7.15 утра. Автобус должен отвезти на репетицию группу, которая в Осло выступает под именем Peter Nalitch and Friends. Барабанщика нет. Где барабанщик? Кто-то: «Главное — поесть, а не поспать». Кто-то еще: «А я вот лежал и думал: поесть или поспать».

Дима, директор Налича: «Все плохо. Мы после молдаван репетируем. После молдаван 25-го выступаем. Это жеребьевка решила. Плохо. Лучше быть в середине или в конце конкурса. Так говорят».

Звукорежиссер: «Все плохо. Они тут такое придумали. Петь надо вживую, а музыка вся в записи идет и подпевка тоже. Но они что, не понимают? Нас надо вживую слушать. Мы другие». Другие? А зачем на Шаболовку конверт отнесли с заявкой? Зачем вам это все?

Дима: «Зачем? Песню сыграть. Главное — чтобы мы остались такими, как раньше. Нам вот этого всего (кивает в сторону девушек в блестках) не надо. Нам бы просто песенку отыграть и уехать. Ну как обычно».

Барабанщик проснулся. Тронулись.

Футбольная арена Telenor, где 29 мая состоится финал «Евровидения». Вокруг арены — голые поля и строительные площадки. И никого. На стадионе никого. Внутри никого. Какие-то артисты, кажется, турецкие, у директора стеклянный глаз.

Петя и коллектив на сцене. Все в сценических костюмах. Сценические костюмы более чем скромные: пиджаки, шарфики и курточки неярких расцветок. Так на «Евровидении» не выступают. Хотя бы на белорусов взглянули.

Кто-то с государственного российского телевидения шепчет мне на ухо: «Дмитрий Анатольевич его очень любит».

Девушка-помреж из команды «Евровидения» Пете: «Хотите еще воды?» Петя ей что-то неразборчивое. Она кричит со сцены: «Воды не хочет! Хочет снега. Сделайте нам больше снега!»

Кто-то с государственного российского телевидения снова мне на ухо: «У Пети нет спонсоров. Про азербайджанцев слышали? Такие сейчас деньги в них вливают. Жена президента занимается. Армянские ребята сильные, тоже поддержка есть финансовая. У Билана была. Мы тут с Биланом были. Но Билана жалко по-человечески. Он должен отрабатывать, как каторжный».

Все, что есть у Пети, — костюмы, которые ему на дорогу дал Игорь Чапурин. «Я вчера шаурму за пятьдесят крон видел», — произносит Петя. «Будем макароны, наверное, сегодня есть», — говорит кто-то. Правильно, в самом дорогом городе мира надо быть предельно экономным. «Им что — никто не оплачивает поездку?» — спрашивает Маркус, фотограф «Сноба».

Пресс-конференция. «Мы хотим остаться такими, как раньше, — говорит Петя. — Это Сергей, мы с ним учились в школе. Это Костя, мы с ним учились в институте». Ведущий, неестественно загорелый японец: «А сейчас у нас вопросник! Как зовут премьер-министра Норвегии?» Налич — первое, что приходит в голову: «Ульф Ларссон!» Смех. «Вам кто из артистов нравится, кроме вас самих?» — «Немецкая девушка, — говорит один из музыкантов, причмокивая, — она очень хорошенькая». Смех. Австралийский и немецкий журналисты уже влюблены.

«Что вы думаете о “Евровидении”?», «Ваш юмор поймут?», «Важен ли интернет?» Петя ненавидит вопросы без души. Петя отвечает без души: «Хорошо. Да. Важен».

«Спойте, — чуть издевательски говорит японец. — Вот молдаване нам пели». А вот это пожалуйста! Грянули: «Не для меня придет весна». Это что — артисты «Евровидения»? Нет, это какой-то мужской хор Даниловского монастыря.

Конец пресс-конференции. Налич выдыхает. Отмучался.

Гитарист в раздевалке: «Я и правда по духовному ведомству проходил». Пете: «Какие ты коры на прессухе отмачивал!» Петя: «Да мне Леха, мой бывший директор, один раз сказал, когда я Би-би-си интервью давал: пиздец, на каком ты английском интервью даешь. С таким не дают типа». Не дают. И так, как Петя, тоже интервью не дают: чуть ли не свернувшись калачиком от смущения, бормоча «брл-брл-брл» вместо всех неизвестных слов.

Консультация по макияжу. Немолодой стилист: «Что вы хотите, чтобы я вам сделал? Волосы? Макияж? Стрижка? Укладка? Покрасить? Что вы хотите?» «Ничего», — говорит Налич. У стилиста вытягивается лицо. Отмучался.

«Я на “Евровидении”, — говорит русский спичрайтер ведущих “Евровидения”, — с 87-го года. Знаете, какое раньше “Евровидение” было? В 94-м году в Дублине, я помню, на “Евровидении” сидели люди в смокингах и вечерних платьях. Трудно в это сейчас поверить? Тогда это был конкурс, который ориентировался на музыку 60-х и 70-х. И знаете, где раньше финалы проходили? В Альберт-холле и оперных театрах. В конце 90-х все изменилось. Из-за телевидения, из-за народного голосования. А раньше голосовали профессионалы. И еще gay marketing подключился. Это совсем уже другая музыка».

И что тут делает Петя? «А кто знает, кого выберут? Это такая индустрия: любит выхватывать музыкантов из ниоткуда, как Петя, — говорит спичрайтер. — Петя — это же такая борьба между новыми и старыми медиа. Старые — телевидение. Новые — интернет. Петины слушатели телевизор не смотрят. Петя не штамповка продюсерская. Главное сейчас для него — не потерять себя, сохранить себя». Простите, но те, кто хотчет себя сохранить, на “Евровидение” не ездят! Они, как какой-нибудь музыкант-интеллектуал Momus, играют в очень специальных клубах для очень специальных людей и ведут очень специальный блог. Что Наличу тут нужно?

Молдаване кричат: «Вау!» Эстонцы грустно поют: «Я потратил годы. Я потратил годы, пытаясь дотянуться до звезд. Дай мне время и дай мне силы продолжать мой путь…» В уютной вязаной кофте с оленями Налич уходит в номер к жене и младенцу.

«Знаете, — говорит бородатый спичрайтер, — как говорят? Афганца нельзя купить — его можно только перекупить». И что это значит? Чего на самом деле хочет Налич?

Продолжение следует.

Первая часть.

Вторая часть.