Ах, как сладко было бояться в детстве! Чистое удовольствие: ведь ни во что по-настоящему плохое еще не верилось, жизнь сверкала свежими красками, и разнообразные страхи и «ужастики» занимали в ней важное место.

Наш проходной ленинградский двор предоставлял все возможности для того, чтобы бояться как следует, от души.

Мы были из того поколения детей, до чьих родителей еще не дошли педагогические и психологические инновации, что детей, дескать, пугать нельзя, надо охранять их неокрепшую психику и т. д. Поэтому взрослые нас пугали — незамысловато и тоже, надо сказать, всласть:

— Не будешь быстро кашу есть, тебя в детский сад не примут! (О ужас, первая угроза общественного отвержения!)

— Если станешь орать, баба-яга услышит и тебя заберет!

— Таких непослушных детей отдают милиционерам! Вон он на перекрестке стоит, видишь?!

— Те, которые бабушке в семь лет грубят, потом идут по кривой дорожке и кончают в тюрьме!

Реагировали ли мы на эти угрозы, боялись ли их? В общем-то, да. Каша доедалась, вопли смолкали, на милиционера поглядывали с опаской. Один грубиян, помнится, даже на всякий случай выяснял, как там, в тюрьме, живется (в нашем дворе было у кого спросить).

Внутри детского сообщества были свои страхи. Никаких «маньяков», которых часто пугаются современные дети, мы не боялись. Зато от предыдущего поколения нам (хотя и в явно усеченном виде) достался страх «шпионов». Мы вычисляли их по каким-то только нам известным признакам и потом тщательно, замирая от страха, выслеживали. В пределе, как я понимаю, полностью разоблаченного «шпиона» следовало «сдать компетентным органам», но до этого, к счастью, у нас ни разу не дошло.

Во всех домах были шикарные подвалы. Они почти всегда были заперты на огромные висячие замки, ключи от которых хранились у дворничих тети Тани и тети Кати. Но иногда подвал могли не запереть, в другой раз замок сшибали перекантовывающиеся в нашем дворе бичи и бомжи… Тогда в темный лабиринт предпринималась экспедиция, подготовленная по всем правилам романов Жюля Верна. Как страшно капали капли из вечно протекающих, прогнивших труб, как жутко напоминали причудливые тени стоящих, а кучи тряпья — лежащих людей… или и того хуже… мертвецов!

Случались во дворе страхи временные, которые изобретались прямо по месту и обстоятельствам. Помню, как однажды привезли и сложили штабелем огромные трубы, видимо, для замены канализации. Тут же кем-то был придуман «ужастик»: дескать, в трубе очень легко застрять, и тогда вызывают специальную машину, и товарища вырезают автогеном. Операция сложная и опасная, а там как повезет… Казалось бы, чего проще: не лезть в эти трубы — и все! Так лезли все: малышня проползала ужами с торжествующим писком, старшие — пыхтя, действительно с риском застрять. Как сейчас помню: мы с подружкой Светкой, прежде чем полезть в трубу, сняли пионерские галстуки, аккуратно сложили и спрятали в карман — чтобы не запачкать самое святое…

Были специальные страхи для ипохондриков. Рассказывали о каких-то особых микробах, которые жили на концах травинок (все их жевали). Эти микробы, по легенде, вызывали долгую, мучительную и неизбежную смерть. Другой страх: потерянная иголка может незаметно воткнуться в тело, пропутешествовать по кровеносным сосудам до сердца и убить человека. Я с шести лет шила мягкие игрушки и вышивала. Подсчет наличных иголок и прислушивание к себе (не ползет ли где иголка?) было моим любимым занятием.

Если от нашего двора перейти через площадь, то окажешься на старом монастырском кладбище Александро-Невской лавры. Во времена нашего детства нынешней карамельной гламурностью на этом кладбище и не пахло. Пахло, наоборот, прахом ушедших времен и тиной из заросших прудов. Темные таинственные аллеи, покосившиеся оградки, провалившиеся надгробия, печальный ангел с облупившимся носом… Сходить осенним вечером на кладбище в одиночку считалось подвигом. Смельчака провожали до пролома в стене, дожидались его возвращения. «Ну что, в часовню заходил? Привидение видел?» Короткий кивок головой. Все впечатлены. Чаще ходили компанией, лазили по покосившимся склепам. Особо интересным считалось столкнуть кого-нибудь в мрачную влажную яму и хором кричать сверху: «Скелеты! Скелеты!»

Интересно, что мы, ленинградские дети 60-70х годов, совершенно не верили ни в бога, ни в черта, ни в духов и т. п. Наше мировоззрение было вполне материалистическим, а у старших — даже естественно-научным (мы все любили научную фантастику, внимательно следили за успехами нашей и американской космонавтики, ставили химические опыты и т. д.). Приходящих в лавру старушек мы равнодушно классифицировали как «пережиток старого мира». Но все это абсолютно не мешало мистическим прогулкам на кладбище и, например, существованию в нашей школе «унитаза с привидением»: все знали, что в девочковом туалете на втором этаже живет дух. Если положить на стульчак яблоко и спрятаться, то можно было увидеть, как из унитаза высунется прозрачная рука и заберет яблоко…

С тех пор эта эклектичность никуда не делась, только базовое для нас естественно-научное мировоззрение отодвинулось, пожалуй, на дальний план. И вот, спустя более четверти века, приходит ко мне на прием тетенька из того же поколения, представляется православной буддисткой и начинает рассказывать о своей проблеме: «Понимаете, все дело в том, что мы с сыном оба по гороскопу Скорпионы…»

Мы собирались на многолетней стройке гостиницы «Москва», в укромном, заросшем лопухами и репейником углу и рассказывали специальные «страшные истории». Помните? «Черный рояль», «Красное пятно», «Белая простыня» — что-то такое, что уже во взрослом возрасте ассоциировалось у меня с художественным футуризмом. Начинались они почти всегда одинаково: «Одна семья переехала в новую квартиру… А на потолке было красное пятно (а в гостиной стоял черный рояль и т. д.)…» Кровавая и убийственная жуть, происходившая вслед за этим, как будто не имела ни смысла, ни морали…

Теперь-то я хорошо понимаю, в чем тут было дело. Мы всем двором годами работали с различными страхами, от ситуативных (войти в темноту и неизвестность, застрять в неподвижности) до глубоко экзистенциальных (неотвратимая гибель героев страшилок) — так последовательно и эффективно, как и не снилось никаким бихевиоральным психотерапевтам. Оказывая друг другу необходимую поддержку, мы учились жить со своим страхом, обуздывать его и, в конце концов, побеждать.

А какие «страшилки» населяли ваше детство, уважаемые читатели? И чего боятся ваши дети и внуки? Многое ли в этом вопросе изменилось за последние годы?