Несколько месяцев тому назад я совершенно перестал употреблять алкогольные напитки. По сей день не могу сказать с уверенностью, почему это произошло. Я не обращался к наркологам, не зашивал в свой организм «торпед», не подвергался нейролингвистическому программированию, не заключал пари на крупные суммы денег, не читал книг про «легкий способ» и вообще не ставил перед собой задачу избавления от вредной привычки... Просто однажды, погожим апрельским днем 2010 года, я обнаружил, что не могу вспомнить, когда последний раз прикасался к какому-либо спиртному. Это было удивительное открытие, но дело на нем не закончилось. Еще я оказался не в состоянии понять или вспомнить, зачем я до этого столько лет пил те или иные напитки. Точнее сказать, стрессовые ситуации, производственные нагрузки и социальные функции, которыми я сам себе объяснял необходимость в приеме на грудь, вспоминались без труда. Но все эти прежние мотивации теперь показались мне несостоятельными: никаких положительных эмоций или улучшений в моем самочувствии, связанных с употреблением алкоголя, я, как ни старался, так и не смог припомнить. А последующая практика показала, что и социальные функции нисколько не пострадали от исключения бухла из рациона.

Сделав такое открытие, я неожиданно осознал, что мне просто перестали быть интересны как спиртные напитки, так и мои собственные реакции на их прием внутрь. Примерно так же, как к пятому классу школы меня перестала интересовать нумизматика, а к концу девятого — филателия. Так же, как в определенный момент жизни я потерял интерес к компьютерным играм, а чуть позже — к рулетке. И если про рулетку я могу еще (спасибо «Снобу») совершенно точно вспомнить, когда в последний раз в нее играл, то компьютерные игры исчезли из моей жизни как-то совершенно сами по себе, не прощаясь и не оставив следа. Помню, что в 1990-х годах я мог ночами рубиться с норманнами и сарацинами в Age of Empires или сутками развивать железнодорожную инфраструктуру в Transport Tycoon, а сегодня не в состоянии припомнить, что в этих однообразных упражнениях так меня привлекало.

Зато очень хорошо могу вспомнить 1980-е годы, время моей учебы в медицинском институте. Сам я в те годы спиртного практически не употреблял, но каждый день сталкивался с различными последствиями злоупотребления — и в клиниках, где проходил практику, и в анатомическом театре, куда основная масса учебного материала поступала в хорошо при жизни проспиртованном состоянии. Тогда я впервые осознал (будучи прежде отгорожен от этого знания семьей и школой), до какой степени серьезной национальной катастрофой является для моей страны алкоголизм. И тогда же я на практике мог убедиться, насколько нелепы и беспомощны попытки государства бороться с этой бедой постановлениями и директивами, не умея предложить пьющему населению никакой состоятельной альтернативы пагубному пристрастию.

Организаторы и позднейшие сторонники горбачевской антиалкогольной кампании как заклинание повторяют нам одну и ту же цифру: за шесть лет с момента принятия памятного постановления ЦК КПСС о борьбе с пьянством в СССР умерло на 1 383 400 человек меньше, чем должно было умереть, если б на этот временной отрезок экстраполировалась «прогностическая линия регрессии 1965-1984 годов», отражающая рост ежегодного числа смертей в этом периоде. Опровергать эту цифру (и тот график, которым ее принято иллюстрировать) с использованием высшей математики я не возьмусь по тем же самым причинам, по которым не готов и принимать его на веру. Мне и для спора, и для согласия с этой мантрой не хватает специальных знаний и фактов. Зато я помню 1980-е годы, помню саму эту кампанию и могу с полной уверенностью свидетельствовать: никаких ощутимых изменений в смысле перехода пьющей части населения моей страны к трезвому образу жизни мне заметить не удалось. И кое-какие цифры наводят на подозрение, что я в этом не одинок. Спустя 20 лет после начала той горбачевской кампании ВЦИОМ провел опрос об отношении к ней россиян. 15% респондентов ответили, что их отношение к мероприятию «положительное, это было необходимо, и многого удалось добиться». При этом 37% респондентов (в том числе 47% опрошенных мужчин) заявили, что отношение их к затее властей «отрицательное, это была ошибочная акция с самого начала». Все остальные респонденты были менее категоричны, но суть промежуточных мнений сводится к обсуждению what went wrong по сравнению с изначальными благими намерениями организаторов. Я далек от наивного стремления выдавать в данном случае vox populi за vox Dei, но одно тут совершенно очевидно. Тот сногсшибательный положительный эффект кампании, о котором нам твердят фанаты «прогностической линии регрессии», едва ли вызвал бы в обществе столь неоднозначную оценку. Фокус в том, что никакого ощутимого населением эффекта в смысле победы над пьянством и алкоголизмом кампания не принесла. В повседневной жизни не стало меньше ни пьяных лиц, ни пьяных драк, ни алкогольного травматизма в быту и на производстве. А вот бурный расцвет подпольной торговли, самогоноварения и суррогатной индустрии все помнят очень даже отчетливо.

Сегодня российские власти вознамерились вернуться к рецептам антиалкогольной кампании 25-летней давности. С тех пор как президент Медведев поднял тему пьянства в прошлом году (поразив воображение слушателей цифрой 18 литров чистого спирта на душу российского населения, включая младенцев), идеи возрождения горбачевских запретов витают в воздухе. В конце минувшей недели они материализовались в виде законопроекта Росалкогольрегулирования о запрете продаж алкоголя крепче 5% в период с 11 ночи до восьми часов утра. Сообщается, что несколько других правительственных ведомств уже подписались под инициативой (добавив от себя, что часы моратория на продажу спиртного можно еще расширить). Не удивлюсь, если до конца нынешнего года проект станет законом и президент его подпишет.

В силу причин, с объяснения которых я начал свою заметку, лично мне никакие ограничения продаж спиртного в России повредить не могут: я его все равно не покупал с прошедшей зимы и впредь не планирую. С заявлением главного нарколога Минздравсоцразвития Евгения Брюна, считающего, что любые меры, ограничивающие доступ алкоголя к населению, являются благом, я тоже спорить не возьмусь. Но одно существенное обстоятельство вынужден отметить. Трудно не согласиться, что отсутствие в любой торговой точке водки исключает возможность ее покупки в данной точке. Как трудно не согласиться, что лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным. При этом я давно живу на свете и отучился путать благие намерения с реальными результатами. Меры, которые действительно приведут к ограничению потребления спиртного (как легального, так и суррогатного), к снижению спроса населения на отраву, безусловно, стоит приветствовать. Но, увы, не любые меры, которые направлены на достижение тех или иных целей, в реальности к ним приводят. На слух человека разумного, которому полезный результат важнее благих намерений, разговор про любые меры сродни олимпийскому лозунгу «победа не важна, главное — участие». Но если важна все-таки победа, то прежде всего нужно забыть про любые меры и начать думать про эффективные.

И в этом плане позиция наших госчиновников выглядит, откровенно говоря, глупой и суетливой кампанейщиной в худших советских традициях, помноженных на постсоветский тренд распила госбабла на нацпроектах с громкими названиями. Сказали бороться — бум бороться. А разумный подход к проблеме мог бы состоять для начала в том, чтобы всерьез изучить и осмыслить известные из мировой практики подходы к борьбе с пьянством и алкоголизмом. Включая и наш собственный опыт — не только горбачевскую кампанию, но и предшествующие советские эксперименты 1958 и 1972 годов. Вполне допускаю, что во всех этих начинаниях содержалось рациональное зерно. Но, чтобы его выявить, нужна определенная экспертная исследовательская работа. Результатом которой могли бы стать вполне конкретные рекомендации о том, какие меры доказали свою эффективность, а какие — нет. И что из прежнего опыта применимо в наших современных условиях.

Понятно, что носителем таких знаний не может случайно оказаться президент какой бы то ни было страны. Но вполне мог бы оказаться эксперт — например, главный нарколог Минздрава. Было бы в высшей степени логично ожидать, что у этого уважаемого специалиста давным-давно готов пакет подготовленных экспертами рекомендаций о том, какие действия могли бы быть эффективны, а какие — бесполезны для решения данной конкретной задачи. А вот когда мы от главного нарколога слышим, что любые средства хороши, то это означает лишь одно. Что у него нет по этому вопросу никакого экспертного мнения, никаких собственных предложений. И ему не приходит в голову даже простая мысль попросить денег на проработку вопроса, раз уж наверху этой проблемой так серьезно озаботились. Увы, у дежурного эксперта на службе кампанейщины совершенно иная задача. Его дело — с умным видом поддакивать любым спущенным сверху директивам. Чем он и занят.

А нам остается в очередной раз пронаблюдать за тем, как бюрократия исполнит свои дежурные танцы с бубном. Примут законопроект, покажут пару сюжетов по госканалам об оштрафованных нарушителях, приучат пьющую часть населения покупать у ночных таксистов то, что раньше покупалось в ночных ларьках... Тем дело, полагаю, и кончится. А жаль. Потому что меры действительно не повредили бы. Как и привычка думать головой, которую нашему чиновничеству привить еще труднее, чем пьяницам — трезвость.