Человек пукает, пердит, бздит. Его телесный низ, воспетый Рабле и осмысленный Бахтиным, во весь свой голос заявляет о себе, противопоставляя трубный глас перистальта речи человеческой и одухотворенному верху.

Как у Пригова:

 

После с работы домой прихода

Он ходит по комнатам взад-вперед

И громко пукает из заднего прохода,

А спереди — песни поет.

 

Настоящий кентавр!

Эти древние низкие звуки, сотрясающие тела человеческие, с настойчивостью Сизифа веками прорываются наверх, в цивилизованную жизнь и культуру, отстаивая свое право на существование, на мифологию, на осмысление теми, кто их издает.

Осмысление и мифология начинаются с детства, ребенок довольно быстро осознает пук как поступок и оружие против структурированного, запретительно-высокомерного мира взрослых.

— Боря, ты опять испортил воздух?! Становись в угол!

— Таня, ты напукала?! Как не стыдно!

Боря наказан, но доволен: он легко разрушил недосягаемый порядок взрослых. Танюше стыдно, но она поняла, что за этим звуком стоит что-то серьезное.

В школе это оружие малолетних трикстеров совершенствуется и модернизируется.

— Я пернул на уроке ботаники! — звучит как доблесть и геройство.

А сколько дворовых шуток и анекдотов было связано с пуком. МРП — милиция разрешила пердеть. МЗП — милиция запретила пердеть. Известный акт коллективного «расстрела изменников Родины», когда на приговоренных наставляются указательный пальцы и производится залп.

Помнится, один второгодник по кличке Труба изощренно «опустил» несчастную девочку из интеллигентной семьи на школьных танцах, пригласив ее, а затем громко пукнув и громко же откомментировав:

— Здесь люди танцуют, а она сюда пердеть пришла!

В армии и тюрьме, где телесный низ царствует беспредельно, а скатологические шутки являются признаком хорошего тона, изобретательные Homo sapiens'ы открыли настоящий цирковой номер «Горящий бздёх»: солдат или зэк, приспустив штаны, ложится на край нар и выпускает газы, поджигаемые ассистентом. Струя пламени замеряется. Чемпионы премируются.

Хиппующие студенты 70-х щеголяли словечком «взбзднулось».

В литературу бздёх стучится настойчиво еще со времен Рабле. Но сила этого мифа настолько разрушительна для серьезного литературного контекста, что мало кто из классиков рискнул впустить этот звук в свое произведение.

Конечно, трудно представить Пьера Безухова, выпускающего газы в момент, когда он в бешенстве хватает мраморную столешню и разбивает ее у ног Элен с криком: «Я тебя убью!» Это разрушит сцену. Но при его схватке с французскими мародерами ему, как русскому медведю, вполне было бы уместно издать парочку низких звуков.

Увы, дело тут не в Толстом, а в отношении русской литературы XIX века к телесности. Даже вспотеть было невозможно героине романа, не то что пукнуть...

В советской литературе дети не смели пукать ни в детском саду, ни даже в песочнице: они тем самым взрывали советскую пуританскую мораль, основанную на подавлении всего личного и телесного.

Зато в литературе подполья и нового, постсоветского времени перекос исправили. И телесный низ стал подниматься зачастую слишком  высоко:

«N.N. со своей дамой подходил к огромному зданию загса. Дама была как будто бы как дама: в синем стандартном пальто, в точеных сапожках. Однако ж вместо лица у нее была задница, впрочем, уютно прикрытая женственным пуховым платочком».

Преодолев оторопь, работник загса спросил у этой дамы фамилию.

«Дама издала из заднего прохода какой-то свист, в котором различимы были слова: "Петрова Нелли Ивановна"».

Это из рассказа «Петрова» нашего метафизического гения Юрия Мамлеева.

В свою очередь ваш покорный слуга в рассказе «Дорожное происшествие», писанном в 1984 году, при помощи постмодернистских аргументов доказывал необходимость установления на одной из площадей Москвы памятника вечногорящему бздёху.

Сдается мне, что к нему не заросла бы народная тропа.