Кавказский глянец

В редакции журнала «Стильный Кавказ» почти нет мужчин. За стеклянным столом сидят главный редактор журнала Лика и креативный директор Агунда. Лика почти лежит в кресле и издает что-то похожее на «эм-м-м». Она медитирует.

Лика выросла в Киеве. У нее нет образования журналиста — у нее была туристическая компания и магазин одежды, и она специалист в сфере игорного бизнеса. Она появляется в редакции на пару часов в сутки после обеда.

Агунда спрашивает: «У кого-нибудь есть пластилин?» Она переворачивает все бумаги со счетами на своем столе: «Где пластилин? Нам срочно нужен тренинг по снятию напряженности в коллективе».

— А у нас напряженность в коллективе? — открывает глаза Лика.

— По-моему, да, — говорит Агунда. Она жалуется на то, что рекламу в городе некому продавать: — Иногда у меня такое ощущение, что у нас в городе только торты делают, аптеки открывают и парикмахерские с ногтями, и все.

Мы с Ликой познакомились неделю назад, когда я искал работу, а Лика искала человека, готового работать с сайтом журнала. В течение месяца она хотела увеличить число пользователей с 10 тысяч в сутки хотя бы до 20 и забить сайт рекламой, как забивают опилками чучела птичек. Она сказала: «Когда кто-то залетает из Москвы — этим нужно пользоваться. Неделю назад в город приехал мальчик из Москвы. Смелый, креативный. Скорее всего, гей. Он тебе поможет». Когда через неделю Олег так и не появился в редакции, Лика сказала: «Пидарасы — слишком ветреные особы». Когда мы добавили на сайт очерк о бывшем ректоре Высшей школы экономики Сергее Гуриеве, она сказала: «Мы не пишем о политике, удалите немедленно». Когда на сайте вышла колонка о феминизме от выпускающего редактора Кристины, которая называлась «Горянки в городе», Лика сказала: «Это глупости. Ходим по улицам вместе, едим вместе — какой еще феминизм?»

Теперь она лежит в кресле и издает звуки, похожие на «эм-м-м». За это время мулла в мечети на другой стороне реки Терек успевает пропеть свою молитву.

— Что ты чувствуешь, когда звонишь рекламодателю и он отвечает отказом? — спрашивает Лика.

— Ты мне? — говорит Агунда.

— Тебе.

— Я думаю: «Ты че, такой черт, чтобы за тобой бегать, что ли?» — Агунда разговаривает как гопник.

Пару минут назад Лика уволила меня из редакции журнала.

Наркотики Иеговы

— У меня есть текст про наркоманов, — говорю Кристине, выпускающему редактору журнала. Она сидит перед ноутбуком и красит ногти — худенькая, с тонкими чертами лица и большим носом с горбинкой.

— Что за текст?

— Про анонимный диспансер. Туда свозят полицейских, фээсбэшников, главврачей разных больниц и спортсменов.

— Че делают? — Алекс вертится на своем кресле в зеленой рубашке-поло. Он — директор по рекламе журнала. На самом деле его зовут Айнур, и теперь он тратит все время на работу в магазине фермерских продуктов. На бабушках из горных сел Алекс собирается делать состояние, ведь получают они за это — почти ни шиша.

— Ты уверен в этой информации? — спрашивает Кристина.

— Да.

Владикавказский частный наркологический диспансер находится у кукольного театра «Саби» в центре города. Наркоманов лечат шприцами с инъекциями, капельницами и духовной терапией. Тут же лечат геев и спортсменов, которые подсели на запрещенные препараты. Больше половины здания занимает церковь, где проповедует секта свидетелей Иеговы. Потом людей отсюда, как рождественские подарки, рассылают в иеговистские общины по всей стране, от Цхинвала до Мурманска. Там у них отбирают деньги и приставляют к каждому надзирателя. Многие сбегают из общин и пытаются вернуться домой. Там они надевают кресты и становятся проповедниками.

— Да не на-адо это, — Алекс бросает ручку на стол. — Нам не нужна пропаганда. Возьми лучше интервью знаешь у кого? Встречаться не надо… Просто… Ты когда интервью берешь, ни с кем не надо встречаться. Пишешь: «Фотографию вышлите», — а сам вопросы им вышли — пусть на вопросы ответят. А так время ты тратишь, они тратят… У Каргинова можешь взять?

— Я не знаю, кто это.

— Зна-а-аешь, — говорит Кристина.

— «Стэндап» на Comedy Club, — говорит Алекс.

— То есть ты отвергаешь наркоманов, но даешь добро Каргинову?

— Конечно, — ухмыляется Кристина.

— Надо позитив! — вскрикивает Алекс и встает из-за стола. Он хватает толстую белую книгу про Стива Джобса под руку и, виляя бедрами, идет в сторону отдела менеджеров. — В глянцевом журнале должен быть всегда позитив! — на ходу продолжает он и бьется плечом о Сабину, которая нацепила мусорный мешок на свое красное обтягивающее платье. Она придумала проект «Гигиена моды» и нашла дизайнеров, готовых сшить ей все что угодно из мешков для мусора, туалетной бумаги и даже ленточек с похоронных венков.

— Может, напишем про наркоманов? — спрашиваю Кристину, когда она собирается бежать за ворота покурить.

— Напиши… Только без упоминания лиц, должностей и средств всяких. Мы далеки от этого. И слава Богу, — говорит она и, сгорбившись, вылетает из редакции.

Чтобы выкурить сигарету, Кристине приходится спуститься по улице в один из старых двориков и спрятаться за деревянную дверь. В Осетии женщины не курят на улицах. В тексте «Горянки в городе» она написала: «Современные кавказские женщины — те же мужчины, только женщины. Они не забывают о своем предназначении, по-прежнему поддаются давлению общества, навязывающего им непременное замужество, деторождение, перманентную заботу о домашнем очаге. При этом их амбиции не позволяют им довольствоваться ролью кухарки. Они сворачивают горы, выворачиваются наизнанку и при этом все равно не воротят нос от домашних забот. Они не имеют ничего общего с домохозяйками, смысл жизни для которых — сытый муж и сытный хаш».

Горная цивилизация

Десять лет назад Кристина училась в месте, которое называлось «Институтом цивилизации». Его придумали писатель Черчесов и политик Такоев. «Институт цивилизации» выпускал специалистов по связям с общественностью с продвинутым уровнем владения иностранным языком. Там учились геи, готы, неудачники — в общем, все, кому в любом другом вузе Осетии пришлось бы получить кулаком по лицу. Кристина училась в «Институте цивилизации» четыре года, а два года назад его закрыли, потому что писатель и без института славно живет в Болгарии, а политик прогадал с выборами нового президента республики.

— Давай придумаем, что я могу сделать в новый номер, — говорю Кристине. Она — мать-одиночка. У Кристины короткие черные волосы, накрепко уложенные лаком, на глаза спадает тяжелая челка.

— Давай. Придумай что-нибудь по типу проекта «Противостояния», — отвечает она, затягиваясь тонкой сигаретой.

— Мы же украли это у «Сноба».

— Укради что-нибудь еще.

— А если мы в честь протестов в Киеве возьмем какие-то местные протестные группы: против «Электроцинка» протестуют монахини…

— Мне кажется, это технически невыполнимо.

— Почему?

— Потому что ты не соберешь в одну кучку монахинь! Монахини для модного журнала! Ты представляешь?

«Электроцинк» в прошлом — самый крупный налогоплательщик Северной Осетии. Там горы цветного металла, там из земли торчат трубы, из которых поднимается дым. А год назад монахини вывесили на воротах Аланского женского монастыря плакат «Мы против “Электроцинка”». В черных рясах они сфотографировались с ним для главной газеты города, а игуменья даже приехала на митинг. Говорят, эти монахини и не монахини вовсе. Говорят, к ним приезжают местные жители, потому что сестры в обители умеют колдовать. Они выступали против завода, потому что дети, которые живут неподалеку, чаще остальных детей стали болеть раком кожи. «Но они же против “Электроцинка”!» — говорю я Кристине, пока она засовывает сигарету в деревянную дверь во дворе и на огромных, как канделябры, каблуках выходит в город.

— Прекрати лезть в эти дела! — говорит Кристина. — Против «Электроцинка» весь город, кроме сотрудников «Электроцинка». У нас мало времени. Лучше напиши про сумки.

Кристина работает в журнале около шести лет. При ней героиней обложки становилась Ксения Собчак, обложки начали продавать богатым людям города, при ней журнал изымали из продажи и обрезали страницы, когда реклама магазина нижнего белья соседствовала с интервью чиновника, при ней «Стильный Кавказ» стал самым эффективным рекламоносителем в регионе.

Мы думаем над тем, как сфотографировать сумки. В прошлом номере сумки вывернули наизнанку. Еще раньше в них запихали пирожные из лучших магазинов города.

— Давайте сфотографируем с сумками девушек в хиджабах? — предлагаю я. — Это было бы колоритно.

— Не ну-ужно этого дела-ать! — Кристина смотрит на меня глазами человека, только что впервые сделавшего мертвую петлю на американских горках. — Не надо в религию. Еще и к мусульманам. «Русский репортер» это может сделать, но не мы. Завтра нас придут и взорвут эти люди!

— Что плохого в платке? У нас редактор рубрики «Кухня» в нем ходит, — говорю я. У редактора рубрики «Кухня» нездоровые белые волосы. Я не помню ее имени — все называют ее Тонкой. Раз в месяц она появляется в редакции с рецептом нового блюда кавказской кухни. Как-то Кристина сказала, увидев ее в хиджабе, что даже не удивится, если та подорвется на рынке.

— Она просто дебилка, — отвечает Кристина и затыкает себе уши наушниками.

Самоубийцы

Аслан огромный, как скала. Мы едем в его белом джипе по узким улицам Владикавказа, машина еле умещается на дороге. Месяц назад Аслан не попал на Олимпийские игры, потому что Федерацию тяжелой атлетики России отстранили из-за скандалов с допингом. Оказалось, что все силачи — дутые. Оказалось, десять лет подряд они принимали запрещенные вещества. «А Фелпс что, чистый выступает?» — спрашивает Аслан. Мы проезжаем около городской мечети, там на улице сотни мужчин делают намаз. «Умный коврик для намаза» — так назывался текст, который я вчера сдал Лике. Он о дагестанском парне, который постоянно сбивался во время молитвы оттого, что думал обо всем подряд, поэтому он пришил к коврику счетчик и стал отслеживать верное число поклонов. Объем рынка умных ковриков, по его словам, один миллиард человек. Цена коврика – две тысячи рублей.

— Или китайцы? — продолжает Аслан. — Они что, думают, мы не знаем, как это работает?

У меня нет фактов, которые могли бы говорить о том, что Аслан употребляет допинг. По информации различных агентств, Аслан фигурирует в докладе Макларена. Аслан — самый сильный человек в мире, он выиграл прошлый чемпионат в наитяжелейшей весовой категории. Он мог бы поднять шкаф с книгами и подбросить его.

Я говорю:

— Вы когда-нибудь употребляли запрещенные вещества?

Аслан смотрит на меня как на человека, который только что заглотнул меч.

— Употреблял, — говорит он. — Мельдоний, пока он еще был разрешен.

И я рассказываю ему о парне по имени Алан Цагаев. В начале века он был непобедим. А через восемь лет после Игр в Сиднее оказалось, что он принимает допинг. Цагаев хотел похудеть быстрее, чем модели «Виктории Сикрет», поэтому принял запрещенное вещество, а мочу для пробы попросил сдать массажиста. Когда проба оказалась положительной, выяснилось, что массажист колол себя анаболиками и прочей дрянью, чтобы быть в теле. Я говорю: «Глупо, когда карьера заканчивается из-за такой ерунды» — и спрашиваю его, знакомы ли они с Цагаевым и чем он теперь занимается.

— Да, — говорит Аслан. — Он тренировался у моего тренера.

— А Тима Туриева? — спрашиваю я. — Она тоже тренируется с вами?

Тима Туриева тоже фигурирует в списке Макларена.

— Да, — отвечает Аслан.

Я называю еще несколько имен. Я говорю:

— А Зарема?

Он отвечает отрицательно. Зарема — бронзовый призер Игр в Афинах.

— А Светлана?

— Да, — отвечает Аслан.

— То есть ваш тренер — также тренер и всех осетин, кто когда-либо был пойман на допинге? — Я не верю, что все так просто.

— Да, — улыбается Аслан.

Я не задаю вопрос напрямую. Для его тренера в республике построили новый зал на краю города. Там только шоссе, овощной рынок и полупустые пятиэтажки.

Мы проезжаем по улице Коцоева, а слева от нас — недостроенная высотка в центральном парке. Прямо под ней — аттракционы-лебеди, которые катают детей, и чертово колесо с кабинками в форме сердец. Два года назад с этой высотки кинулся парень, студент местного сельскохозяйственного института. Никто не знает, что стало причиной самоубийства. Высотка стоит в парке около десяти лет. Тут планировали сделать аквапарк и что-то вроде торгового центра «Охотный ряд», но после рейдерского захвата у владельца отобрали всю собственность, а его упекли за решетку.

Кое-что о женщинах в «Исламском государстве»*

— Ее сообщения — это угрозы, — говорит Люда, фотограф журнала «Стильный Кавказ». Мы сидим на крошечной кухне в подвале редакции и обсуждаем Лику.

— А помнишь, как она говорила, что мы с тобой два ничтожества и ничего не добьемся в жизни? — У Лены светлые волосы, и она ходит на работу в длинных обтягивающих платьях и кедах. Лена — фоторедактор.

— Да, — отвечает Люда.

— Я и без нее это знаю, — говорит Лена. — Зачем мне это выслушивать?

Мы говорим о журнале, о рекламе, о правах женщин, о гомосексуалах. Я говорю: «Почему в редакции не работают парни?» Агунда расскажет мне потом, что в журнале работали Батраз и Сослан. Сослан был младше Батраза на десять лет. Они вместе снимали квартиру и любили друг друга. Батраз был манерным, Сослан — чистый гомофоб. А потом отец Сослана, как рассказала Агунда, «вставил ему, типа, что ты меня позоришь» и отправил его учиться в Москву.

А потом Люда говорит: «В этом городе ничего не происходит. Иногда кажется, что война начнется, а ты подумаешь: война? Хм. Пойду, наверно, прятаться». Люда из Луганска. Она тут не дольше полугода — бежала сюда после того, как ее город стал похож на пороховую бочку. Она живет на окраине Владикавказа и добирается в редакцию два часа на маршрутке.

Лика уже сидит на кресле и медитирует. Она видит меня и говорит: «Мы не пишем о политике и религии». Она вечно улыбается как блаженная. «Ты писал про ИГИЛ*?» Ее интересуют права женщин в «Исламском государстве»*, поэтому я рассказываю про Варвару Караулову и ее неудачный побег.

— Хочешь мое мнение? — спрашивает Лика и продолжает: — Все это на сексуальной теме. Все. Точка. Вот их, телок этих всех вербуют, они там бедные, угнетенные женщины, сидят в этих паранджах. Она понимает: там пассионарии, мужики, хорошо оттрахают ее, — это она говорит громко, голосом ярмарочной торговки, — ей больше ничего не надо. Понимаешь? Мне даже их не жалко. Мне не жалко таких, как она. Ты, дура, занимайся саморазвитием, а не думай о том, кому под хвост дать. Понимаешь? Твоя задача только выйти замуж и нарожать детей? Сколько тебе? Двадцать? Ты — никто. Ты сама стань личностью, ты развивайся, ищи себя, делай хоть что-нибудь. Сейчас время, ты смотри, доминирующая женская энергия. Ну ты видишь это? Ну это все почему? Потому что они ту-пы-е. Просто ту-пы-е. — У нее звонит телефон, она поднимает палец вверх, как будто просит счет, и уходит в свой кабинет.

Когда Лика исчезает, единственный голос в редакции принадлежит Агунде. «У меня преподавательница в школе, — говорит она клиенту по телефону. — У нее повышенная волосатость на лице была. И она, представь, сбрила это все. И у нее щетиной пошло. Алло?»

Кому удается сбежать

— Хантер Томпсон в тебе когда проснулся? — спрашивает Кристина. На ней широкие мужские джинсы на подтяжках. — Сделай это интервью, как он хочет, и пришли Лике. Она все равно отдаст его на корректуру, и половину слов я поменяю.

— Я не буду.

— Проще к этому относись! — Кристина набирает сообщение в мобильнике. — Ты тратишь силы на совершенно бесполезную вещь, — она говорит медленно, будто ведет сеанс психоанализа, и продолжает бить по телефону ногтями. — А когда они тебе понадобятся для настоящей революции, которая сможет изменить твою жизнь, их вообще не будет. Аслан помрет через 20 лет. И за эти 20 лет ты возьмешь восемь тыщ интервью. И ты за каждое собираешься биться? — Кристина кладет телефон на стол и затыкает оба уха наушниками. Через музыку она громко говорит: — Биться за пра-авду надо, когда тебя зовут Соколо-ова или Соловье-ев!

Интервью с Асланом о допинге не получилось. На согласование я отправил его прямую речь, но строчки о своем тренере и мельдонии он попросил исправить, написав: «Давай переделаем это интервью. Что-то я тут разгорячился. Хорошо?»

В этой редакции такое случалось не раз.

Прежде чем на Украине начался конфликт, редактором журнала был Артур. Он преподавал на кафедре политологии главного университета Владикавказа и писал в журнале обо всем, кроме моды. Как-то он даже написал о взятках. Это были монологи местных жителей, которые рассказывали, что, сколько и кому отдали, чтобы купить место на кладбище или получить справку в налоговой инспекции. Через неделю после выпуска Артур скупил все журналы в городе, свез их на пустырь и сжег, снимая это на телефон. Никто не в курсе, чего боялся Артур и чем он думал, прежде чем выпускать номер. У Артура проблемы с сердцем, любой стресс мог лишить его жизни. Он перешел на работу в правительство нового президента республики. Но новый президент умер. Его хоронили в городе как рок-звезду. Говорят, его похоронами занималась московская пиар-компания. Говорят о нем много гадкого, но много и доброго.  

— Ты исправил текст про Руслана? — спрашивает Кристина.

— Нет.

— Послушай, — она наконец снимает свои наушники и говорит ласково. — Писать о поездках — это одно. Писать о людях, согласившихся на интервью, которое тебе нужно взять для журнала, а журнал потом продать их родственникам, — это совсем другое. Я настолько привыкла к таким вещам, что мне странна твоя агрессия. В этом городе ничего не происходит, я рада, что тебе хотя бы удастся отсюда сбежать.

Имена героев изменены.

_____________

* Организация признана террористической и запрещена на территории РФ.