30 июня 2008 года из головы Христа на стене трапезной миланского храма Санта-Мария-делле-Грацие (Santa Maria delle Grazie) начало исходить свечение. Никаких потусторонних сил, впрочем, замешано не было: просто режиссер Питер Гринуэй (Peter Greenaway) устраивал видеоперформанс с «Тайной вечерей» Леонардо.

<object width="425" height="344"><param name="movie" value="http://www.youtube.com/v/nVflFlzbmRM&hl=ru&fs=1"></param><param name="allowFullScreen" value="true"></param><param name="allowscriptaccess" value="always"></param><embed src="http://www.youtube.com/v/nVflFlzbmRM&hl=ru&fs=1" type="application/x-shockwave-flash" allowscriptaccess="always" allowfullscreen="true" width="425" height="344"></embed></object>

Затеяли все на самом деле голландцы: к 400-летию Рембрандта они захотели привлечь внимание к растасканным на сувенирные магниты, паззлы и конфетные фантики картинам из амстердамских музеев. «Они связались со мной и поинтересовались, не хочу ли я как-нибудь поиграть с «Ночным дозором». Приоткрыть его, подчеркнуть его значение, объяснить средствам информации 2006 года, в чем вообще суть этой картины. Я так и сделал. Я попытался вместить 8 тысяч лет истории живописи в 113 лет истории кино», — вспоминает Гринуэй.

Присматриваясь к лучам света, теням и цветовым пятнам на рембрандтовском полотне, Гринуэй (по образованию художник) обнаружил там целый детективный сюжет с убийством, из которого впоследствии выкроил трехчасовой фильм (Nightwatching, он же Rembrandt's J'accuse). Изначально, впрочем, никаких триллеров не предполагалось — планировалось скорее размышление о природе живописи, которая должна была что-то объяснить людям, совершенно разучившимся толком видеть и уж тем более понимать изображения. «Манипулируя тенями, мы фактически писали картину заново», — рассказывает режиссер.

Зачем? Да потому что «надо помочь людям взглянуть на произведение, обесцененное самой своей известностью, репродукциями на футболках и шоколадках».

Представление имело неимоверный успех; стало ясно, что без новых серий не обойдется. И тогда Гринуэй сочинил программу из девяти видеоперформансов: «Тайная вечеря» Леонардо в Милане; веласкесовы «Менины» и «Герника» Пикассо в Мадриде; «Кувшинки» Моне в Париже; «Один: номер 31» Джексона Поллока в нью-йоркском МоМА. «Главное, чтобы в картине был кинематографический размах».

Первым номером в списке стояла «Тайная вечеря». Тут никаких сюжетов выдумывать как раз не требовалось — следовало, напротив, как-то перебороть воздействие Дэна Брауна и заставить всех вглядываться в фигуры настенной росписи, не пытаясь отыскать в них тайные смыслы. Отчасти ради этого миланские власти и обратились к Гринуэю.

Тут, правда, вышло не в пример сложнее, чем в Амстердаме: фреска «Тайная вечеря», в отличие от спокойно висящего в Рейксмузеуме «Ночного дозора», вот уже пятьсот лет грозит рассыпаться в прах. Реставрируют ее чаще, чем показывают; когда показывают, то не дольше 15 минут, не более чем паре десятков человек за раз, исключительно по предварительной записи и с миллионами предосторожностей. Установить в трапезной звуковую аппаратуру? Проецировать что-то на стену, покрытую хрупким слоем краски? Использовать «Тайную вечерю» в своих целях? От одной мысли о подобном святотатстве итальянские музейщики впадали в священный ужас. Первая и главная реакция была — немедленно запретить.

«Сам Леонардо, живи он сейчас, не просто снимал бы кино — он непременно стал бы работать с камерами высокого разрешения и экспериментировать с голографией! Он бы нас точно поддержал. Он бы понял, что фреска принадлежит цифровому поколению ничуть не меньше, чем группке академиков!» — негодовал Гринуэй.

Провернуть затею удалось исключительно благодаря личному вмешательству министра культуры Сандро Бонди (Sandro Bondi). И то — представление в трапезной позволили устроить один-единственный раз (все остальное время, с апреля по сентябрь, шоу показывали в Королевском дворце, где разместили специально исполненную по такому случаю суперточную, разрешением в 16 гигапикселей, фотографию «Тайной вечери»), а от самых радикальных ходов (вроде демонстрации гениталий и пенящихся кровью кубков) пришлось отказаться.

Впрочем, и без крови зрелище вышло впечатляющее: несколько сот специально приглашенных гостей, раскрыв рты от удивления, целых 20 минут наблюдали, как фигуры на стене делаются трехмерными, а потом превращаются в собственные почерневшие силуэты; как восходит и заходит солнце за плечами Христа и апостолов, как высвечивается клинок, выпавший из рук Иуды, и бликует вино в бокалах сидящих за столом.

«Перемены освещения, — объяснял режиссер, — понадобились, чтобы выявить то, чего добивался сам Леонардо, — перспективу, объемность фигур». Гринуэй же с помощью ренессансных стен трапезной получил возможность поэкспериментировать с объемными экранами (белый прямоугольник, на котором все человечество обычно показывает кино, его давно уже перестал занимать).

Теперь ему остается взять следующую высоту — договориться о сеансе видеопроекций в Сикстинской капелле.