Пару лет назад один мой московский друг, тогда еще главред прогрессивного журнала, загорелся идеей российского «Пулитцера». Съездил в США, добился встречи с одним из администраторов премии на журфаке Колумбийского университета, написал красивое письмо о том, как учреждение филиала этого приза поднимет престиж и, соответственно, уровень российской журналистики. Ответ, который он мне показал, состоял из двух-трех строчек: вы бы, мол, сначала журналистикой обеспокоились, сударь, а потом уже премиями. Он был шокирующе груб, но спорить с ним тоже было сложно.

Знаменитый процесс присуждения «Пулитцера» действительно нельзя воспроизвести где-либо, кроме мировой столицы СМИ. Во-первых, в нем задействовано слишком много участников. 102 судьи — каждый из них серьезный авторитет в своей области — рассматривают 2400 номинантов в 21 категории. Судят настолько строго, что ту или иную премию часто не выдают вообще, если не понравился ни один из номинантов. Журналистских категорий 14, и каждую присуждают семеро судей. Литература и искусство занимают остальные семь. Для номинации в этих категориях - в отличие от чисто журналистских - необходимо быть гражданином США. Так что своей медали не видать не только, допустим, Панюшкину, а и Кристоферу Хитченсу — пока тот не принял наконец американское гражданство в 2007 году (несомненно с «Пулитцером» в уме).

«Пулитцеры» — это точка, в которой журналистика пересекается с академическим миром. Поэтому логично, что выдают их в Колумбийском университете, на чуть ли не единственном уважаемом журфаке страны, каждый год выпускающем в мир пару сотен ясноглазых охотников за моим рабочим местом. С другой стороны, как человек, всячески отрицающий необходимость специального журналистского образования и в какой-то мере примером его бессмысленности являющийся, я не уверен, что эти два мира вообще должны пересекаться. (В качестве быстрой превентивной защиты от довода «Если ты такой умный, то где твой “Пулитцер”?» напомню, что их не выдают за журнальные статьи, только газетные. Этот пробел заполняет премия National Magazine Award, которая у меня, гм, есть.)

В этом году, например, ассортимент победителей настолько высоколоб, что о лауреате за лучший роман — Tinkers писателя Пола Хардинга — не слышал вообще никто; эту книгу даже не отрецензировали в The New York Times, за что газета теперь оказалась практически вынуждена извиниться. «Лучшая длинная статья» ушла к Джину Вайнгартену из The Washington Post за сагу о суде над человеком, забывшим ребенка на заднем сиденье машины (тот сварился заживо). «Особая награда» за вклад в культуру — над этим уже хихикала вся страна — досталась певцу кантри Хэнку Уильямсу, умершему в 1953 году. О блогах и тому подобном речи не идет; в мире «Пулитцеров» их просто не существует.

Вся эта старорежимная помпа с каждым годом выглядит все страннее — особенно сейчас, когда будущее журналистики как таковой под вопросом. Все-таки журналистика не академическое занятие. Университетские ритуалы — последнее, что ей сейчас нужно. «”Пулитцер” — для балбесов, раздувающихся от важности, что твой индюк, — говорит герой романа Сола Беллоу «Дар Гумбольдта», поэт Фон Гумбольдт Фляйшер. — Эта награда, которую присуждают безграмотные проходимцы, просто обыкновенная тупоумная газетная шумиха». «Дар Гумбольдта», разумеется, получил «Пулитцера» за лучший роман 1976 года.