Берлин. Партизаны-гедонисты

*

Все началось с маленькой партизанской клумбы. Клумба появилась во время дождя, в страшный холод, под одним из деревьев на Кристбургерштрассе, где обычно испражнялись собачки и где с Нового года месяцами валялись петарды и хлопушки. Однажды вместо привычной вонючей массы я увидела под деревом ландыши, незабудки, анютины глазки и кустик лаванды. К дереву была прикреплена дощечка «Цветы для Мари».

С берлинской реальностью эта клумба не сочеталась совершенно. Земля тут настолько промерзла за зиму, что даже в мае деревья еще не зацвели. На следующий день чуду нашлось объяснение: я увидела, как в унавоженной собачками земле под окнами здания, где располагаются архитектурные бюро и киноагентства, копались хорошо одетые люди. Они разбивали клумбы под окнами своих кабинетов и офисов. Сажали цветы и травы.

Ничего подобного от этой брезгливой публики я не ожидала. Среди них я узнала Яну Динкель из дизайнерского бюро «Копилка». Когда я спросила ее, что тут у них происходит, ее прямо прорвало. Свежий тимьян, мол, хорош к мясу, потому и сажаем, о субботниках слыхом не слыхивали, чертова зима довела, вот май уже, а сдохнуть от холода можно, и, может быть, мы и язычники, ведь праздник, Вознесение, но вот посадим цветы, и, может, потеплеет, а то противно так, что до преступления один шаг, и надо бороться с цветами в руках, да и вообще, «это же наш город!» – заключила свою страстную тираду Яна. Оказалось, что один квадратный метр земли вокруг каждого берлинского дерева принадлежит городу, а не Яне, и чтобы посадить чахлый цветочек или приправу к мясу, нужно получить разрешение районного совета, городской конторы по озеленению и чуть ли не полиции.

Весь месяц клумбы росли и множились. Началось массовое движение стихийных садоводов и огородников, пытавшихся отвоевать свой город у зимы, землю у собак, а права – у всяких учреждений и контор.

**

Право на самую большую клумбу жители города получили из рук мэра города Клауса Воверайта, который передал народу 386 гектаров бывшего аэропорта Темпельхофа. Много лет горожане воевали за них против крупных инвесторов, и наконец свершилось: необозримую взлетно-посадочную территорию пере­име­но­ва­ли в «парк». Может, здесь тоже разобьют клумбу и все засадят ландышами, анютиными глазками и тимьяном. Но пока этого не случилось, дождливым майским днем по цементному плацдарму и зеленым лужайкам фланировали двести тысяч человек, стараясь убедить себя, что погода хороша и парк существует, что этот плацдарм для отправки в небо и есть их город. Кто-то пытался играть в гольф, тысячи катались на роликах и велосипедах, кто-то бежал марафон под названием «Каждый», пенсионеры запус­ка­ли воздушных змеев. Над полем вился дымок, будто в Темпельхофе решили обосноваться кочевники, но нет, это берлинцы жарили деликатес «карривурст», сосиски с карри. Мэр приехал на велорикше и произнес речь, напомнившую строчки Маяковского: «Я знаю, здесь будет парк, то есть он уже есть». Уютнее от этого в открытом поле не стало, но любовь берлинцев к родным пустырям и впрямь не знает границ. С границами вышел конфуз. Вокруг парка власти соорудили забор. На ночь всех выгоняют, ворота запирают на ключ и ставят охранников. «Темпельхоф для всех! Город принадлежит нам!» – скандировали стихийно собравшиеся демонстранты.

Им вторили анархисты, собравшиеся в Кройцберге на 1 мая. Никто уже не помнит, как социал-демократические заветы Карла Либкнехта и Розы Люксембург трансформировались в мародерство и почему под лозунгом «Это наш город!» у метро «Коттбуссер Тор» демонстранты в этот день традиционно швыряют камни в полицейских, бьют стекла магазинов и поджигают машины. «Пойду, прогуляюсь в Кройцберг, давненько я что-то камнями не кидался», – потягиваясь, сказал мне степенный пятидесятилетний композитор Штефан Линднер. «Зачем?» – оторопела я. «Тебе не понять, – ответил он. – Целый день туда не могут проникнуть полицейские, Кройцберг наш». Кройцберг, район, где вперемешку живут турки и вечные студенты, на несколько часов превращается в зону, со всех сторон огороженную баррикадами, свободную от законов. Этой свободой в районе пользуются все. На этот раз из разбитых анархистами витрин магазина Getrnke Hoffmann турецкие папаши потихоньку тащили ящики яблочного сока, а молодежь – пиво. Таким образом некоторые граждане готовились к майским пикникам, но теплее все не становилось.

Берлинцы привыкли к майским променадам и традиционным демонстрациям-прогулкам, к сидению в пивных садах и загоранию в парках. Но термометры показывали плюс семь, дождь лил, не переставая, фенологи приуныли, и никто даже не пытался оголиться на набережных Шпрее. «Самый холодный май за тысячелетие», – поддразнивала бульварная газета Bild, намекая на провал теории всемирного потепления. Сауны снова перешли на зимний режим работы, а мороженое ели только самые упрямые граждане.

***

В весну уже никто не верил, неприятности продолжались. Над Европой носилась вулканическая пыль. Летать хотелось, но даже ползать не было сил. Медленно, но верно падал евро. Три самых известных альтернативных ночных клуба Берлина Acud, Tacheles и Schokoladen снова оказались под угрозой закрытия. Единственный берлинский футбольный клуб Hertha с треском вылетел из первой лиги. А когда капитан немецкой футбольной сборной Михаэль Баллак получил травму и не смог поехать на чемпионат мира в Африку, Германия и вовсе погрузилась в траур. Если уж в футболе не везет, значит, дело дрянь. «Нация в гипсе», – писали газеты в попытках передать всеобщее депрессивное состояние.

Активисты странной организации под названием «Гедонистический интернационал» пытались развеселить город. Для начала они нарядили в купальники несколько садовых скульптур в берлинских парках. Потом они напали на полицейских, охранявших демонстрацию неонацистов. Но не забросали их камнями, а устроили «акцию целования» – ведь как тяжело приходится бедным полицейским, никто-то их не любит! Гедонистов попытались задержать и не арестовали только потому, что закона о том, что полицейских целовать нельзя, пока не существует. К концу месяца гедо­нис­ты-интернационалисты совсем разошлись: они показывали задницы политикам, танцевали в переполненных торговых центрах и в метро под неслышимую музыку, наливали шампунь в городские фонтаны, разбрасывали серпантин на проезжей части.

****

Как бороться с тоской, социальной депрессией и неосуществленными мечтами личного и общественного характера, поучал в мае журнал Zitty, своего рода берлинский Time Out, в статье под заголовком «Берлинский манифест». «Не все ли равно, кто виноват?» – вопрошал журнал, пытаясь убедить своих читателей, что на Майорку лететь не надо, а надо, наоборот, срочно украшать берлинскую землю. «Берлин принадлежит нам!» – утверждал журнал и поместил множество советов горожанам, как вернуть Берлину шарм золотых двадцатых годов, как перекрыть улицу и устроить праздник на четыре тысячи человек (рецепты и ноу-хау со ссылкой на фирму «Суп с подработкой»), как красить заборы, как устанавливать на домах солнечные батареи, как подсчитать количество урн на улице, где брать напрокат бесхозных бабушек, как кататься на одноколесных велосипедах, какие революционные песни голосить в трамвае. Но главное – здесь рассказали о партизанских клумбах и о том, что, если вы очень любите Берлин, но не хотите сажать цветы своими руками, вы можете стать крестным клумбы. На площади Морицплац еще есть места. Вы платите – партизаны сажают.