В детской музыкальной школе им. Кабалевского отчетный концерт пианистов-первоклассников. Девятилетняя Надя Маркелова играет две пьесы. Она — первый ребенок с синдромом Дауна, закончивший первый класс музыкальной школы.

Марина, мама Нади, говорит, что она никогда не слышала о других «даунятах», которые освоили бы фортепиано. Случаи с блок-флейтой встречаются. А учить ребенка игре на фортепиано никому даже не приходит в голову, поскольку считается, что он не сможет скоординировать действия двух рук. К тому же у детей с синдромом Дауна в силу особенностей физического развития не очень длинные пальцы.

А еще недавно детей с синдромом Дауна не учили вообще ничему. «В 1998 году, когда “Даунсайд ап” только начинал работать, наших детей считали необучаемыми, — говорит Надежда Яковлева, координатор центра. — Так говорили будущим педагогам в институтах, аналогичные выводы делали воспитатели и учителя, практически работающие с детьми, — ведь основная масса детей с синдромом уходила не в семьи, а в госучреждения, в дома ребенка».

Надина семья и не думала никуда Надю отдавать. Наоборот, когда Надежда Яковлева, работавшая тогда специалистом службы ранней помощи (так называемым домашним визитером), впервые переступила порог Надиного дома, она сразу поняла, что на реабилитацию семьи сил понадобится немного и можно будет сосредоточиться на взаимодействии с ребенком. Наде тогда было четыре месяца.

«В семье была здоровая психологическая обстановка, — говорит Надежда. — Ее близкие смотрели в будущее с оптимизмом — и родители, и две старшие сестры, и бабушка, которая с ними не жила, но часто приезжала. Для них Надя была любимой сестрой, дочкой, внучкой».

Следующим человеком, который хотел — и смог — что-то сделать для Нади, стала Жанна, педагог по фортепиано школы-интерната, куда та пошла учиться в семь лет. Почти год они занимались, после чего Жанна предложила родителям отдать Надю в музыкальную школу — приобретенные навыки позволяли.

«Я как педагог зацепилась за некоторые Надины качества, — говорит Жанна. — Особенно память у нее оказалась великолепной, хотя, естественно, этого недостаточно, чтобы охватить все, что имеет отношение к фортепианной игре. Я начала работать с Надей, постепенно ее раскрывать — и первые результаты были уже через три-четыре месяца. Стали развиваться координация рук и мелкая моторика, возникла зрительная память. Когда у таких детей что-то получается, они мгновенно делаются счастливыми. А я в процессе обучения никаких скидок на их особенности не делаю, требую по полной программе».

Сольфеджио и хор даются Наде без проблем. А экзамен по специальности она накануне концерта сдала на «четыре с плюсом» — это один из лучших результатов в классе. Ну и вообще, троечников на отчетных концертах играть не зовут.

Перед выступлением Надю удается кое о чем спросить. Выясняется, что дома она занимается каждый день по два часа. «А ты на чем играешь?» — неожиданно спрашивает Надя. Я признаюсь, что фортепиано для меня сложновато, предпочитаю гитару. Она вдруг обнимает меня и убегает. Всех приглашают в зал. Надина очередь играть — примерно посередине концерта.

После концерта мы с Надей и ее мамой садимся еще немного поговорить.

— Чем еще занимаешься, кроме музыки? — спрашиваю я.

— Книжки читаю, — говорит она. — Разные. Стихи Михалкова, сказки Пушкина, азбуку.

— А какой у тебя писатель любимый? — спрашивает мама.

— Я Жанну люблю.

Из школьных предметов Надя предпочитает математику и чтение. Когда вырастет, хочет быть зубным врачом. Любит собак, но хочет завести себе кошку с мышами. Именно так — с мышами.

Еще она занимается спортом — катается на велосипеде и самокате, любит играть в домашнем спортивном уголке, где канат и разнообразные кольца. Впрочем, спорт в этой семье — прерогатива Надиного брата Пети, одного из трех приемных детей Марины и Александра, появившихся в семье после рождения Нади. У Пети тоже синдром Дауна. Родители надеются отправить его в школу олимпийского резерва. Наде же, возможно, предстоит музыкальный колледж. Хотя мама не хочет заранее ничего планировать. «Загад не бывает богат, — осторожно говорит она. — Но потолка я пока не вижу».