Ингеборга Дапкунайте

Я со «Снобом» для того, чтобы узнать, что это за люди – снобы

 

Дмитрий Журавлев
Дмитрий Журавлев

Актриса театра и кино. Впервые вышла на сцену четырехлетней девочкой в роли сына Баттерфляй в спектакле «Мадам Баттерфляй». Окончила Литовскую консерваторию (факультет хорового и театрального искусства, курс Йонаса Вайткуса). В 1993 году дебютировала в Голливуде – партнерами Дапкунайте по съемочной площадке были Том Круз, Брэд Питт и Джон Малкович. Где живет, трудно сказать – где-то между Лондоном, Москвой и всем остальным миром. Любит оперу, гаджеты, смотреть «Формулу-1». Не любит – говорить о личной жизни.

Уильям Теккерей писал: «Никто не может быть уверен в том, что он не сноб. такая высокомерная уверенность сама по себе – уже снобизм». Вы согласны?

Ну, может быть, я со «Снобом» для того, чтобы узнать, кто такой сноб. Не знаю. Чем дальше живу, тем меньше знаю.

А правда, что вы страстно любите гаджеты?

Да. Пока влюблена в айфон, вот крошечные колонки к нему купила. Жду айпада. А если вы меня спросите, мучаюсь ли я вопросом: покупать мне дополнительную память для компьютера или нет, то я скажу: мучиться – не мучаюсь, но подумываю. Хотя, с другой стороны, не знаю, зачем она мне нужна.

Какими из своих проектов вы гордитесь больше остальных?

Всеми. Дело в том, что я их люблю. Потому что это часть моей жизни. Может, один удачный, другой позорный, но я не могу ими гордиться или не гордиться, это как родственники. Не говорят же так: вот этой сестрой я не горжусь, а вот этим братом горжусь. Я их всех люблю.

А вы когда-нибудь думали, чем бы занимались, если бы не были актрисой?

Может быть, я была бы дипломатом, я знала языки неплохо, поэтому что-то связанное с языками могло случиться. Но на самом деле я знала, что буду актрисой.

В прошлом номере журнала было интервью с Джоном Малковичем, он много рассказывал о вас, например, что, когда вы первый раз встретились на пробах, вам приходилось учить английские слова наизусть и вы ничего не понимали. Преувеличил?

Я понимала. Но он мне очень помогал, действительно очень. Я приехала на пробы в Лондон, почитала текст, он говорит: Terrific. Я вышла на улицу, походила вокруг да около. Потом подошла к какому-то человеку и сказала: I’m terribly sorry… – нет, так еще не умела. Сказала: I’m sorry, is «terrific» good or bad? На что мне сказали: It’s very very good. Мы познакомились на пробах, и он, конечно, меня покорил. С ним плохо играть просто невозможно.

А актрисой вы хотели быть с раннего детства?

Да. Нет, вру, я очень хотела быть балериной или оперной певицей. Конечно, был период, когда я хотела быть капитаном дальнего плавания – только потому, что моя мама уплыла на корабле. Она была метеорологом. Но меньше чем капитаном я быть не хотела.

Вы планируете свое будущее или живете сегодняшним днем?

Моя профессия определяется словами «здесь и сейчас». Конечно, какие-то планы приходится строить, но потом все они рушатся.

Может, мечтаете о том, где хотели бы осесть?

Вот, например, мой английский агент, которому за шестьдесят, говорит: «Я не представляю, как можно остепениться и вообще жить в деревне». Он мечтает о пенсионной жизни в городе, где все бурлит. Но я еще не думала об этом. Может, еще придется подумать.

Почему вы живете там, где вы живете?

Дело в том, что я нигде не живу.

А какое место вы считаете домом?

Там, где я в данный момент, там и есть мой дом. Сейчас я в Москве, и у меня тут все. Потом я сяду в самолет и буду жить в какой-то гостинице. Я мало привязываюсь к месту жительства. А скучаю только по людям, а не по местам.

Вы любите быть одна?

Я очень часто бываю одна. Иногда разговариваю сама с собой, вслух. Когда готовлю роль, то обязательно говорю громко, рассуждаю сама с собою. Иногда хожу по улицам и говорю, может, я выгляжу абсолютно сумасшедшей, что делать. Но, когда люди говорят по телефону без трубки, по спрятанному наушнику, они ведь тоже выглядят сумасшедшими.

Вы верите в приметы?

Если честно, не очень. Но на всякий случай я пытаюсь избежать всего, что с ними связано. Потому что я околачиваюсь в разных странах, а там очень разные приметы. Например, в Англии в театре нельзя произносить название одной шекспировской драмы, и они называют ее scottish play, то есть «шотландская пьеса». На всякий случай не буду произносить – догадайтесь. Она считается проклятой пьесой. Типа булгаковских «Мастера и Маргариты». Только у нас можно произносить «Мас­тер и Мар­га­ри­та», а у них это слово нельзя.

Как вам кажется, за последнее время отношение к русским на западе изменилось?

Не знаю, что вам сказать. У меня друзья по всему миру, и все они космополиты. Никто мне не говорит: эй, вы, русские там… Спрашивают обычно: какая погода в Москве сейчас? Хотя есть люди, которые думают, что у нас вечная зима, по улицам ходят медведи, и питаемся мы икрой, запивая водкой. Я это мнение поощряю.

Вам когда-нибудь бывает скучно?

Скучно, когда тупые люди вокруг. Но это не их вина.

«Качество жизни» – что для вас это понятие?

Это относительно. Например, я бываю в местах, где чистая вода из бутылки – это уже определенное качество жизни. Я снималась в местах, где душ был роскошью. Мне нравится разнообразие моего существования, то, что я, грубо говоря, могу провести день в грязи, а потом поселиться в пятизвездной гостинице. На самом деле это большая редкость, когда ты можешь так варьировать ситуации.

Вы можете назвать три основные для вас жизненные ценности?

Есть только одна ценность.

Какая?

Любовь.

 

Илья Голубович

Лежу я в водорослях, а сам чувствую, как вокруг меня булькают доллары

 

Игорь Ганжа
Игорь Ганжа

Предприниматель, эксперт по альтернативным источникам энергии. В двадцать лет основал I2BF – международный венчурный фонд, вкладывающий деньги в альтернативную энергетику и «зеленые» технологии. В США создал уникальный биозавод, перерабатывающий водоросли в топливо, а в Великобритании и России строит ветряки. Надеется, что когда-нибудь его разработки смогут заменить миру нефть.

Уильям Теккерей писал: «Никто не может быть уверен в том, что он не сноб. такая высокомерная уверенность сама по себе – уже снобизм». Вы согласны?

Да. Но у меня слово «сноб» ассоциируется с чем-то не то чтобы элитарным, но с чем-то закрытым. Быть снобом – это значит принадлежать к закрытому сообществу, а если ты к нему принадлежишь, ты должен оберегать себя от всего остального, иначе ты уже не сноб.

Будучи студентом стэнфордского университета, в двадцать лет вы создали венчурный фонд, который сейчас считается одним из самых крупных в мире по «зеленым» технологиям. Ваш отец Алексей Голубович (председатель совета директоров компании «Арбат Капитал Менеджмент», экс-директор по стратегическому планированию и корпоративным финансам ОАО НК ЮКОС. – прим. ред.) помогал вам?

Как я могу воспользоваться знакомствами отца в российском бизнесе? Ну, познакомит он меня с Дерипаской, ну и что? Я знаю, что все крупные российские компании моей темой особо не интересуются (исключения скорее подтверждают правило). Просить денег у них тоже бессмысленно, потому что ни Прохоров, ни Дерипаска в фонды обычно не любят вкладывать. Про Прохорова точно знаю, потому что спрашивали. Родительские связи в России мне не помогали на момент привлечения денег. В сфере альтернативной энергетики у них просто нет связей, которые были бы мне полезны.

Почему вы решили заниматься именно этим направлением, а не продолжили бизнес отца?

Мне неинтересно работать под крылом отца, заниматься его бизнесом. Не то чтобы мне неинтересен его бизнес, просто я не хотел бы работать с отцом, по крайней мере, как его работник, в смысле чтобы он мне платил зарплату. К партнерским взаимоотношениям я всегда готов, но пока «точек соприкосновения» в нашем и его делах практически нет.

Каким из своих проектов вы гордитесь больше всего?

Проект находится в Колорадо, эта компания занимается производством algae, то есть водорослей. Вот когда у вас бассейн цветет и становится зеленым – это значит, он зарос водорослями. Это самый распространенный организм на нашей планете, он производит кислород и поглощает углекислый газ. Ценность его в том, что если с одного акра, скажем, пальмовой плантации или кукурузного поля вы получите не больше пятисот-шестисот галлонов масла в год – это при хорошем урожае, то с акра алгае-фермы можно получить до десяти тысяч галлонов масла. Из него можно производить биотопливо и так называемые «зеленые» химикаты. Нефть скоро будет не нужна.

И когда реально в мире появится такое биотопливо?

На мой взгляд, уже через пять-десять лет глобальная индустрия будет создана. Я так увлечен этой темой, что надо мной уже друзья прикалываются.

Мы как-то летом отдыхали со знакомыми в Швейцарии, в отеле, где есть спа-центр. Утром приходит ко мне метрдотель с приглашением в спа, открываю конверт, а там процедуры в ванной из алгае. Лежу я в водорослях, а сам чувствую, как вокруг меня булькают доллары.

А есть любимый неосуществленный проект?

Да! Сделать беспроводную передачу электричества. Это вполне реально, только дорого. Представьте, тогда можно вообще не думать, где взять розетку для ноутбука. Он сам будет заряжаться – это будет здорово.

Сейчас вам двадцать четыре года – как вас воспринимают потенциальные партнеры по бизнесу?

В Калифорнии, где подобные ситуации повсеместны, мне это вообще не мешало. В Силиконовой долине многие успешные корпорации создавались людьми моего возраста. Но в России возраст – это действительно проблема, особенно когда общаешься с чиновниками.

 

Петр Резников

Человек должен быть там, где зарабатывается его копеечка

Michael Grieve
Michael Grieve

Лингвист и преподаватель – один из немногих русских, кому доверяют обучение своих детей английские аристократы: уроженец Ростова-на-Дону стал первым русским профессором Итона за всю историю существования колледжа. Окончил Институт иностранных языков имени Мориса Тореза (сейчас это Лингвистический университет), работал переводчиком, в том числе в МИДе. В перестройку по преподавательскому обмену поехал в Великобританию и там остался. В 1998 году стал заведовать кафедрой русского языка в Итоне. На днях у него родилась дочь.

Уильям Теккерей писал: «Никто не может быть уверен в том, что он не сноб. такая высокомерная уверенность сама по себе – уже снобизм». Вы согласны с ним?

Совершенно. Мне кажется, что все люди в большей или меньшей степени снобы. Просто снобизм может выражаться по-разному. Он может быть интеллектуальным, может быть физическим, может быть связан с профессией, может – со взглядом на жизнь. Поэтому я согласен с классиком.

Вы часто меняете свои взгляды?

Моя система взглядов на жизнь все время эволюционирует и видоизменяется. То, что когда-то казалось очень важным, сейчас кажется совершенно несущественным. Например, когда я был моложе, мне казалось, что очень большую роль играет мнение обо мне окружающих. Сейчас, когда я занят своим делом и семьей, мне все равно, что обо мне думают люди, с которыми я сталкиваюсь поверхностно. Теперь я прислушиваюсь лишь к мнению людей, которых уважаю и считаю специалистами в своей области.

Как вы стали руководителем кафедры русского языка в Итоне?

Вспоминается японская пословица: хорошо растет то, что растет медленно. Это было медленное последовательное движение вперед. Начиная с 1992 года я преподавал русский и французский языки в разных колледжах, государственных учебных заведениях и частных, Итон стал очередным этапом. Но вообще это Итон выбрал меня, а не я его. Томас Харди – есть такой английский классик – сказал, что человек должен быть там, где зарабатывается его копеечка. Я родился в одном месте, пригодился в другом, но очень тесно поддерживаю связь с родиной и нахожусь там, где мне больше всего сейчас нравится. У меня идеальная ситуация.

Как вам кажется, интерес к русскому языку у студентов в последние годы усиливается или, наоборот, убывает?

Интерес постоянно растет. Сейчас у нас поменялась система приема студентов на кафедру русского языка, она стала более демократичной, и теперь моя кафедра, наверное, одна из самых больших в Англии. Сами студенты с удовольствием занимаются русским языком, но изменились их интересы. Раньше дети выбирали русский, потому что были скорее склонны к философии, к изучению марксизма-лени­низ­ма. А сейчас появился более практический аспект. У многих родителей финансовые интересы связаны с Россией, поэтому их дети учат язык, чтобы проще было продолжать семейное дело. Такой прагматический подход – новое явление.

То, что вы родились и выросли в России, вам скорее помогает или мешает?

Я, наверное, один из последних динозавров, который прошел всю советскую систему: октябренок, пионер, комсомолец и, наверное, в последних рядах вступил в коммунистическую партию, которая через год успешно развалилась. Эта школа дала такую закалку, что теперь можно найти решение на любой вопрос.

Что, и в армии служили?

Я служил во внутренних войсках. Однажды нас с другом отправили в зону общего режима на усиление охраны. Зона посреди степи, вокруг ничего нет, скучно. Обратились к нашему командиру с просьбой разрешить провести концерт с песнями под гитару. Он косо на нас посмотрел и сказал: «Подумаю». На следующий день при­ехало большое начальство смотреть нашу зону – генералы, полковники. Нас построили, и, когда к нам подошел генерал, мы ему рассказали, что хотели бы на Новый год организовать концерт и что наш командир думает, давать ли на это согласие. А командир в это время рядом стоял. Комиссия прошла, генералы уехали. Командир роты вызывает нас и говорит: «Кто вас за язык тянул перед большим начальством выдвигать такие идеи без моего согласия? Ну, я вам покажу новогодний концерт. Нашел тут я для вас работку, непыльную. Будете в новогоднюю ночь работать ассенизаторами». И вот нам дали два ведра, к каждому из которых была привязана трехметровая палка. Выгнали нас в открытую степь: зима, тридцать градусов мороза. А посреди степи стоит открытый туалет. И всю ночь мы чистили этот общественный туалет. Вот так мы встречали Новый год!

 

Татьяна Друбич

Острота восприятия – это качество жизни

Игорь Ганжа
Игорь Ганжа

Актриса. Впервые на съемочную площадку попала в двенадцать лет. В четырнадцать лет снималась у режиссера Соловьева в фильме «Сто дней после детства». Окончила мединститут. По образованию врач-эндокринолог, работала в поликлинике по специальности, в свободное от работы время снималась в кино. С середины девяностых занимается фармацевтическим бизнесом – вполне успешно.

«Никто не может быть уверен в том, что он не сноб. Такая высокомерная уверенность сама по себе – уже снобизм», — сказал Уильям Теккерей. Вы согласны?

Согласна, хотя это игра в слова. В России снобизм, как и многое другое, понимается на свой лад. У Федора Михайловича сказано про русский характер с его самоуничижением паче гордости. Но разве это снобизм?

Какими проектами вы гордитесь?

Гордиться проектами – это нелепо. Я же не проектирую сити-центры. А работа в кино, благотворительность и повседневные дела проектами я не называю. Я еще не дошла до того, чтобы гордиться тем, что сделала.

А когда, как вам кажется, наступает возраст такого осмысления?

Стараюсь осмыслять все и всегда, независимо от возраста. Но когда начинаешь гордиться тем, что делаешь, это может быть опасно.

Какой проект не оправдал ваших надежд?

Было несколько бизнес-проектов, начатых не вовремя. «Анна Каренина», которую я не считала «проектом», но она стала им, превратившись в «долгострой». Поэтому в нем чувствуется усталость и нет свободного дыхания. Но все-таки этот фильм состоялся.

Вы по образованию врач, за советами к вам часто обращаются?

Часто. И потому что врач в том числе. К сожалению, в качестве врача я не реализовалась, как хотела бы. Кино помешало. Мое профессиональное двойственное положение и разговоры об этом мне давно надоели. Моя актерская судьба тоже не стопроцентная.

Вы считаете, что не сложились как актриса?

Артист – это призвание. Я про себя так сказать не могу. Но жизнь в кино все-таки сложилась. Хотя по своему психотипу и натуре я однозначно не актриса.

Вы сейчас много работаете с хосписом, это как-то изменило ваше отношение к смерти?

Отношение к смерти определяет и отношение к жизни. Одно немыслимо без другого. Извините за банальность, но это действительно так. К смерти легко относятся только идиоты или счастливцы, не сознающие, что это такое. Наверное, представляют себя после смерти деревцем, или звездочкой, или апатитом, или энергией. Врачи относятся к смерти философски, но и им, ко всему привыкшим, тоже страшно. В хосписе облегчают предсмертную жизнь. Это очень и очень важно.

А вы верите в схождение благодатного огня в Иерусалиме?

Кто-то однажды сказал: «Я не так сломлен, чтобы в это верить».

Почему вы живете в Москве?

А где мне жить? Здесь считываю контекст, понимаю, про что человек молчит, – это важное умение. Менять привычки поздно.

У вас есть настольная книга?

На столе у меня много книг. Детективы, романы, медицинские книги и справочники. Приоритеты меняются.

Какой фильм про любовь для вас главный?

«Летят журавли» – великая картина. Еще с любимыми – Шоном Пенном и Робин Райт – «Она так прекрасна». Когда маленькая Аня, моя дочь, в тринадцатый раз посмотрела «Титаник», вздохнула и сказала: «Как хочется любви и катастроф».

Качество жизни – это для вас что?

Друзья. Острота восприятия – это качество жизни. Когда есть будущее время. В какой-то момент вдруг понимаешь, что все меньше думаешь в будущем времени.

Как вам кажется, изменилось отношение к русским за последнее время на западе?

К нам относятся так, как мы относимся к себе сами. Любят и боятся. Важнее, что мы относимся к себе все хуже и хуже. Сколько людей ностальгирует по СССР, даже по Иосифу Виссарионовичу. В это невозможно поверить.

А сейчас его портреты на 9 мая по Москве развесят…

Ну что тут скажешь? Я согласна с Еленой Боннэр, не нужен здесь памятник Сахарову. Вот есть уже мавзолей, пусть туда и ходят.