно неинформативная вещь, но вполне может служить завязкой для разговора). Когда он узнал, что можно сделать это в четверг с утра и я дам справку для школы, даже слегка оживился.

— А вас, Штирлиц, я попрошу остаться, — сказала я засобиравшейся вместе с сыном маме. Мне нужно было выяснить, какие имеются семейные ресурсы. Допустим, в училище его запихнем. Так ведь там тоже учиться надо. И хотелось бы полное среднее образование, мало ли как дальше жизнь сложится, вдруг в нем однажды проснутся какие-нибудь познавательные интересы или надобности, и он захочет в институт, пусть на вечерний или заочный.

— Имеются ли у Лени какие-нибудь мужские авторитеты? — напрямик спросила я. — Хотя бы на горизонте. Дедушка, ваш брат или другой родственник, муж подруги, сосед — мастер на все руки, тренер спортивной команды — все что угодно. Состав вашей семьи — это вы, Леня. Все?

Женщина откровенно засмущалась и даже слегка похорошела, зарумянившись.

— Еще... это... сожитель у меня... два с половиной года уже.

— Отлично! – обрадовалась я (подумав: «Лишь бы не алкоголик!»). — Как отношения сожителя с Леней? Они вообще общаются? Чем занят сожитель? — спрашиваю, и тут все-таки вырвались опасения (известный психологический феномен — настрадавшиеся бывшие жены алкоголиков впоследствии часто опять сходятся с пьющими людьми): — Он не пьет?

— Нет-нет, — замотала головой женщина. — Совсем не пьет. Ему по вере нельзя, да и желания нет. По строительству он работает.

— Гм-м... А как его зовут?

— Фарид.

— Ага. Туркмен? Киргиз? — в закавказских национальностях я за последние годы поднатаскалась, а среднеазиатские мною еще не освоены.

— Таджик он.

— А с Леней-то?

— У нас с ним договор был, и он сперва вообще не вмешивался. Так, спросит когда про школу или там иногда телевизор вместе посмотреть (они за футбол оба переживают). А потом, как Леньке четырнадцать сравнялось, он по возрасту борзеть начал и однажды на меня с кулаками полез. Тут Фарид вышел и сказал: «Я тебе мать обижать никогда не позволю. Не будет этого!» Ленька тогда кричал ему всякие вещи нехорошие, по национальной теме. Из дому убежал. Я хотела следом, искать его, Фарид тогда сказал: не надо тебе, нелегко стать мужчиной, многое понять придется, вашим мальчикам тяжелее, чем нашим — наших с самого начала воспитывают. Потом Ленька вернулся, конечно. И стал вправду как-то к Фариду прислушиваться что ли, хотя тот никогда напрямую и не скажет, все исподволь как-то. Вот про выпивку: люди от века пьют, это правда. Выше людей — Бог. Нет Бога, который одобрял бы людское пьянство, потерю облика человека, принятие облика скотины. Будем всех богов дураками считать?

— Ура-ура, — радовалась я, догадавшись, откуда ноги растут у тихого взаимоприятия матери и сына-подростка. Некрасивая приемщица химчистки, оказывается, счастлива в личной жизни, а Ленька имеет умного и ненавязчивого советчика по жизни в лице таджика Фарида.  — Умница Фарид! А у вас с ним как, серьезно?

— У Фарида в Таджикистане семья, — спокойно сказала женщина. — Он ее не бросит никогда, им есть нечего будет. Он мне с самого начала сказал: так и так, если ты не против, станем с тобой жить, я вот столько денег буду давать, вот по хозяйству тебе помогать и то, что нам обоим надо... Ну, вы понимаете... Блуд по случаю, без приязни, по пьянке — оно же хуже, так?! — почти с вызовом спросила женщина.

Я согласно закивала. Ее словоупотребление вызвало следующий вопрос.

— Вы верующая?

— Да, я в церковь хожу, — с достоинством ответила женщина. — И Ленька бывает, со мной. Крещеный он, не противится...

— А Фарид?

— Фарид мусульманин, в мечеть-то у него времени обычно нет, раз только или два в год. Но так, что можно, все соблюдает. Когда у нас праздник, Пасха там или что, мы еду готовим, когда у него — он. Любит это дело. Едим-то вместе, конечно, — улыбнулась женщина. — Его друзья, бывает, на праздник придут, два-три человека, Ленькины приятели тоже, они же голодные всегда, а Фарид лучше меня готовит, пирожки их особенно, прямо во рту тают. Ему нравится очень, что мы верующие, в церковь ходим. Говорит: достойные люди всегда веру своих предков соблюдают, в уважение это.

«Поистине, эклектика XXI века!» — подумала я, но, конечно, промолчала. 

Впоследствии я выслушала еще несколько похожих историй. Не слишком молодые (но и совсем не старые!) среднеазиатские гастарбайтеры, оказавшись вдали от родных мест и семейного тепла, с трудом привыкают к коммунальному бытию соплеменников. Тяжелый физический труд, трехъярусные нары в вагончиках, случайные связи с дешевыми проститутками, быстро появляющееся в среде молодых гастарбайтеров пьянство и отсутствие хоть каких-то развлечений — все это выматывает, загоняет в депрессию. Но на родине совсем нет работы, и на питерский заработок сорокалетнего мужчины в Таджикистане (Узбекистане и т. д.) живут семь-десять человек его родни.

Женщин они выбирают обычно «простых», почти всегда с ребенком. Держатся предельно откровенно. Живут «по договору». Никто не загадывает, что будет дальше. В воспитание детей вмешиваются по минимуму, но никогда не позволяют подросткам обижать матерей. И сами держатся уважительно, произнося слова «твоя Мать» с отчетливой прописной буквы, что, конечно же, имеет соответствующее воспитательное значение.

И женщин можно понять: немолодые, без образования, на тяжелой работе (надо кормить ребенка или детей), годами без малейшей поддержки, отчаявшись уже получить женское счастье. Вдруг передышка: трезвый, спокойный, нетребовательный в быту мужчина, который поможет по хозяйству, принесет в семью какие-то небольшие, но верные деньги, охотно сходит вместе с женщиной в ближайший кинотеатр, охранит от хамства подрастающего и на глазах «борзеющего» сыночка, приласкает в постели.

Что ждет эти своеобразные семьи в будущем? Как будто бы мы можем что-то знать. Куда идет обычная-то семья, кто скажет?