Фото: Арсений Несходимов
Фото: Арсений Несходимов

Теперь это уже не Messe Prater — самое традиционное выставочное пространство Вены, а Маrx Halle, здание бывших скотобоен на юге австрийской столицы. В 70-е годы XIX века тут забивали домашний скот, теперь выставляют и продают современное искусство. Прогресс, можно сказать, налицо. Раньше у Viennacontemporary было два куратора, теперь осталась одна — Кристина Штайнбрехер-Пфандт хорошо известна в московских и западных художественных кругах. Раньше в названии был акцент на старинное слово «ярмарка» — fair. Теперь на современность — contemporary. Ну и, конечно, сроки. С самого начала тут была какая-то неразбериха. Теперь все четко: третья неделя сентября, сразу после парижских антикваров, милости просим в Вену на современное искусство. Все остальное как будто без изменений.

Вена — признанная столица искусств, традиционно ориентированная на Восточную Европу. Здесь русское искусство любят, знают, им интересуются. Опять же состоятельных русских, имеющих в Австрии свой бизнес или недвижимость, огромное количество. Да и коллекционерам лафа. Добраться до австрийской столицы легче легкого. Но самое главное — это цивилизованный европейский арт-рынок, работающий не по понятиям и капризам начальников, а по давно заведенным правилам и действующим законам. Оказавшись здесь, ты попадаешь в актуальный контекст современного западного искусства. К тому же по соседству выставляются наши соседи — галереи из стран Балтии, бывших советских республик Азербайджана, Казахстана, Белоруссии, Украины. В Москве они обычно как-то теряются, а в Вене пришлись очень кстати. Разумеется, пока Viennacontemporary не дотягивает до Базеля или Майами. У нее другие цели и другие возможности. О них мы решили поговорить с владельцем выставки, российским бизнесменом, девелопером Дмитрием Аксеновым.

За окном офиса шумит Новорижское шоссе, на белоснежных стенах, как в операционной, висят полотна Гутова, Волигамси, Кошлякова. И сам Аксенов с его мефистофельской аккуратной бородкой, отрывистыми ответами и спокойной самоиронией большого начальника является центром этого продуманного и правильно организованного пространства.

СПять лет назад Viennacontemporary была заявлена вами как главный форпост восточноевропейского искусства. Несмотря на все переезды и переименования, я так понял, концепция сохраняется?

Арт-рынок живет и развивается по законам махрового капитализма. Что-то открывается, что-то закрывается. Восточноевропейский фокус нами был выбран неслучайно. Есть исторический контекст, есть географические реалии. Этот фокус сохраняется. На сегодня распределение сил приблизительно выглядит так: треть представляют галереи Восточной Европы, треть — австрийцы, треть — остальные. И это делает нас особенными.

СА в чем особенность?

Попадая на Венскую ярмарку, ты встречаешься сразу с девятью лучшими галереями из России, двумя из Венгрии, двумя из Хорватии и т. д. Все они собраны в одном месте. Их легко найти, их просто обойти. К тому же, чтобы всерьез привлечь к себе внимание где-нибудь в Базеле, потенциала этих галерей явно не хватит. Это и делает нас уникальными.

СНовое позиционирование может отразиться на успехе всего предприятия?

Это был, конечно, риск. Ведь мы одновременно поменяли бренд, место и срок. Для бизнеса это жесткий ход. Но он был закономерен и полностью себя оправдал. Потому что у нас была серьезная проблема с владельцами главного выставочного павильона, которые не могли дать нам фиксированные сроки аренды. Они постоянно ставили нас между ярмарками кошек или мебели, которые для них были несравнимо приоритетнее, чем современное искусство. Для них Artfair вообще была какая-то непонятная маргинальная история: какие-то странные люди, арт-объекты и т. д. А поскольку мы зависим от сезонных сроков других арт-форумов, то нам было необходимо зафиксировать точные даты. И те, которые были бы удобны нам. Увы, эти условия были невыполнимы для австрийской стороны, поэтому нам пришлось перебраться на территорию бывшей скотобойни. Кстати, это исторический памятник, о котором мало знают даже сами венцы. Потрясающее ажурное литье, как бы в пику или в ответ Франции с ее Эйфелевой башней от Австро-Венгерской империи. «Ничего себе! — говорили мне многие австрийцы. — Мы бы так и не узнали, что у нас есть такая красота, если бы не русские». Место работает, даты подходящие, концепция тоже. Все оказались в выигрыше, хотя сам шаг был крайне рискованный.

СПять лет назад вы выбрали Вену в качестве основной площадки для своего большого арт-проекта исключительно из соображений бизнеса или были другие мотивы?

Для меня тут сработал личный фактор. Супруга родилась в Вене. Ее отец работал в UNIDO, а сама она в десятилетнем возрасте выступала за юношескую сборную Австрии по плаванию. Так что тут был определенный ностальгический мотив. К тому же, к чему лукавить, Вена занимает одну из верхних строчек в рейтинге самых удобных, спокойных и благополучных столиц мира. Помню свое первое впечатление от города, когда я туда приехал 10 лет назад: все прекрасно, все на месте. Только почти нет людей. А где же все, думаю я. Этот город был задуман и построен как столица огромной империи, отсюда все эти нескончаемые пространства, все это помпезное габсбургское величие. Но империи-то давно нет. А есть тихий, немноголюдный, особенно не в сезон, и очень удобный для жизни город.

СНо в чем, на ваш взгляд, привлекательность Вены для современного искусства?

Надо признаться, что город и городские власти осторожно реагируют на изменения. С точки зрения сложившейся инфраструктуры — образованная публика, историческое наследие, культурные традиции — все это, конечно, работает на успех нашего предприятия.

Но Вена должна идти в будущее и показывать свое современное лицо. Я должен признаться, что в процессе ребрендинга ярмарки мы также столкнулись трудностями: было много аплодисментов и поощрительных улыбок в сторону наших инициатив, но если оценивать участие города по конкретным шагам, то этот вклад был более чем скромен. Это то, с чем сталкиваются все актуальные современные проекты.

СКто ваши покупатели? Что представляет собой основной контингент?

Безусловно, как и повсюду, движущей силой являются международные коллекционеры. Национальное искусство с удовольствием потребляют свои, местные коллекционеры. Австрийцы предпочитают покупать австрийское искусство, русские — русское. И только бельгийцы, швейцарцы и американцы покупают все. Мы довольны тем, что среди наших клиентов довольно существенный процент составляет молодежь. В среднем за время ярмарки у нас проходит около 30 000 человек. 20–30% — это коллекционеры и профессионалы арт-рынка, все остальные — массовая публика.

СЗнаю, что у вас и цены в целом щадящие…

Да, разброс цен довольно существенный. Где-то от 200 евро, далее везде.

ССами там что-нибудь себе покупаете?

А где ж мне еще покупать? Veinnacontemporary тем и хороша, что это очень удобный формат для коллекционера любого уровня и финансовых возможностей. Если обойти ее за один день, то можно увидеть все самое лучшее и передовое, что есть в современном искусстве из Азербайджана, Украины, России, Австрии и т. д. А составив общее впечатление, что-то обязательно приобрести.

СИ все же согласитесь, чтобы ориентироваться в современном искусстве, нужна определенная подготовка и навыки. Когда вы сами почувствовали, что имеющихся знаний не хватает?

Я закончил МФТИ, где искусством традиционно не слишком интересуются. Впрочем, у нас на Физтехе читал лекции академик Раушенбах, который собирал старинные русские иконы. Так что физикам тоже иногда не чужды порывы к прекрасному. В целом интеллектуальная атмосфера в институте была очень интенсивная, но дефицит знаний именно в этой области я долгое время ощущал довольно остро. Поэтому на пятом десятке решил его самостоятельно восполнить. Просто должен наступить момент совпадения желаний и возможностей.

СИ когда этот момент наступил?

Он пришелся на начало нулевых годов, когда все стали обзаводиться собственными домами. Именно в этот момент мне остро потребовалась помощь не просто дизайнера по интерьерам, но куратора, искусствоведа. Наверное, если бы я был предоставлен самому себе, то все бы закончилось фотографиями с конями и лебедями или какой-нибудь живописной водой. Я имею в виду наиболее расхожие сюжеты в интерьерной живописи. Айвазовский или маринисты рангом пониже. Словом то, что пользовалось тогда наибольшим спросом.

СНо вы решили пойти другим, куда более радикальным путем. И кто же вас на него вывел?

Все сам. Хотя если по-честному, то на современное искусство меня навел мой давний приятель, тоже, кстати, закончивший МФТИ. Сам он всерьез увлекся архитектурой и дизайном, хорошо разбирается в именах и в стилях. Я посмотрел его другие работы. Мне понравились оригинальные идеи, необычные решения. И я заказал ему интерьер своего дома. Все шло неплохо, мы прекрасно ладили, пока он не стал, как мне казалось, злоупотреблять беспредметной живописью. Я ничего в этом не понимал. Мне все это было тяжело и чуждо, но я, скрепя сердце, согласился. Пусть какое-то время эти полотна повисят, а я постараюсь разобраться в своих ощущениях. А чтобы гости надо мной не смеялись, думаю, надо пообщаться с серьезными профессионалами и экспертами. Так я познакомился с Бакштейном, Гутовым, Свидерской. И тогда я понял, что это серьезная работа, которая требует знаний, опыта, определенных навыков восприятия. Здесь нельзя разговаривать на кухонном языке: «нравится — не нравится». Тут действуют совсем другие законы, существуют свои причинно-следственные связи. Самое простое и глупое, что может быть, — это заявить: «Я тоже так могу». Но от того, что ты сумеешь нарисовать черный квадрат, твоя картина «Черным квадратом» Малевича не станет.

СИ все же не будем лукавить. Любая коллекция начинается все-таки с «люблю — не люблю». Произведением искусства надо восхищаться, в него надо влюбиться, его надо любить. Оно должно быть вписано не столько в интерьер, сколько в твою душу, как нечто абсолютно прекрасное и столь же необходимое. С вами такое было?

У меня была другая цель: не любоваться, а поменять себя, собственное самосознание. Понять, как мы сюда пришли и куда идем. Искусство способно дать ответы на многие сегодняшние вопросы и предсказать наше завтра. Поэтому собирание картин или предметов искусства не стало для меня хобби или увлечением, как коллекционирование солдатиков или каких-то раритетов, искусство стало неотъемлемой частью жизни. Меня интересует феномен современной культуры как структурообразующее начало, чье влияние и присутствие я ощущаю во всем. Будь то бизнес или отношения в семье, или мировоззрение, или собственный досуг. Но если вы спрашиваете, что меня больше интересует — это те проекты, в которых мы могли бы поучаствовать наравне с художником, когда возможен диалог между творцами и заказчиками. Так было с проектом Ольги Чернышевой Domestication, который снимался в Ново-Молоково, одном из наших проектов, и рассказывал про человеческое измерение, про «одомашнивание» пространства, представленным на «Манифесте-10» в Санкт-Петербурге, или с дуэтом Виноградов и Дубосарский — в рамках их проекта «Москва. Ускользающая реальность» были созданы несколько работ, в которые были вписаны архитектурные детали нашего комплекса «Западная долина». Мне кажется, это самое интересное — ощущать себя не только созерцателем и заказчиком, но и соавтором нового контента.

СПомню, как Стелла Кесаева, наш комиссар на Венецианской биеннале, уверяла меня, что едва ли не самым важным стимулом к собирательству современного искусства является уверенность в авторстве. Сейчас на рынке классического искусства море подделок и фальшака. Что вы про это думаете?

Я инициировал создание Aksenov Family Foundation, чтобы, в том числе, развивать коллекцию, акцент которой на современном искусстве Центральной и Восточной Европы и общих нарративах, которые в нем прослеживаются. Коллекция является составной частью фонда. Это долгосрочная история, бенефициарами которой в лучшем случае станут мои дети, а может, внуки. Во всяком случае, сам я ни на какую прибыль не рассчитываю. Это чистая филантропия, но мне важно было положить начало.

СКак вы считаете, почему арт-рынок в России пока не слишком бодро развивается? Многие известные галереи позакрывались, художники жалуются, что никто ничего не покупает, новых ярких имен тоже не наблюдается на горизонте. С чем вы это связываете? Денег нет?

Дело не в деньгах. Денег хватает. В 2014 году Москва по количеству проживающих в ней миллиардеров занимала первое место. И вы не правы, что нового контента не производится. Очень даже производится. Много прекрасных художников. Но не налажена связь — деньги и искусство. Она была насильственно обрублена много лет назад. И так с тех пор и не восстановилась. У людей с деньгами нет представления о развитии современной культуры. В этом их бесполезно винить, у них просто не было времени на образование. Они были заняты зарабатыванием денег. Коллекционерами станет следующее поколение. Таков закон эволюции. Ведь культура никуда не девается. Другой вопрос, что будет с нами? Это гораздо более актуальный вопрос. Люди, у которых много свободного времени, как правило, не имеют свободных денег. И наоборот. Сочетание этих факторов встречается чрезвычайно редко. С другой стороны, посмотрите, сколько за это время открылось частных музеев. Причем превосходных! То есть у людей появляется и время, и желание, и средства. Я наблюдаю своих друзей-товарищей. Кто-то из них приезжал четыре раза на ярмарку и только в прошлом году что-то купил. Но если начал, так начал. Рано или поздно должен сработать фактор времени. Ну и, конечно, влияние макроэкономических обстоятельств не стоит сбрасывать со счетов. Кризис тоже как-то, знаете ли, не слишком способствует коллекционированию и занятиям искусством.

СВаши дети подключены к вашей арт-истории?

Это еще один очень важный аспект. Лично я в детстве был лишен всех этих изысков. Никаких кружков, никакой музыкальной школы. Сидел себе на заборе, в ус не дул. Ну, и математическая школа. Все. Конечно, мне хотелось бы, чтобы у моих детей был шире круг интересов и больше возможностей. Сыну сейчас 9 лет, дочери почти 16. Как выяснилось, никакого отторжения современное искусство у них не вызывает. Напротив, они очень легко в него вписались. У обоих есть собственное мнение, они во всем разбираются. Дочь рисует, а сын решил заняться арт-дилерством. Он у нас про деньги. Все знает про базовую стоимость культурной продукции. Правда, потом эти деньги он тратит на подарки друзьям и близким. Не на себя! Но Тимура Новикова или Дмитрия Гутова за сто метров может отличить. Важно, что они выросли в этом контексте, что в их сознание заложены какие-то важные базовые ценности. И это уже на всю жизнь. Это то, чего мое поколение было лишено или вынуждено наверстывать в поздние годы.

СПро прошлое мировой культуры все понятно, про настоящее тоже, а что вы думаете про будущее? Что будет определять ее ближайшие годы?

Цифра. Роботы скоро нас всех заменят, и художников в том числе. Уже сейчас, по оценкам экспертов, 50 процентов рабочих мест может легко заменить искусственный интеллект.

СЦифровые технологии тоже отражаются на искусстве?

Самым непосредственным образом. Сегодня художниками являются как раз те ребята, которые зачастую не умеют рисовать. Но они способны производить культурный контент и смыслы, которые находят отражение в разных форматах: инсталляции, перформансы, акции…

СКакое место цифра занимает в вашей жизни? Наверняка книжки вы читаете в айпаде…

А вот и не угадали! Я люблю читать самые обычные бумажные книжки. Но тут я не показатель. Недавно подарил жене смартфон, до этого у нее был мобильный «Эрикссон», такой тяжелый, что им можно было убить. Долгое время она сознательно не хотела подвергать себя воздействию чуждой идеологии, но, попав в родительский комитет школы, где учится наш сын, поняла, что просто нет другого способа общаться с другими родителями. Свой первый смартфон я тоже завел довольно поздно и по аналогичной причине: надо было поддерживать связь с дочерью. А как это возможно сегодня без этих технологий? Не представляю. Конечно, надо работать с любой зависимостью. Тут англичане опубликовали исследование: те дети, которые играют с айфоном менее часа в день, и те, кто больше пяти часов, социально ущербны, поскольку первые не находят общего языка с другими детьми, а вторые все свободное время проводят в сети. Наиболее социально адаптированы те, кто играет, но в меру. Тут важен баланс, но игнорировать новые технологии нельзя. Чтобы быть на высоте в сегодняшнем мире, надо знать как минимум два языка: язык программирования и китайский язык. Тогда будущее вам точно гарантировано.

СПока мы не перешли на китайский, давайте вернемся в Австрию, где вы теперь еще и возглавляете Общество российских друзей Зальцбургского фестиваля. Какое это имеет отношение к современному искусству?

Я не разделяю культуру на старую и новую. Прежде всего, есть культура. И ее важным оплотом является Зальцбургский музыкальный фестиваль. Но тут мы сталкиваемся с очень серьезной проблемой: традиция есть, а будущее туманно. Руководство фестиваля вдруг с удивлением обнаружило, что за последнее время в Зальцбурге так и не появилось нового поколения любителей музыки и оперного искусства. Теперь там новый художественный руководитель Маркус Хинтерхойзер, признанный новатор в области музыкальной культуры. Жизнь показала: если ты не занимаешься новым поколением, у тебя нет будущего. Монокультурный проект умирает. Да, конечно, какой-то маргинальный слой любителей прекрасного сохраняется. Но заметьте, если раньше люди приходили в театр с партитурами, то сегодня это случается крайне редко. Для большинства это не более чем entertainment. То есть уровень квалификации зрителей и слушателей сильно понизился. Инициатива моего приглашения в Зальцбург исходила от руководства фестиваля. Они увидели нашу активность в Вене и предложили сформировать Общество российских друзей Зальцбургского фестиваля, по аналогии с другими зарубежными объединениями. Мы готовы пойти им навстречу, но не стану скрывать, что меня в этой истории интересует прежде всего продвижение русской современной музыкальной культуры и исполнительского искусства. Здесь нам тоже есть что предложить. Например, лично для меня настоящим откровением являются постановки Пермского театра оперы и балета и оркестра MusicAeterna. Восхищаюсь тем, что люди смогли создать в провинции театр мирового уровня. Понятно, когда какая-нибудь крупная компания вкладывает миллиард, можно рассчитывать на что-то из ряда вон. А тут за самые обычные областные деньги — и мы видим театр высочайшего международного класса, способный конкурировать с лучшими коллективами мира.

В ноябре мы планируем презентовать в посольстве Австрии в Москве программу Зальцбургского фестиваля 2017 года. Всех ждет сенсация, о которой я пока не имею права говорить.

СВам часто приходилось сталкиваться с завистью и ревностью на территории искусства?

Поскольку мы деньги тратим, а не просим, нас все любят. А если какое-то непонимание и встречается, к этому относимся терпимо.

СВы представляете свою жизнь через 10–15 лет?

Буду по-прежнему строить города, ведь мой бизнес — это девелопмент, а культура — это хобби. Буду следовать своей концепции: «Живи увлеченно». Буду по-прежнему создавать новую реальность и новые ценности, для этого внутри компании создано культурное подразделение RDI.Creative, которое занимается развитием диалога культуры и бизнеса. Культура — это главный драйвер нашей жизни. Недавно мы приняли решение, что в нашем девелоперском проекте в Ново-Молоково появится Театральная студия для непрофессиональных актеров театра «Практика». Им интересно работать на новых площадках с непрофессионалами. Создавать будущее. Мы гордимся тем, что строим новую жизнь на базе взаимодействия новой и старой культуры с архитектурой. Можно сказать, что если стены, которые мы строим, — это hard, то современная культура, которую мы привносим, — это soft.

СИ что в этой новой реальности вас больше всего вдохновляет?

Восприимчивость к переменам. Это наше главное конкурентное преимущество. А если ты сам способен создавать изменения, то это очень важный фактор развития. Бизнесом нельзя заниматься, если ты не ориентируешься только на статистику, но если измерением успеха является только цифра, ты безнадежно проиграешь. И кризис 2008 года это нам наглядно показал.

СЧто бы вас могло сейчас больше всего обрадовать?

Нефть по сто долларов за баррель (смеется).С