Как я нашел родственников через snob.ru

Учитывая мою склонность к длинным раздраженным тирадам о человеческой глупости, как правило, достигающим эмоционального предела в ту секунду, когда их предмет появляется у меня за спиной, этот факт меня как-то даже беспокоил. Упоминал же какой-то мудрец, кажется, что количество врагов есть безошибочная мера успеха. По этой логике я получался полным лузером.

Поэтому, когда на горизонте появился достойный противник, я даже обрадовался. Звали его Леон Нейфах, и он работал корреспондентом в любопытном еженедельнике под названием The New York Observer. Газета эта издается с незапамятных времен, выходит на нежно-розовой бумаге (в городе ее называют salmon paper, «лососевым листком») и посвящена практически целиком светским сплетням. Коронный же ее трюк заключается в том, что в параллельной вселенной, в которой живет Observer, в понятие «света» почему-то входят писатели и редакторы. Так что почти на каждой книжной и журнальной вечеринке по толпе курсирует пара нежно-розовых обозревателей с диктофонами.

Так получилось и с прошлогодней вечеринкой в честь очередного номера журнала Russia! — глянцевого англоязычного ежеквартальника о российской поп-культуре и дизайне, который мне урывками удается редактировать. Проходила она в обстановке, которую иначе как «докризисной» сейчас не назовешь: в бутике российского меховщика в пентхаусе здания Playboy. Когда-то в этих стенах резвился Хью Хефнер. Теперь здесь висели зеленые и розовые шубы за 50 тысяч долларов. При выборе помещения нас прельстили два фактора: огромная терраса, нависающая над Центральным парком, и общий дух абсурда. Мне казалось, что хипстерская репутация журнала достаточно устаканилась (с обложки нового номера читателя буравила глазками крошечная голова Дмитрия Медведева работы Димы Врубеля), чтобы меховой антураж — да еще в июньскую жару — восприняли как намеренную самопародию. Особенно Нейфах из Observer. В конце концов он тоже, как мне заранее рассказали, был родом из России, так что нюх на подобную иронию у него должен был быть непременно.

Нейфах прибыл рано, пока гости — сонм журналистов и два-три расфуфыренных представителя меховщика — еще подтягивались. Он был высок, сухощав, очкаст и крайне молод. Вопреки «ботанической» внешности и возрасту за ним успела закрепиться репутация ловеласа. Въедчивость же его стала легендой и приносила ощутимые плоды в виде регулярных эксклюзивов в Observer, в основном о скандалах в издательском мире. Нейфах прибыл с коллегой — еще одной репортершей Observer с российскими корнями, поверите ли, по имени Ирина Александер. Они по очереди задали мне пару уважительных вопросов про журнал, мы обсудили по-русски мою майку (на ней было написано кириллицей МИШКА — как ни странно, это лейбл рэперской одежды) и разошлись. День спустя в Observer появилось следующее:

«Первое, что бросалось в глаза, были дюжины шуб, висящих повсюду, как овечьи туши, и громыхающий русский рэп… Место кишело русскими. Никто из юных ньюйоркцев, пришедших на вечер, не мог понять, почему редакторы Russia! выбрали это место для своего сабантуя. Кто были эти толстяки в белых холщовых костюмах и при подозрительных усах? Бандиты? Олигархи? Майкл Айдов, дерганый главный редактор журнала, тоже не знал... И как идут дела у вашего необъяснимого журнальчика, мистер Идов? Observer задался вопросом, откуда берутся деньги на такой проект. Та же мысль мучила многих присутствующих. «Я думаю, наверно, от Путина», — сказал русский джентльмен по имени Виталий Кузнецов, разделивший наши подозрения… Неподалеку толстая дама примеряла шубу. Редактор из Farrar, Straus & Giroux зашла в помещение, огляделась, и заморгала. “Объясните мне, что все это значит”, — сказала она вслух».

Весь текст был написан брезгливым тоном пассажира каюты люкс, случайно забредшего в третий класс. Самым изощренным штрихом, впрочем, была невинная на вид последняя фраза, с ее упоминанием Farrar, Straus & Giroux — издательства, где, как Нейфах прекрасно знал, летом выйдет моя книга. Получалось, что издатель пригрел у себя на груди какую-то феерическую деревенщину с неаппетитными связями. В течение следующей пары месяцев я тихо мечтал набить Нейфаху морду. Я даже пропустил с десяток книжных мероприятий, чтобы не искушать судьбу. Строил козни. Жаловался друзьям. Потом отпустило.

Вскоре после этого я начал вести колонку на сайте «Сноба», оказавшись, таким образом, коллегой (помимо десятков других замечательных авторов) журналиста Ильи Колмановского. Его фамилия казалась мне смутно знакомой: я решил, что читал его раньше. Дежа вю нашлось объяснение, когда Колмановский написал мне письмо; из него следовало, что он мой родственник — third cousin twice removed, выражаясь по-английски (степени родства на этом языке гораздо логичнее выстроены). Действительно, мы встречались в детстве, когда я приезжал в Москву. Илья был чуть старше меня и, помню, приобщил меня к творчеству Джима Моррисона.

Мы обменялись парой писем, дивясь совпадению: не только оба стали журналистами, хотя собирались заняться совершенно другими вещами, но пишем в одно и то же издание. Во втором письме Колмановского содержалась ядерная бомба.

«Не знаете ли Вы моего кузена Леона Нейфаха? Он тоже в NY и тоже в литературной среде».

Я понимаю, что, учитывая наше общее русско-еврейское происхождение, речь идет не о таком уж удивительном совпадении. Все мы не в пятом, так в десятом поколении из одного белорусско-польско-украинского штетла. Но все равно любопытно. Мой единственный нью-йоркский враг оказался моим единственным нью-йоркским родственником. Если из этого следовало извлечь урок, то урок получился до неприличия наглядным.

На следующую вечеринку Russia! — на сей раз она на всякий случай проходила в книжном магазине — я пригласил Нейфаха лично. В графе «тема» поставил «воссоединение семей». Предложил зарыть топор войны.

«Топор зарыт», — ответил Леон. «Я, кстати, не со зла тогда — просто у Observer стиль такой».

Стиль у них такой. Ладно. Что с кузена возьмешь.