— Кусает, бьет всех подряд, может швырнуть чем под руку подвернется. Никакого сладу с ней нет...

— Вы мама Светы?

Сидящей напротив меня девушке я не дала бы больше восемнадцати. Свете Габдурахмановой, которая из угла хмуро смотрела на меня маленькими черненькими глазками, уже исполнилось три.

— Нет, слава Аллаху. Я старшая сестра. Несколько лет назад сама к вам приходила, когда с папой ругалась. Вот теперь решила Светку привести. Вдруг поможет? Матери-то не до того...

— А почему матери не до того?

— По хозяйству она.

— Большое хозяйство? (Может, они на ферме живут? К нашей поликлинике каким-то странным бюрократическим кульбитом относятся Авиагородок и пара пригородных деревень.)

— Приличное, — усмехнулась девушка. — Детей много нарожали.

— Сколько ж вас?

— Шестеро. Все девчонки. Светка — последыш.

 

Да, действительно. Ситуация быстро стала понятной. Нормальная татарская семья. Очень хотелось мальчика, наследника. Теперь в небольшой квартире четыре девочки-подростка. От их конкурентных склок, сплетен, вражды и коалиций только что искры не летят. Света родилась с довольно большим отрывом от сестер — последний шанс. Все согласно ждали сына и братика. Не получилось. Света начала защищаться и нападать практически с рождения. Сейчас от нее все стонут, даже отец.

Оба родителя работают. Иначе детей не прокормить.

— А в садике как?

— Так же. Дерется, кусается. Но не сама. Только если к ней лезут.

— А что она делает, когда никто не лезет? («Хотя попробуй уединись в городской малогабаритке с пятью сестрами и мамой по хозяйству!» — тут же подумала я.) Как играет?

— Она не играет вообще. Она рисует.

— А что ж вы рисунки-то не принесли! — попеняла я.

 

Разговаривать со мной Света не хочет («Она вообще с чужими почти не разговаривает», — объяснила сестра), играть в мои игрушки не играет, так что рисунки многое могли бы мне показать. Хотя, конечно, какие в три года рисунки...

— У вас бумага есть? Дайте ей побольше. И карандаш. Она вам сейчас нарисует.

Ну ладно, мысленно вздохнула я, пусть ребенок хоть чем-то займется. Положила на столик несколько листов бумаги, поставила стаканчик с восковыми мелками, попыталась показать, как ими рисовать.

— Не надо, — сказала Света, которая как-то внезапно оказалась уже сидящей за столиком. — Я знаю.

Дальше она начала стремительно рисовать. Один лист за другим. Я открыла рот от изумления. Рисунки строго соответствовали возрасту — головоноги, как и положено в три года. Но какие головоноги! Ничего подобного я еще никогда не видела. Каждому рисунку, прежде чем его отложить, Света давала название. И какое!

— Боже мой, откуда она эти названия берет? — воскликнула я, обращаясь к сестре.

— А вы у нее у самой спросите, — посоветовала девушка.

— Света, как ты придумываешь эти названия?

— Они сами приходят, — ответила девочка, продолжая рисовать. Стопка готовых рисунков росла на глазах.

— Вот и дома так, и в садике, — сказала сестра. — Пока бумага не кончится.

— Послушайте, но ведь это... Это надо развивать. Художественная школа... — я чувствовала себя беспомощной.

Какая школа?! Ребенку три года. Какое развитие? Девочка и так рисует практически при любой возможности. К тому же работающая мать с шестью детьми.

— Может быть, вы поможете сестре, уделите ей...

— Ну уж нет! — девушка торжествующе усмехнулась. — Я через два месяца замуж выхожу. И уеду из этого бардака к чертовой матери! Так вы посоветуете чего? Я матери передам. Она знает, что мы к вам пошли.

— Значит так, — я старалась быть как можно более вразумительной и не терять надежды. Если эта счастливая невеста на исходе своей жизни в родительском доме притащила ко мне сестренку, значит, она все же заинтересована в ее судьбе. И в мирном сосуществовании родственников, конечно. — Сына и братика у вас в семье не случилось. Но у вас случилась Света. А у нее — талант. По всей видимости, врожденный. И редкий. Поверьте, я видела тысячи детских рисунков и никогда ничего подобного. Признайте ее. Признайте ее уникальность и нужность вашей семье. Возможно, она прославит вашу фамилию. Но для этого ее нужно осторожно растить. Не приставайте к ней. Давайте ей возможность уединиться — хоть в ванной, хоть за ширмой, хоть под столом. («Да-да, она как раз любит под обеденный стол прятаться, — поддакнула сестра. — Мы ее оттуда шваброй гоняем».) Как только она немного подрастет, обеспечьте ей возможность учиться рисованию. А сейчас — много хорошей бумаги и разных карандашей и мелков.

«Ч-черт побери! — думала я. — Откуда мне знать, как правильно развивать художественные таланты? С другой стороны, а кто это наверняка знает? В голове вертелась мысль про то, что из Светы вполне могла бы получиться вторая Надя Рушева, но я, не будучи мистиком, на всякий случай эту мысль старательно отгоняла. (Талантливая девочка-художница Надя Рушева, которой, надо сказать, создавали для творчества все условия, трагически рано умерла.)

— И еще, читайте ей вслух сказки и книжки, ей надо откуда-то брать сюжеты для рисунков. Водите ее гулять в парк во все времена года.

— Да-да, это вы правы, — опять кивнула старшая сестра. — Она любит книжки слушать. Я ей тут как-то для смеха читала «Чайка по имени Джонатан Ливингстон», Гуле в школе задали, так она потом даже сапоги мне почистила и Гуле, чтоб мы ей до конца прочли.

«Да поможет им Аллах!» — вполне непоследовательно для атеистки подумала я. И спросила вслух:

— Света, ты подаришь мне эти рисунки?

— Забирайте, — буркнула Света. — Мне не жалко. Я себе еще нарисую.

И тихонько припрятала в кармашек осколок воскового мелка, который ей особенно понравился. Я ей не препятствовала. Должна же я была хоть как-то поспособствовать развитию таланта.